Помимо политических и пропагандистских дивидендов, присоединение важной в промышленном отношении Рейнской области способствовало окончательному решению проблемы безработицы. На одном только строительстве линии Зигфрида было задействовано около 600 тысяч рабочих и бойцов трудовой службы. Запуск остановленных по условиям Версальского договора военных заводов Рура создал даже дефицит трудовых ресурсов. Более трех миллионов безработных были трудоустроены в тяжелой промышленности. В своей речи фюрер по этому поводу заявил: «Вновь забилось в радостном ритме остановленное сердце Германии!» Все эти успехи стали причиной невиданной ранее консолидации народа вокруг своего вождя. Сбывалась мечта Гитлера о единой нации.
Немало посодействовали укреплению нацистского режима состоявшиеся в Берлине Олимпийские игры. Метресса пропаганды Лени Рифеншталь блеснула своим новым культовым шедевром – фильмом «Олимпия», который получил широкое международное признание. Организованный Геббельсом прием в честь гостей Олимпиады в Ванзее поразил воображение не только немцев, но и многочисленных иностранцев. Не считая полумиллиарда марок чистой прибыли, Олимпийские игры принесли властям Третьего рейха столь необходимый внешнеполитический успех. Как отмечал историк Е. Брамштедте: «Спортсмены и многочисленные болельщики, прибывшие из многих стран, сразу оценили эффективную организацию Игр, радушие и гостеприимство хозяев, продуманную программу разнообразных развлечений. Власти распорядились убрать все следы варварской жестокости, насаждавшейся в стране, чтобы Германия предстала в глазах иностранцев в образе процветающего и респектабельного государства». Один из американских комментаторов после завершения Игр направил Геббельсу телеграмму, в которой благодарил министра пропаганды «за прекрасную организацию Олимпиады и за выдающиеся достижения немецкой радиотехники».
Однако если простые немцы охотно вливались в провозглашенные фюрером «нескончаемые колонны великой объединенной нации», то на верхних этажах рейха была совсем иная картина. Междоусобная грызня различных сановных лиц как из-за полномочий, так и по причинам личной неприязни все более обострялась. К тому приложил руку сам Гитлер, руководствовавшийся в политике генеральным принципом: «Разделяй и властвуй».
Не первый год шла изнурительная борьба между Шахтом и лидером Немецкого Трудового фронта Робертом Леем. Когда на съезде руководстиа ДАФ в Магдебурге доктор Лей заявил: «Я буду стремиться к тому, чтобы наши заводы и фабрики стали храмами труда; я хочу сделать рабочих самым уважаемым в Германии сословием», в Союзе промышленников рассудили – добра не жди. Фабриканты постоянно осаждали министра экономики жалобами на самоуправство заместителей Лея – Зельцнера, Маренбаха и Шмеера. Созданное в январе 1934 года ведомство «Красота труда» добавило бизнесу головной боли. Собственникам приходилось выбрасывать десятки миллионов марок на постройку столовых для рабочих, вентиляцию цехов, душевые, бассейны, клубы отдыха. Ведь обходились раньше без всей этой ерунды! Если так цацкаться с рабочей силой, бизнесмены скоро будут нехозяевами на своих предприятиях.
Шахт не единожды спорил с упрямым рейхсляйтером. Что за фантазия – возить работяг в круизы на океанских лайнерах! На все упреки о неэкономном расходовании средств Лей отвечал: «Возможности для развития человека не должны зависеть от денег и происхождения… От хорошо налаженного труда нельзя устать психически, впасть в депрессию, спиться. Подобной буржуазной «усталости» нет места в нашем государстве!» Шахт зло посмеивался. Вся эта болтовня хороша для партийных собраний. Про самого Лея ходят слухи, что он пьет как сапожник.
Новой неприятностью для Шахта стало учреждениe ведомства Генерального уполномоченного по четырехлетнему плану. Возглавил его Геринг, подчинявшийся только Гитлеру лично. У Шахта с треском отодрали основательный кусок власти. С этого момента исподволь тлевший конфликт между ним и рейхсмаршалом принял характер открытой схватки. Единственное, что удалось сделать министру экономики, – поставить в заместители к Герингу своего человека, статс-секретаря Вальтера Функа. Но практически этот «троянский конь» не дал Шахту ничего. Хитрец Функ не мог не понять, что в борьбе с Герингом министр экономики рано или поздно свернет себе шею. Поэтому ему было выгоднее подлаживаться под рейхсмаршала, имея в перспективе надежду занять кресло своего бывшего шефа. Шахт все более ощущал пустоту вокруг себя. Бороться против Геринга и Лея ему приходилось фактически в одиночку. Только некоторые рурские промышленники, которым невыгодно было расширение концерна Германа Геринга, пока еще поддерживали министра экономики.
Однако с некоторых пор Шахт перестал считать действия рейхсмаршала и «коричневого коллективиста» своими главными проблемами. Он чувствовал растущее отчуждение фюрера. Еще не так давно Гитлер с неизменным вниманием прислушивался к словам министра экономики. Но теперь все изменилось. Стоило Шахту заговорить о низкой рентабельности производства на заводах концерна Геринга, как фюрер его решительно обрывал. Когда в сентябре 1936 года правительство Франции девальвировало франк, министр экономики немедленно предложил сделать то же с рейхсмаркой. Это помогло бы Германии вернуться в систему мирового рынка. Гитлер тогда сказал, что не допустит инфляции. Шахт возразил: как раз заявленная фюрером программа автаркии, в рамках которой расширяется производство баснословно дорогих эрзацев, есть самый верный путь к инфляции. Себестоимость, скажем, производства буны (искусственной резины) столь велика, что нет смысла отказываться от импорта натурального продукта. Гитлер пришел в бешенство и указал министру на дверь.
Влияние Геринга в экономике постоянно росло. По собственному почину он созвал всех промышленников на совещание в своем роскошном поместье Каринхалле. Выступая, он подчеркнул: «Рейхсуполномоченный по четырехлетнему плану имеет неограниченное право на принятие экономических решений». Удручающе подействовало на всех присутствовавших олигархов сообщение рейхсмаршала о предстоящем введении в становых отраслях промышленности «принципа фюрерства».
В «схватке титанов» участвовали не только Геринг, Лей и Шахт. Осенью 1936 года возник новый очаг напряжения. В высших эшелонах власти разгорелась борьба за контроль над полицейским аппаратом. Амбиции рейхсфюрсра СС пытался охладить министр внутренних дел Фрик, выдвигая в противовес конкуренту шефа берлинской полиции Курта Далюге. За ними стоял Мартин Борман, опасавшийся дальнейшего усиления СС и СД.
Все началось с назначения Гейдриха «рейхскомиссаром государственной безопасности» по личному указанию Гитлера. Одновременно Гиммлер присвоил ему очередное звание обергруппенфюрера СС. Дальше для Гейдриха был возможен только должностной рост: кубики в петлицах перестали его интересовать. Полномочия рейхскомиссара позволили образовать новую силовую структуру – полицию безопасности. При этом он отхватил у министерства внутренних дел криминальную полицию, создав «управление крипо», на которое поставил своего человека Артура Небе. Следующим шагом Гейдриха стало введение во всех землях института инспекторов полиции безопасности, имевших полномочия вмешиваться в работу аппарата полиции общественного порядка.
Возникла ситуация двоевластия. Первым против Гейдриха и его инспекторов выступил министсриальдиректор Вернер Брахт. Его немедленно поддержали Фрик и Далюге. В разразившейся межведомственной перепалке обе стороны апеллировали к фюреру.
Гитлер не отказал себе в удовольствии блеснуть талантом администратора. Его решение было следующим:
1) назначить шефом объединенной имперской полиции рейхсфюрера СС;
2) в целях эффективной координации работы двух правоохранительных ведомств рейхсфюрер СС до полнительно получает портфель статс-секретаря министерства внутренних дел;
3) партайгеноссе Дзлюге назначается начальником полиции общественного порядка.
Фюрер сделал так, как было выгодно ему. Неплохо зная историю Римской империи, он перенял у римлян основополагающий принцип государственного управления. Гиммлер номинально получал в свои руки аппарат полиции. Но у министра внутренних дел сохранялось право «инспектировать» деятельность рейхсфюрера. При этом Далюге торчал как кость в горле у них обоих.
Впрочем, клок шерсти Гиммлер все же получил: выдвинутый на повышение Далюге освободил кресло шефа берлинской полиции, в которое рейхсфюрер немедленно пристроил своего эсэсовца графа Геллдорфа. Но эта компенсация в русле глобальных замыслов Гиммлера представлялась слишком ничтожной. В итоге ни один из противников не был удовлетворен. Своим решением фюрер только распалил их властные притязания. Хороший урок получил и Мартин Борман. Он уразумел, что с Гейдрихом надо разбираться другими методами.
