Сегодня тихо. Только от врачей зашла медсестра, оценить состояние и передать, что консилиум не окончен, но решения пока нет.
Армандо, оставшийся в качестве оберега от неадекватных, практически лежал на Ливае:
— Я не смогу без тебя! Клянусь, если умрёшь, я что-то с собой сделаю! Ты знаешь, я придурок, я могу!
Ливай вздохнул и потом закатил глаза. Мол, заканчивай драму. Больно смотреть. Это предел возможностей, но я искренне радовалась любому проявлению жизни, ведь большую часть времени он выпадал из реальности и смотрел перед собой. Словно вселялся в очередного монстра или не вырвался из лап того, последнего. Иногда мне казалось, он смотрит на меня осознанно, но добиться подобия общения не получалось.
— У меня никого нет, кроме Ливая, — Армандо отстранился и вытер глаза ладонью. — Вообще никого.
Я погладила его по спине:
— У тебя есть я. Но нам нужно вернуть его, ты понимаешь? Сможешь или лучше позвать кого-то ещё?
— Нет. Я успокоюсь. Правда, — Армандо протянул ладонь и фигуру Ливая окутал свет.
Мы проводили этот ритуал всё утро, в начале каждого часа. Армандо то говорил, что чувствует прогресс, то расстраивался. Он пытался объяснить, что делает, но был слишком взволнован, так что я не поняла ни слова. Не знаю, помогает это или мы занимаемся самообманом, чтобы убедить себя, что делаем всё возможное.
Когда свет схлынул, лицо Ливая оставалось недвижимым и пустым.
— Нет, я не могу видеть его таким, — Армандо закрыл лицо руками и шатаясь сел на стул, шмыгнул носом и полез в карман за платком.
Мне тоже больно видеть его таким. Я рассказывала о случившемся всем, кто был готов слушать. В первый день я искренне верила, что врачи помогут. Когда этого не случилось, всерьёз приняла помощь психов. Теперь и свет служителей не может выгнать тьму. Моя информация оказалась бесполезна всем. Никто не представлял, что это за ритуал. Армандо честно торчал в библиотеках Ордена два дня, но ничего не нашёл.
Я понимаю, что истерика не конструктивна, но какого чёрта?!
Устроившись на подушке Ливая, я заметила, что он смотрит на пол и, проследив за взглядом, увидела, бумажку.
— Армандо, что это?
— М? — он как раз вытирал глаза платком, а после смутился и потянулся к листику, который, похоже, выпал из его кармана. — Так, бред, ничего особенно.
Подняла голову. Ливай ещё «здесь».
— Кажется, он хочет увидеть. Покажи, пожалуйста?
Армандо смутился ещё больше.
— Д… да это бред. Пустяк. Сделал, чтобы нервы успокоить, — он с явной неохотой развернул листик и протянул мне. — Прости за это.
Первым делом я показала Ливаю. Его периоды «активности» короткие, нужно успевать. После взглянула на рисунок.
На нём широкая кровать из тёмного дерева. Та самая, на которой сейчас лежим мы. На приподнятой подушке Ливай с закрытыми глазами, а на его плече… я. Тоже сплю, приобнимая его. За нами распахнутое окно и развевающиеся шторы, слегка затеняющие огромный шар луны. Она подсвечивает мои растрёпанные волосы и резкий профиль Ливая. Не знаю, нафантазировал он его или рисовал с натуры, но…
— Армандо, это… — я повернулась к служителю. — Потрясающе.
Он хотел ответить, но вдруг округлил глаза, глядя на Ливая.
Генерал смотрел на рисунок. Кажется, это самый долгий момент, когда он «с нами». Тонкие губы шевельнулись, будто силясь, что-то произнести.
Но вместо слов Ливай выдохнул пар, как бывает на морозе. Только был он не светло серый. а насыщенно-чёрный, будто сама тьма. Неужели…
— Армандо, тебе придётся нарисовать такую же, но огромную, — почему-то шёпотом сказала я. — Чтоб на всю стену. Это…
В голове щёлкнуло. Вот дура! Понадеялась на других, а ведь могла бы сделать что-нибудь сама!
— Мне нужна помощь! — я встала так резко, что Армандо вздрогнул. — Надо отнести Ливая к роялю. Кажется, я знаю, что заставит его вернуться к нам.
Ко мне, — добавила в мыслях.
Надеюсь, получится. В прошлый раз он выбежал из зала с криком. Сейчас я буду этому только рада!
Глава 24
Армандо подкатил подобие инвалидного кресла к роялю. На белый, потрёпанный лак инструмента ложились пятна солнечных зайчиков. Назвала бы день чудесным, но вид сидящего куклой Ливая меня расстраивал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Армандо, лучше тоже выйди, — я села на скамью. — Это… больно. И непривычно.
— Никуда я не пойду.
— Я собираюсь играть музыку. Не знаю, поможет ли, но попытаюсь. В прошлый раз Ливай как ошпаренный выскочил.
— Диана, просто сделай это. Вытащи его.
Я вдохнула, медленно выдохнула и положила пальцы на клавиши. Идея мелодии пришла на ум сама собой. Если и приводить в чувство, то чем-то задиристым. Даже дерзким.
Короткие ритмичные «ре».
Такт спустя «ре» на октаву ниже, через такт ещё ниже, третья. Рука уходит вправо, отбивая по четыре клавиши. Музыка становится узнаваемой, но, плюс концертов в другом мире, тут не слышали о главной пиратской саге кинематографа нашего мира.
В стороне вдруг выдохнул Армандо.
— Ох ты ж… Диана, продолжай! Давай, не останавливайся! — движение, а после уже привычное заклинание, — Эль да бра сет!
И комнату затопил свет.
Смещаю правую руку выше. Аккорды становятся плавнее, музыка набирает высоту и торжественность. Мне кажется, я тороплюсь, но в такой мелодии можно себе позволить.
Звуки как волна, подъём — падение, подъём — падение. Снова короткие.
Саундтреки фильмов — наше маленькое баловство. Любим разбавлять репетиции перед концертом чем-то неклассическим. Так и сейчас. Если Ливай не выпрыгнет из кресла с мечом наголо после пиратов, значит мне не место в музыке.
Свет, наполняющий комнату, зависал в воздухе объёмными пятнами. Каждая нота, заставляла их мерцать ярче, как звёзды. Клавиши тоже будто подсвечивались изнутри. Я впервые видела музыку. Голова кружилась.
Плавные переборы на высоких октавах. Я боялась отрывать взгляд от клавиш.
Давай, Ливай Винтерман. Нет, генерал Ливай Винтерман! Возвращайся к нам!
Кисти разошлись, смешивая низкое с высоким. Я кожей ощущала вибрацию, беснующуюся в комнате. Пятна света вытянулись в сияющие струны, ведущие от клавиш к… не знаю чему.
Хотя нет. Знаю. Не вижу, но чувствую. Они плывут, как и все мысли, к Ливаю.
Быстрее, ещё быстрее. Обе руки смещаются на две октавы вниз, и я нахожу силу повернуть голову.
Свет и музыка, слившись в едином урагане, завернулись в громадную воронку, в эпицентре которой Ливай. Я плохо понимала, что происходит. Кажется, с уголков его глаз по щекам текли чёрные слёзы и исчезающие в вихре музыки. Свет вытапливал их.
Мелодия вышла в кульминацию. Мотнув головой, я отбросила выбившуюся прядь волос и прикрыла глаза, отдаваясь на милость мелодии. В такие минуты я не принадлежала себе, тело двигалось само, словно в тёплом и густом желе. Звуки пронзали кожу и вгрызались в нервы. Мышцы напряжены, будто я не играю на рояле, а повисла на скале, сражаясь с ветром. Меня морозило, но одновременно с этим в груди распускался огненный цветок. Качнулась, почти касаясь правого футора и резкое падение.
Я почти ударилась о рояль лбом, выдыхая, как после пробежки. В ушах звенело, а последний аккорд повис в комнате гулким эхом. Сил не осталось. Кажется, я сейчас в обморок упаду.
Рядом тяжело дышал Армандо, а свет понемногу исчезал.
На нас обрушилась тишина, которую стряхнул кашель. Резкий и надрывный, а после хриплый шёпот:
— Красиво.
Армандо посмотрел на меня, на Ливая, и шлёпнулся на пол. Закрыв лицо руками, служитель расхохотался как безумный.
— Придурок, — иногда выдыхал он. — Силы света, какой же ты придурок.
Я выпрямилась и приложила замёрзшие пальцы к щекам. Медленно повернулась к Ливаю, боясь, что сошла с ума и всё это мне послышалось. Его взгляд совершенно осмысленный. Сталь глаз не пробивала насквозь, а напротив, блестела скрытым теплом.
— Тебе нужно отдохнуть. Вымоталась.
— Отдохнёшь с тобой, — вымученно улыбнулась я. — Как себя чувствуешь?
