В одиннадцать часов вечера поужинали. Василия Васильевича, по обыкновению, не было,- он теперь все вечера проводил у соседей, играя в карты.
Конкордия Сергеевна сказала:
- А как барометр упал!.. Кончаются ясные денечки; теперь пойдут дожди, холод, грязь...
- Упал барометр? - с любопытством спросил Сергей и замолчал.
Они взошли с Токаревым к себе наверх. Токарев участливо спросил:
- Вы себя сегодня плохо чувствуете?
Сергей усмехнулся.
- Слыхали, барометр упал!.. Ну, вот! Такое дрянцо люди - каждое колебание барометра отражается на душе!
Он молча зажег лампу и сел за "Критику чистого разума"*. В последнее время он усердно читал ее.
* Одна из основных работ (1781) немецкого философа-идеалиста Иммануила Канта.
Токарев, не зажигая света, ходил по своей комнате. Он видел, как все в Сергее нервно кипело. Это заражало его, и нервы натягивались. Охватывал неопределенный страх... Токарев остановился у печки.
Сергей сидел в своей комнате, склонясь над книгой. Лампа освещала красивое лицо. Токарев смотрел из темноты.
Вон он спокойно сидит, этот мальчишка. А он, Токарев, испытывает к нему страх и стыдит-ся его презрения... Сколько в нем мальчишеской уверенности в себе, сколько сознания непогреши-мости своих взглядов! Для него все решено, все ясно... А интересно, что бы сказал он, если бы узнал истинную причину Вариной смерти? Признал бы, что это так и должно было случиться? Или и он ужаснулся бы того, к чему ведет молодая прямолинейность и чрезмерные требования от людей?
Токарев зажег лампу и открыл книгу. Но не читалось. Он думал о том, что с Сергеем, опять может сегодня случиться припадок. Что тогда в состоянии будет сделать с ним Токарев, один в пустом доме? И вспомнилось ему, как Сергей сознался, что чуть его тогда не задушил, и как насмешливо улыбнулся, когда Токарев побледнел при этом признании... Ко всему остальному Сергей теперь знает, что Токарев его боится.
Токарев встал и вышел из комнаты. Спустился вниз.
В больших, пустынных комнатах было темно и тихо. В передней на конике храпела горнич-ная Дашка, пахло потом. В коридоре скребли крысы. Было тоскливо и грустно. Токарев вошел в гостиную. Там, при свете одинокой свечи, Конкордия Сергеевна пришивала оборвавшиеся на креслах бахромки. Он удивился.
- Вы еще не спите, Конкордия Сергеевна?
Конкордия Сергеевна подняла на него свое осунувшееся лицо.
- Да вот засиделась тут с креслами: срам взглянуть, совсем оборвались
бахромки.
Токарев помолчал.
- А какая тут должна быть тоска зимою! Все разъедутся, вы останетесь вдвоем с Василием Васильевичем. Мне кажется, я бы и недели не выдержал.
Конкордия Сергеевна медленно перекусила нитку и стала вдевать в иголку.
- Голубчик мой, привыкла я. Что уж там - "скучно"... Мне за весельем не гнаться. Сколь-ко уж лет так живу. Было бы деткам хорошо, а мне что... Ну, а ведь, кроме того, все-таки ждешь: вот опять лето придет, опять... опять все... съедутся...
Голос ее оборвался. Она наклонилась к креслу. И такою одинокою показалась она Токареву, с ее скрытою, невысказываемою печалью.
Он поговорил с нею, потом вышел на крыльцо.
Ночь была тихая и теплая. Тяжелые тучи, как крышка гроба, низко нависли над землею, было очень темно. На деревне слабо мерцал огонек, где-то далеко громыхала телега. Эти низкие, неподвижные тучи, эта глухая тишина давили душу. За лесом тускло блеснула зарница.
Из-под крыльца, виляя хвостом, вылез легавый щенок Сбогар. Худой, на длинных, больших лапах, он подошел к Токареву, слабо повизгивал и тоскливо глядел молодыми, добрыми глазами. Токарев погладил его по голове. Сбогар быстрее замахал хвостом и продолжал жалобно повизги-вать.
За лесом снова блеснула зарница и бледным, перебегающим светом несколько раз осветила неподвижные тучи. Стало еще темнее. У Токарева вдруг мелькнула мысль,- как удивительно подходят эта ночь и нынешнее состояние Сергея к тому, что Токарев уж несколько дней собирался сделать: да, Сергей должен узнать настоящую причину смерти сестры! Пусть это открытие ударит его по сердцу, наполнит тоскою и ужасом, исковеркает его прямые, несгибающиеся взгляды на жизнь и ее требования... О, он увидит, что дело вовсе не так просто, как ему кажется! - с злорад-ным торжеством подумал Токарев
Быстрая, нервная дрожь охватила тело. Он подождал, чтобы она прошла, и поднялся наверх.
Сергей медленно расхаживал по комнате, устало понурив голову.
- Сергей Васильевич, сидите вы здесь все над книгами. А посмотрите, какая ночь чудесная - тихая, теплая... Пойдемте пройдемся.
Сергей потер рукою лоб и встряхнулся.
- Пойдемте, пожалуй! Все равно ничего в голову не лезет.
Они вышли из дому и через калитку вошли в сад. И на просторе было темно, а здесь, под липами аллеи, не видно было ничего за шаг. Они шли, словно в подземелье Не видели друг друга, не видели земли под ногами, ступали, как в бездну. Пахло сухими листьями, полуголые вершины деревьев глухо шумели. Иногда сквозь ветви слабо вспыхивала зарница, и все кругом словно вздрагивало ей в ответ. Сергей молчал.
Они дошли до конца сада и остановились у изгороди. За канавой, заросшей крапивою, тянулось сжатое поле. Над ним неподвижно висели низкие тучи. Из черной дали дул теплый, сухой ветер и тихо шуршал в волосах. Токарев нагнулся и провел рукою по траве.
- Удивительно как сухо! Росы совсем нет!
Сергей коротко отозвался:
- Дождь завтра будет.
- Ну, Сергей Васильевич, идем дальше! Воздух такой славный!.. Пойдемте к Зыбинке, на Живые Ключи. Там прямо, через поле, мы скоро дойдем.
Он перелез через плетень и перепрыгнул канаву. Сергей неохотно последовал за ним. Пошли наискось по колючему жнивью. Ветер ровно дул в лицо, полынь на межах слабо шевелилась. На темном горизонте непрерывно вспыхивали зарницы,- то яркие, освещавшие всё вокруг, то тусклые, печальные и зловещие.
Сзади в смутном сумраке раздался мягкий, частый, быстро приближавшийся топот.
- Что это там?! - Сергей вздрогнул и быстро обернулся.
Токарев рассмеялся.
- Ну, Сергей Васильевич, ведь это непозволительно! Что это может быть? Вероятно, Сбогар нас догоняет!
Сбогар подбежал и, радостно виляя хвостом, стал ластиться к Токареву и Сергею. Сергей старался улыбнуться.
- Ишь негодяй! Так неожиданно налетел, невольно вздрогнешь!
Двинулись дальше. Сергей медленно и тяжело дышал, украдкою взглядывал в темноту странно блестевшими глазами. Ветер упал. Стало тихо. Они вышли на дорогу.
Далеко на церковной колокольне глухо ударил колокол. Дрожащий звук, полный смутной тайны, тихо пронесся над темными полями. Потом раздался второй удар, третий,- пробило двенадцать.
Токарев взял Сергея под руку.
- Полночь!.. Мужики говорят,- церковный сторож погнал мертвецов на водопой...- Он помолчал.- Странно на меня действуют такие ночи. Вам не кажется невероятным, чтоб в этом мраке не было ничего таинственного? Мне это часто кажется. Кругом необходимо должна быть своя жизнь, но только она ускользает от наших глаз. Нужно совсем неожиданно оглянуться, чтоб уловить из нее хоть что-нибудь. На меня, например, добрая половина картин Бёклина* производит такое впечатление, как будто он именно "неожиданно оглянулся". Вот мы идем с вами,- и неужели мы тут только двое во всем этом просторе, и кругом нас лишь дрожание разных молекул, колебание светового эфира и тому подобное. Почему же в таком случае так ясно и так жутко душа ощущает невидимое присутствие кого-то,- каких-то смутных, бесформенных существ, перед которыми мы так слабы и беспомощны?
Сергей шел, молча понурив голову. Они свернули на тропинку, прошли мимо заброшенной каменоломни и спустились в Зыбинскую лощину. В ней было очень тихо. Смутно рисовались черные кусты ракитника, и казалось, будто они медленно двигаются.
Пошли по заросшей дороге,- она тянулась по косогору к верховью лощины. Сбогар, слабо повизгивая, оглядывался по сторонам и жался к их ногам. Как раз над лощиною низко стояло большое, черное облако с расходившимися в стороны отрогами. Как будто гигантское, странное насекомое повисло в воздухе и пристально, победно следило за шедшими по лощине. Угрюмые и молчаливые зарницы вспыхивали в темноте.
Незаметная внутренняя дрожь все сильнее охватывала Токарева. На душе было смутно и необычно. Только ум работал с полной ясностью.
- Помните вы "Horla"** Мопассана? Это очень болезненная, но удивительно умная и глубокая вещь. Мопассан говорит, что люди сыздавна населяли мир разными таинственными, страшными и неопределенными существами. И что это не могло быть иначе,- человек всегда чувствовал, как сам он беспомощен, как над ним стоят какие-то силы, перед которыми он раб... Что это за силы, что за существа? Они должны быть невидимы, но страшны и могучи. В чем бы они ни проявлялись, но они всегда показывают свою власть над человеком, и человек перед ними там бессилен, так жалко-беспомощен!
