– Вы согласны с тем, что показали по поводу случившегося капитан-лейтенант Хейдок и миссис Бленкенсоп?
– Да. Женщина, бесспорно, находилась в таком состоянии, что к ней невозможно было подступиться. Еще мгновенье, и она бы бросилась с девочкой с обрыва.
На этом свидетельские показания были исчерпаны. Коронер объяснил присяжным, что Ванда Полонская погибла от руки миссис Спрот, но что на последней вины нет. Какие чувства двигали погибшей, неизвестно. Возможно, ненависть к Англии. На некоторых подарках, получаемых польскими беженцами, указываются имена английских отправительниц, может быть, Полонская узнала имя и адрес миссис Спрот именно таким способом, но что толкнуло ее на похищение девочки, представить себе гораздо труднее – возможно, это была какая-то совсем уж безумная мысль, невообразимая для человека в здравом уме. Полонская, по ее собственным словам, перенесла на родине тяжелую утрату, из-за этого она вполне могла повредиться умом. С другой стороны, не исключено, что она была вражеским агентом.
Присяжные вынесли вердикт в полном согласии с речью коронера.
2
Назавтра после дознания миссис Бленкенсоп и мистер Медоуз встретились, чтобы обменяться впечатлениями.
– Ванда Полонская уходит, и концы, как всегда, в воду, – мрачно сказал Томми.
Таппенс кивнула.
– Да. Глухая стена. Никаких документов, неизвестно, откуда к ней и ее брату поступали деньги, с кем они имели контакты.
– Ловкачи, черт их дери, – вздохнул Томми и потом сказал: – Знаешь, Таппенс, не нравится мне создавшееся положение.
Таппенс оно тоже не нравилось. Известия с войны поступали довольно мрачные. Французская армия отступала, и что-то не похоже было, что военная удача еще может перевернуться. Шла эвакуация из Дюнкерка[55]. Еще день-другой, и Париж падет, в этом не приходилось сомневаться. Выяснилось, ко всеобщему ужасу, что не хватает снаряжения, чтобы противостоять напору механизированных немецких колонн.
Томми сказал:
– Что это, наши обычные головотяпство и нерасторопность? Или за всем этим еще стоит чья-то работа?
– Думаю, что второе. Но доказательств никаких нет и не будет.
– О да, черт подери. Наши противники слишком хитры.
– В последнее время мы выловили немало предателей.
– Верно. Но все мелкая сошка. Самоочевидная публика. До центра, который всем руководит, нам, похоже, не добраться. Там – мозг, организация, тщательно продуманный план, в котором учтены и наша нерасторопность, и наши внутренние распри, и наша привычка долго раскачиваться.
Таппенс сказала:
– Это – наша задача. А мы не получили никаких результатов.
– Кое-что получили, – возразил Томми.
– Карл фон Дейним и Ванда Полонская. Незначительные люди.
– Думаешь, они работали вместе?
– Скорее всего, – нахмурив брови, ответила Таппенс. – Не забудь, я видела, как они совещались.
– Тогда, выходит, Карл фон Дейним организовал похищение девочки?
– По-видимому.
– Но для чего?
– Вот именно, – кивнула Таппенс. – Я все время об этом думаю. Не видно смысла.
– Зачем было похищать именно этого ребенка? Кто такие Спроты? Люди скромного достатка – значит, не ради выкупа. И ни он, ни она не состоят на службе в правительстве.
– Верно, верно, Томми. Бессмыслица какая-то.
– А самой миссис Спрот ничего не приходит в голову?
– У этой женщины в голове мозгов меньше, чем у курицы, – презрительно отозвалась Таппенс. – Она вообще не способна думать. Считает, что именно таких злодейств и следует ожидать от гадких немцев.
– Вот дура, – рассердился Томми. – Немцы – прежде всего прагматики. Если они шлют своего агента выкрасть ребенка, значит, им это зачем-то надо.
– Знаешь, у меня такое чувство, что миссис Спрот могла бы сообразить зачем, – проговорила Таппенс, – если бы хорошенько подумала. Что-то должно быть, какая-то информация, которой она завладела случайно, возможно, сама не понимая ей цену.
– «Ничего не говорите. Ждите указаний», – процитировал Томми записку, найденную на полу у миссис Спрот. – Да, черт побери, это ведь что-то означает!
– Наверняка. Не может не означать. Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, это что миссис Спрот или ее мужу доверено на хранение что-то ценное, доверено именно потому, что они такие ничтожные, заурядные люди и никому в голову не придет, что это может храниться у них.
– А что, это мысль.
– Мысль-то мысль. Но слишком уж похоже на шпионский роман. Неубедительно как-то.
– А ты просила миссис Спрот порыться в памяти?
– Да. Но трудность в том, что ее это не особенно интересует. Бетти с ней, а до остального ей дела нет. И еще закатывает истерики, из-за того что, видите ли, застрелила человека.
– Удивительные существа – женщины, – сказал Томми. – Взять, например, эту. Рвалась в бой, как настоящая фурия, перестреляла бы, не моргнув глазом, хоть целый полк, лишь бы вернуть свое дитятко. А потом, всадив поразительным образом пулю прямо в лоб похитительнице, теряет самообладание и проливает ручьи слез.
– Коронер с нее вину, во всяком случае, снял, – заметила Таппенс.
– Еще бы. Я бы, ей-богу, не решился бы выстрелить на ее месте.
– Она и сама бы, наверно, не решилась, если бы соображала, что делает. Она выстрелила просто потому, что не представляла себе, чем рискует.
Томми кивнул.
– Прямо как в Библии: Давид и Голиаф[56].
– Постой, постой... – проговорила Таппенс.
– Ты о чем, старушка?
– Сама не знаю. Сейчас, когда ты сказал про Библию, у меня мелькнула какая-то мысль. Мелькнула – и забылась.
– Ничего не скажешь, ценное подспорье.
– А ты не язви. Так бывает.
– Что-нибудь в связи со стрельбой не целясь?
– Нет, скорее с... Погоди, погоди... По-моему, это было как-то связано с царем Соломоном[57].
– Кедры, храмы, сотни жен и наложниц?
– Замолчи, – попросила Таппенс. – Ты только мешаешь.
– Евреи? – продолжал гадать Томми. – Колена Израилевы?
Но Таппенс качала головой. Немного спустя она сдалась.
– Не могу вспомнить, кого же она мне напоминала?
– Кто? Убитая Ванда Полонская?
– Да. Когда я ее первый раз увидела, ее лицо показалось мне немного знакомым.
– Думаешь, ты ее где-то встречала?
– Нет. Определенно нет.
– У миссис Переньи и Шейлы наружность совсем в другом роде.
– Да, конечно. На них она не похожа. А знаешь, Томми, я много думала об этих двух женщинах.
– И что-нибудь надумала?
– Сама не знаю. Насчет той записки, которую миссис Спрот нашла у себя на полу, когда хватились Бетти.
– И что же?
– Будто бы ее забросили в окно, и в ней был завернут камень, – все это вздор. Ее просто кто-то положил на пол у порога, чтобы миссис Спрот сразу увидела. Я думаю, это миссис Перенья положила.
– Тогда, выходит, миссис Перенья, Карл, Ванда Полонская работали втроем?
– Да. Ты обратил внимание, как миссис Перенья вошла в самый ответственный момент и сразу решила все по-своему: в полицию не звонить! Она взяла дело в свои руки.
– Значит, ты по-прежнему думаешь, что она – Игрек?
– Да. А по-твоему, нет?
– Наверно, да, – с сомнением ответил Томми.
– Томми! У тебя что, есть другая гипотеза?
– Глупость, вернее всего.
– Расскажи!
– Нет. Лучше не буду. У меня нет никаких фактов. Абсолютно никаких. Но если я прав, то мы имеем дело не с Игреком, а с Иксом.
Томми принялся размышлять вслух:
– Блетчли. Он вроде бы вне подозрений. Против него ничего нет. Типичный отставной моряк, даже, может быть, чересчур типичный. И в конце концов, это ведь он хотел непременно звонить в полицию. С другой стороны, он знал, что мать девочки ни за что не согласится. Угроза, содержащаяся в записке, это гарантировала. Так что он мог без опасений настаивать на своем...
И они снова вернулись к вопросу, который вертелся в голове и не давал покоя.
Зачем кому-то понадобилось похищать Бетти Спрот?
3
У ворот «Сан-Суси» стояла автомашина с надписью «Полиция».
Таппенс, занятая своими мыслями, не обратила на нее внимания, а поспешила в дом и по ступеням – наверх к себе в комнату. Отворив дверь, она оторопело остановилась на пороге: у окна темнела высокая женская фигура.
– Господи, – недоуменно проговорила Таппенс. – Шейла?
Девушка шагнула ей навстречу. Вблизи Таппенс разглядела ее яснее, увидела, как горят ее глубоко посаженные глаза на трагическом, белом как мел лице.
Шейла произнесла:
– Я рада, что вы пришли. Я ждала вас.
– Что случилось?
Голос Шейлы прозвучал ровно, без выражения:
– Арестовали Карла.
– Кто? Полиция?
– Да.
– О господи!
Таппенс с горечью ощутила собственную беспомощность. Как ни тих был голос Шейлы, Таппенс отчетливо понимала, что делается у той в душе. Заговорщики они или нет, но эта девушка любит Карла фон Дейнима, и от сострадания к этому юному существу у Таппенс больно сжалось сердце.
