Павел Коробов еще раз подмигнул Сергею Сладкопевцеву, теперь уже с другим значением, новым: умел подмигивать членкор!
- Оцени детектива, Сережа. Шерлок Холмс в девическом естестве! Хорошо, скажу... - Мы сразу же ринулись тогда в Публичку. Нет! Не нашлось там такой брошюры. Кто-то из старожилов - чуть ли не сам знаменитый Иван Афанасьевич Бычков - припоминал, что как будт о видел ее когда-то среди еще не разобранных поступлений. Но найти ее - нет, не удалось...
Очень выразительное лицо у этой Людочки Берг: можно было подумать, что она вот-вот разревется.
- Ну, так тогда, значит, и не было никакой брошюры. И - ничего не было тогда... И - лучше молчите...
Член-корреспондент АН СССР Коробов и впрямь некоторое время хранил молчание. Потом, как-то странно привздохнув - мол, что уж с вами поделаешь? - он повернулся на своем вращающемся креслице вправо. Там, около стола, стояла, совсем у него под рукой, - тоже вращающаяся, - этажерочка с книгами. Привычным движением руки профессор крутанул ее, и, не глядя, почти за спиной, без промаха извлек с полочки тоненькое серенькое изданьице.
- Нате, - протянул он ее Людмиле Берг. - _Была_ она, ваша брошюра ненаглядная, была, как видите! Это в двадцать восьмом году один мой хороший друг, математик, ездил на съезд в Болонью... В кулуарах съезда его поймал за фалду маленький, дергающийся человечек , бывший наш однокурсник Сёлик Проектор. Поймал и попросил передать мне вот эту самую прелесть... Для него это был прямо "вопрос чести": мы же его задразнили в одиннадцатом "духовидцем"; он ведь один держал брошюру в руках...
Игорь Строгов без церемоний отобрал тетрадочку у Люды.
Венцеслао Шишкин
Кимика дэльи тэмпи футури МАНТУА
1908
значилось на ее порыжелой, замазанной какими-то странными потеками обложке.
Несколько минут прошло в полном молчании: удар был нанесен мастерски, ничего не скажешь. Потом Коробов, насладившись, медленно надел очки.
- Так вот, так-то! - неопределенно проговорил он. - Трудно рассказывать о том, что ты пережил полвека назад; оказывается - очень это трудно. Как-то искажаешь невольно картину: перспектива какая-то не та получается... Вот у вас теперь, видимо, какое впечатление: бедняги, да как же они жили там? Как в Собачьей пещере, без глотка кислорода?! Да, верно, время было тяжковатое; барометр падал, как перед бурей, дышалось - кто постарше - трудно...
Но мы-то ведь - молоды были, ах, как молоды! А молодость - она как порох: она не нуждается в кислороде для горения; она содержит свой кислород в себе и несет его с собой везде и всюду. Мне кажется, в пещерах палеолита, и там, наверное, росли юнцы, которым их закопченные жиром своды казались миром радости, счастья, надежд... Хотя от этого они чище и выше не становились, своды...
Ну, что ж? Вернемся к нашим барашкам, как говорится... Где же ваша зачетка, милая барышня? Вот теперь я ее вам с удовольствием подпишу... Видите: даже "отлично"! О чем о чем, но уж о закиси азота вы теперь знаете больше любого химика мира. И думаю, не ста нете спорить: есть-таки в ней кое-какой интерес!
Людмила Берг до зачета и после зачета - это две разные девицы. Агнец и козлище!
- Ах, так ведь это когда к ней еще икс-два присоединены! - осмелев, тявкнула она.
-Оптиме!.. /Отлично (лат.)/ Но вот что заметьте: в каждой частице мира, в каждом его явлении обязательно свой икс сидит. Нужно только суметь его обнаружить... Что ж, Сергей Игнатьевич, ничего не поделаешь, - пора отпустить наших гостей. Думаю, тебе это, как сопроматчику, ясно: как бы предел прочности не превзойти!
Все встали, мило попрощались. Двое стариков любезно вышли с молодыми в прихожую. И вот тут, уже у двери на лестницу, Людочка не выдержала вторично:
- А я... Нет, вы как хотите, Павел Николаевич, а я - спрошу!.. Потому что я не могу так... Лизаветочка-то как же? С Лизаветочкой-то что же теперь?
И тут член-корреспондент Коробов, автор множества замечательных трудов, лауреат нескольких Государственных премий, покорно склонил свою седую, очень академическую, очень благообразную, но повинную голову...
Он стаял как раз в проеме двери, открытой во вторую, соседнюю комнату. Там был виден большой черный рояль, накрытая аккуратным и красивым чехлом арфа за ним, и за арфой - второй большой портрет той же красивой женщины, что и там, в кабинете. Стоял, смотрел мимо всего этого и молчал.
- Ах, милая барышня, милая барышня! - проговорил он наконец как бы с усилием. - Понимаю вас. И стыжусь. Как человек стыжусь, как сын своего времени... В самом деле: где она, Лизаветочка? Что с ней теперь? Не знаю. Ничего не знаю. Не могу вам сдать этого зачета... Увы!
1947-1967 Ленинград
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
