– Синьор Рафаэль Баллани? Я комиссарио Трон.
Баллани открыл дверь пошире и отступил на шаг, пропуская Трона в квартиру.
– Входите, прошу вас, – пригласил он.
В коридоре было темновато, однако достаточно света, чтобы разглядеть царивший здесь и в прихожей беспорядок. Ящики комода, стоявшего у двери комнаты, были выдвинуты, их содержимое валялось на полу. Перед платяным шкафом у противоположной стены беспорядочно валялись пальто, жилеты, брюки, рубашки и туфли. Кто-то, по всей видимости, хорошо порылся в вещах Баллани и в ящиках комода, и этому человеку, вероятно, было безразлично, что после себя он оставил хаос.
Баллани, похоже, не считал нужным пускаться на сей счет в какие-то объяснения.
Вместо этого спросил:
– Вы принесли деньги для меня?
– Какие деньги, синьор Баллани?
Баллани уставился на Трона в недоумении.
– Деньги, обещанные мне полковником Пергеном.
– Боюсь, я не совсем вас понимаю, синьор Баллани.
– Разве вас послал не полковник Перген?
Трон покачал головой.
– Я служу в городской полиции Венеции. И к полковнику Пергену никакого отношения не имею.
– Тогда я не понимаю, что вам от меня нужно.
– Я здесь для того, чтобы передать вам фотографию, за которой вы до сих пор не зашли к падре Томмасео – Трон вынул снимок из конверта. – Падре сказал мне, что снимок сделан примерно четыре недели назад в ателье, которое он оборудовал в собственном доме. Надворный советник Хуммельхаузер заказал ее на имя Баллани. Адрес, оставленный надворным советником, – площадь Санта-Маргарита, 28.
– А почему эту фотографию принесли вы?
– Потому что решил воспользоваться случаем, чтобы задать вам несколько вопросов.
– О чем?
– Ну, может быть, прежде всего о визите к вам полковника Пергена.
Баллани сильно удивился.
– Если ваше появление у меня как-то связано с убийством на «Эрцгерцоге Зигмунде», то, я думаю, военной полиции уже все известно.
Трон кивнул.
– Так оно и есть. Этим делом занимается полковник Перген. Однако несколько вопросов я все-таки. хотел бы задать.
– Хотя дело ведете вовсе не вы?
– Да, – коротко ответил Трон.
Баллани взглянул сначала на снимок в руке Трона, потом – испытующе – на самого комиссарио и проговорил со вздохом:
– Пройдемте в гостиную. Но у меня повсюду такой беспорядок, – добавил он.
Баллани несколько приукрасил ситуацию – в гостиной все выглядело еще хуже, нежели в коридоре. Почти весь пол был усеян листами бумаги, причем в большинстве своем это были ноты, выброшенные из двух больших шкафов. Дверцы шкафов были распахнуты, а одна, сломанная, висела на петле. Часть деревянных панелей, покрывавших стены, была вырвана – кто-то, вероятно, искал за ними ценности. Диван злоумышленник (или злоумышленники?) вспорол во всю длину – так что валявшиеся на полу ноты были покрыты конским волосом и шерстью из его набивки.
Но самое жуткое впечатление производила разбитая на мелкие куски виолончель, лежавшая посреди комнаты. На деку варварски наступили ногой, в правой части инструмента зияла большая дыра. Какие-то щепки валялись вокруг. Трон сам никогда не играл на струнных инструментах, однако по одному только сиянию лака понял, что виолончель была из дорогих.
Ярость вдруг охватила Трона Удивительно, что на борту «Эрцгерцога Зигмунда», при виде двух трупов, он был спокоен – не чувствовал ничего, кроме профессионального интереса. Сейчас же в нем закипала ярость. Почему это было так, Трон не понимал, да и не хотел понимать.
От Баллани не укрылась реакция Трона. Он сделал усилие и улыбнулся. Его лицо с распухшей верхней губой, с прижатой к глазу жалкой тряпицей – напоминало причудливую маску.
– Полковник Перген обещал, что мне возместят убытки, – сказал он. – Только я сильно сомневаюсь, что ему известна цена этой виолончели.
Скорее всего, звонок Трона заставил Баллани подняться с некоего подобия ложа, стоявшего перед одним из двух окон. Уцелело ли ложе после учиненного здесь разбоя, Трон сказать не мог, потому что оно было покрыто пледом. Баллани с кряхтением лег и жестом предложил комиссарио сесть на стул рядом. Потом окунул тряпицу в кастрюлю с водой, стоявшую на подоконнике, и снова приложил к глазу.
– Что здесь произошло, синьор Баллани? – спросил Трон.
– Около двенадцати часов мне нанес визит полковник Перген. Он хотел узнать, не хранил ли надворный советник у меня какие-то документы. Я ответил отрицательно. Тогда он сказал, что, если я скрываю правду, это для меня плохо кончится. Но поскольку надворный советник никогда никаких бумаг у меня не оставлял, я ничем не мог помочь полковнику. После него – примерно через час – ко мне заявилось несколько молодчиков, которые перевернули в квартире все вверх дном. А когда они, несолоно хлебавши, убрались, Перген появился вновь и попросил поставить его в известность, если какие-то документы надворного советника все-таки у меня в руках окажутся.
– Но он не признал, что субъекты, побывавшие у вас и учинившие весь этот кошмар, его люди?
– Нет. Он спросил меня, нуждаюсь ли я в помощи врача, и предложил деньги. Этой суммы, конечно, не хватит, чтобы возместить стоимость сломанной виолончели, но все-таки лучше, чем ничего…
– Сказал он вам, что убийца надворного советника схвачен?
– Вы хотите сказать, что дело закрыто?
Трон покачал головой.
– Скорее всего, нет. Но у полковника на сей счет другое мнение. Что вы знаете об убийстве?
– Я знал, что надворный советник прибудет в Венецию в понедельник, и, когда он не появился у меня вечером, пошел на пристань. Но у причала стояла только «Принцесса Гизела», и никто не смог мне ничего объяснить. То немногое, что я узнал об убийстве, рассказал мне портье отеля «Даниэли». Он же сказал, что следствие ведет военная полиция.
– А о том, что в каюте надворного советника нашли труп молодой женщины, он вам тоже рассказал?
– О чем, о чем? – изумился Баллани.
– О трупе молодой женщины.
– Нет, ничего подобного не было. А кто эта женщина?
– Проститутка. Скорее всего, надворный советник познакомился с ней в порту Триеста и пригласил в свою каюту.
– Это совершенно исключено, – сказал Баллани. – Надворный советник женщинами не интересовался.
– Вам об этом доподлинно известно?
Несмотря на распухшую губу, Баллани осклабился.
– Мы с надворным советником знакомы четыре года.
– Вы были дружны с ним? – спросил Трон, стараясь, чтобы вопрос его прозвучал невинно.
Баллани только дернул плечом и сказал после паузы, не глядя на Трона:
– Я был виолончелистом в «Ла Фениче».
– Значит, вас уволили?
Баллани кивнул.
– А почему?
– Один из моих братьев отправился вместе с Гарибальди на Сицилию, а я никогда не скрывал, что разделяю его политические взгляды.
Трон покачал головой.
– Не было еще случая, чтобы кого-то увольняли из оркестра «Ла Фениче» по политическим мотивам, синьор Баллани.
Баллани вздохнул.
– Ну, допустим, была и другая причина.
– Так в чем дело?
– Директор «Ла Фениче» положил на меня глаз.
– Князь Манин?
Баллани кивнул.
– Он помыкал мной, скотина такая! А когда я ему отказал, он меня вышвырнул! Якобы из-за моей политической неблагонадежности! – Баллани умолк, чтобы снова смочить тряпицу, которую прикладывал к глазу. – Месяц спустя я познакомился на площади с Леопольдом. Я был сам не свой, а он был очень ласков со мной. – Баллани задумался. – А вы уверены что в каюте Леопольда нашли женщину, а, например не… – Он не договорил до конца, – У надворного советника была слабость к молодым мужчинам, похожим на… – Он опять оборвал себя на полуслове.
– Совершенно уверен. Я сам ее видел. Женщина была обнажена.
Баллани мрачно молчал, о чем-то размышляя. Трон счел, что лучше будет его не торопить. Несколько погодя Баллани сказал:
– А не могли бы вы мне объяснить, по какой причине полковник Перген отстранил вас от расследования, комиссарио?
Трон решил сказать Баллани правду.
– Потому что это дело политическое. Бумаги, которые вез в своей каюте надворный советник, якобы имели отношение к покушению на императрицу.
Баллани пристально посмотрел на Трона здоровым глазом и усмехнулся.
– Глупости все это, комиссарио. Документы, якобы похищенные на «Эрцгерцоге Зигмунде», Перген и искал у меня. А они к политике не имеют ни малейшего отношения.
– А к чему они имеют отношение?
– Вы помните о самоубийстве фельдмаршала барона Эйнаттена?
– Начальника армейского интендантства?
Баллани кивнул.
– Будучи под следствием, он покончил с собой в тюремной камере. Его обвинили в задержке поставок для императорской армии во время кампании 1859 года. Я говорю о той же самой афере, которая год спустя привела к самоубийству министра торговли.
– Какое отношение это имеет к полковнику Пергену и надворному советнику?
