НА РЕЙДЕ
Был поздний вечер. На террасахГоры, сползающей на дно,Дремал поселок, опоясавЛазурной бухточки пятно.
Туманным кругом акварелиЛежала в облаке луна,И звезды еле-еле тлели,И еле двигалась волна.
Под равномерный шум прибояКачались в бухте корабли.И вдруг, утробным воем воя,Всё море вспыхнуло вдали.
И в ослепительном сплетеньеОгней, пронзивших небосвод,Гигантский лебедь, белый гений.На рейде встал электроход.
Он встал над бездной вертикальнойВ тройном созвучии октав,Обрывки бури музыкальнойИз окон щедро раскидав.
Он весь дрожал от этой бури,Он с морем был в одном ключе,Но тяготел к архитектуре,Подняв антенну на плече.
Он в море был явленьем смысла,Где электричество и звук.Как равнозначащие числа,Передо мной предстали вдруг.
1949ГУРЗУФ
В большом полукружии горных пород, Где, темные ноги разув,В лазурную чашу сияющих вод Спускается сонный Гурзуф,Где скалы, вступая в зеркальный затон, Стоят по колено в воде,Где море поет, подперев небосклон, И зеркалом служит звезде,—Лишь здесь я познал превосходство морей Над нашею тесной землей,Услышал медлительный ход кораблей И отзвук равнины морской.Есть таинство отзвуков. Может быть, нас Затем и волнует оно,Что каждое сердце предчувствует час, Когда оно канет на дно.О, что бы я только не отдал взамен За то, чтобы даль донеслаИ стон Персефоны, и пенье сирен, И звон боевого весла!
1949СВЕТЛЯКИ
Слова — как светляки с большими фонарями.Пока рассеян ты и не всмотрелся в мрак,Ничтожно и темно их девственное пламяИ неприметен их одушевленный прах.
Но ты взгляни на них весною в южном Сочи,Где олеандры спят в торжественном цвету,Где море светляков горит над бездной ночиИ волны в берег бьют, рыдая на лету.
Сливая целый мир в единственном дыханье,Там из-под ног твоих земной уходит шар,И уж не их огни твердят о мирозданье,Но отдаленных гроз колеблется пожар.
Дыхание фанфар и бубнов незнакомыхТам медленно гудит и бродит в вышине.Что жалкие слова? Подобье насекомых!И всё же эта тварь была послушна мне.
1949БАШНЯ ГРЕМИ [44]
Ух, башня проклятая! Сто ступеней!Соратник огню и железу,По выступам ста треугольных камнейПод самое небо я лезу.
Винтом извивается башенный ход,Отверстье, пробитое в камне.Сорвись-ка! Никто и костей не найдет.Вгрызается в сердце тоска мне.
А следом за мною, в холодном поту,Как я, распростершие руки,Какие-то люди ползут в высоту,Таща самопалы и луки.
О черные стены бряцает кинжал,На шлемах сияние брезжит.Доносится снизу, заполнив провал,Кольчуг несмолкаемый скрежет.
А там, в подземелье соборных руин,Где царская скрыта гробница,Леван-полководец, Леван-властелин [45]Из каменной ниши стучится:
«Вперед, кахетинцы, питомцы орлов!Да здравствует родина наша!Вовеки не сгинет отеческий кровПод черной пятой кизилбаша!»[46]
И мы на последнюю всходим ступень,И солнце ударило в очи,И в сердце ворвался стремительный деньВсей силой своих полномочий.
В парче винограда, в живом янтаре,Где дуб переплелся с гранатом,Кахетия пела, гордясь в октябреСвоим урожаем богатым.
Как пламя, в марани [47] струилось вино,Веселье лилось из давиленИ был кизилбаш, позабытый давно,Пред этой страною бессилен.
И реял над нею свободный орлан,Вздувающий перья на шлеме,И так же, как некогда витязь Леван,Стерег опустевшую Греми.
1950СТАРАЯ СКАЗКА
В этом мире, где наша особаВыполняет неясную роль,Мы с тобою состаримся оба,Как состарился в сказке король.
Догорает, светясь терпеливо,Наша жизнь в заповедном краю,И встречаем мы здесь молчаливоНеизбежную участь свою.
Но когда серебристые прядиНад твоим засверкают виском,Разорву пополам я тетрадиИ с последним расстанусь стихом.
Пусть душа, словно озеро, плещетУ порога подземных воротИ багровые листья трепещут,Не касаясь поверхности вод.
1952ОБЛЕТАЮТ ПОСЛЕДНИЕ МАКИ
Облетают последние маки,Журавли улетают, трубя,И природа в болезненном мракеНе похожа сама на себя.
По пустынной и голой аллееШелестя облетевшей листвой,Отчего ты, себя не жалея,С непокрытой бредешь головой?
Жизнь растений теперь затаиласьВ этих странных обрубках ветвей.Ну, а что же с тобой приключилось,Что с душой приключилось твоей?
Как посмел ты красавицу эту,Драгоценную душу твою,Отпустить, чтоб скиталась по свету,Чтоб погибла в далеком краю?
Пусть непрочны домашние стены,Пусть дорога уводит во тьму, —Нет на свете печальней измены,Чем измена себе самому.
1952ВОСПОМИНАНИЕ
Наступили месяцы дремоты….То ли жизнь, действительно, прошла,Толь она, закончив все работы,Поздней гостьей села у стола.
Хочет пить — не нравятся ей вина,Хочет есть — кусок не лезет в рот.Слушает, как шепчется рябина,Как щегол за окнами поет.
Он поет о той стране далекой,Где едва заметен сквозь пургуБугорок могилы одинокойВ белом кристаллическом снегу.
Там в ответ не шепчется береза.Корневищем вправленная в лед.Там над нею в обруче морозаМесяц окровавленный плывет.
1952ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ
В широких шляпах, длинных пиджаках,С тетрадями своих стихотворений,Давным-давно рассыпались вы в прах,Как ветки облетевшие сирени.
Вы в той стране, где нет готовых форм,Где всё разъято, смешано, разбито,Где вместо неба — лишь могильный холмИ неподвижна лунная орбита.
Там на ином, невнятном языкеПоет синклит беззвучных насекомых,Там с маленьким фонариком в рукеЖук-человек приветствует знакомых.
Спокойно ль вам, товарищи мои?Легко ли вам? И всё ли вы забыли?Теперь вам братья — корни, муравьи,Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сестры — цветики гвоздик,Соски сирени, щепочки, цыплята…И уж не в силах вспомнить ваш языкТам наверху оставленного брата.
Ему еще не место в тех краях,Где вы исчезли, легкие, как тени,В широких шляпах, длинных пиджаках,С тетрадями своих стихотворений.
1952СОН
Жилец земли, пятидесяти лет,Подобно всем счастливый и несчастный,Однажды я покинул этот светИ очутился в местности безгласной.Там человек едва существовалПоследними остатками привычек,Но ничего уж больше не желалИ не носил ни прозвищ он, ни кличек.Участник удивительной игры,Не вглядываясь в скученные лица,Я там ложился в дымные кострыИ поднимался, чтобы вновь ложиться.Я уплывал, я странствовал вдали,Безвольный, равнодушный, молчаливый,И тонкий свет исчезнувшей землиОтталкивал рукой неторопливой.Какой-то отголосок бытияЕще имел я для существованья,Но уж стремилась вся душа мояСтать не душой, но частью мирозданья.Там по пространству двигались ко мнеСплетения каких-то матерьялов,Мосты в необозримой вышинеВисели над ущельями провалов.Я хорошо запомнил внешний видВсех этих тел, плывущих из пространства:Сплетенье ферм и выпуклости плитИ дикость первобытного убранства.Там тонкостей не видно и следа,Искусство форм там явно не в почете,И не заметно тягостей труда,Хотя весь мир в движенье и работе.И в поведенье тамошних властейНе видел я малейшего насилья,И сам, лишенный воли и страстей,Всё то, что нужно, делал без усилья.Мне не было причины не хотеть,Как не было желания стремиться,И был готов я странствовать и впредь,Коль то могло на что-то пригодиться.Со мной бродил какой-то мальчуган,Болтал со мной о массе пустяковин.И даже он, похожий на туман,Был больше материален, чем духовен.Мы с мальчиком на озеро пошли,Он удочку куда-то вниз закинулИ нечто, долетевшее с земли,Не торопясь, рукою отодвинул.
1953ВЕСНА В МИСХОРЕ
