Я был твердо убежден в том, что если все безропотные пешки однажды вдруг заартачатся разом, то без их участия ни одна большая гнусная игра не состоится. И я был готов нарушить существующие правила даже в одиночку.
– Не бери дурного в голову, – посоветовал Дубов, которому надоело мое угрюмое молчание. – Все обойдется. У тебя есть я.
Мне даже саркастически усмехнуться не удалось в ответ на столь самоуверенное заявление. Я лишь медленно покачал головой и возразил:
– А я раньше думал, что у меня есть жена. И дочь. Честно говоря, их мне вполне хватало.
Дубов был слишком занят собой и своими грандиозными планами, чтобы обращать внимание на мою иронию.
– Жену известим, – отмахнулся он так, словно речь шла о сущей ерунде. – Поживет без тебя месяц, не скиснет. Жена должна ждать мужа. В этом ее высочайшее предназначение.
Заподозрив, что Дубова заносит в патетическую риторику, которая может продолжаться до бесконечности, я поспешил вернуть его на землю прозаическим вопросом:
– Как насчет бытовых условий? Питание, проживание, сигареты, чистое белье… Платить за постой мне нечем, предупреждаю сразу.
Он опять отмахнулся. Ну да, я ведь был для него всего лишь назойливой мухой, которую рано или поздно прихлопнут.
– Комната тебе выделена. Компьютер имеется. Завтракать, обедать и ужинать будешь вместе с нами. Чего тебе еще надо?
«Свободы!» – крикнул я мысленно, после чего напомнил:
– Сигареты.
– Распоряжусь. Все? Вопросов больше нет? Тогда слушай сюда. – Дубов чуточку прибавил значительности своему лицу. – По дому и в парке можешь перемещаться свободно, за исключением тех мест, где выставлены часовые. Ну, они тебя, куда не положено, и не пропустят… А еще держись подальше от Душмана, это тебе мой добрый совет. Он парень горячий, обид не прощает.
– Понимаю, – ханжески вздохнул я. – Лучшие годы проведены в афганском плену. Здоровье подорвано, нервы расшатаны… А тут я его по лысой башке. Обидно, конечно. Вы бы его на покой определили. Пусть бы раны залечивал ветеран. Душевные и физические. Все равно толку от него никакого.
– Ошибаешься! – воскликнул Дубов, резко подавшись ко мне и понизив голос до зловещего шипения. – Душман очень полезный человек. Вот ты, писатель, смог бы взять младенца за ноги и шарахнуть его головкой об стену? Нет? Я тоже не смог бы. А Душману без разницы, кого убивать. Я ведь не зря его из психушки вытащил… И не вороти морду, не вороти! – Дубов откинулся на спинку кресла и повысил голос, как будто вообразил себя по старой памяти выступающим на митинге: – Политика не делается чистыми руками!
– А какими руками она делается? – заинтересовался я. – Обязательно по локоть в крови?
Дожидаясь ответа, я посмотрел сначала на увесистый бюстик Гитлера, а потом на кудрявую макушку Дубова. Очень уж хотелось мне посмотреть, чем закончится столкновение двух этих мудрых голов.
– Не дай бог тебе узнать, какими руками делаются все важные дела в этом мире, – отчетливо произнес Дубов. Его глаза внезапно сделались мертвыми и неподвижными. – Не дай бог узнать это ни тебе, ни твоей жене… ни твоей восьмилетней девочке.
Последние слова Дубов произнес по слогам и с угрозой. Я внимательно смотрел на свои пальцы, не позволяя им сжаться в кулаки. И мне казалось, что в комнате работает не кондиционер, а невидимый нагнетатель минусовой температуры, так сильно сковало меня изнутри холодом. Если я ничего не произнес в эти секунды, то лишь потому, что мои губы точно примерзли друг к другу.
2
Наше затянувшееся молчание нарушил бодрый телефонный звонок. Требовал к себе внимания обычный серенький настольный аппарат, но Дубов не сразу решился снять трубку. Я подумал, что после утреннего покушения он всегда будет вздрагивать и напрягаться, прежде чем ответить на звонок. Простое и привычное действие превратилось для него в серьезнейшее испытание нервов. Ему еще повезло, что неизвестные не заминировали унитаз.
– Слушаю. – Он взял трубку двумя пальцами и держал ее на некотором расстоянии от уха, словно это могло спасти его в случае взрыва.
Отдаленный голос говорившего звучал для меня, как шорох лапок жука, ворочающегося в спичечном коробке. Но тут Дубов, бросив на меня торжествующий взгляд, переключил аппарат на громкую связь и показал жестом: слушай, писатель, слушай внимательно и запоминай, чтобы не пропустить столь важное событие в жизни великого человека.
– Вы сказали, глава президентской Администрации примет меня в следующий понедельник в десять часов утра. Я правильно вас понял? – уточнил Дубов специально для того, чтобы я как следует оценил всю значительность момента.
– У вас плохо со… связью? – удивились на другом конце провода. Судя по интонации, говоривший вначале собирался высказать неудовольствие по поводу слуха собеседника, но в последний момент избрал более тактичную формулировку.
– Связь нормальная, – заверил Дубов, хотя на его физиономии проступило обидчивое выражение. Развалившись в кресле, он смотрел на громкоговорящий телефон с таким видом, словно именно аппарат подпортил ему настроение.
– Тогда продолжаю, – пророкотал голос невидимки. – Вход в Кремль и выход из него вам определен через Троицкие ворота и Кутафью башню…
– Пешком? – растерялся Дубов. – Почему я не могу въехать через Боровицкие ворота, как раньше?
– Вы бы еще пропуска на эскорт заказали, – насмешливо отозвался голос в динамике. – Времена теперь другие, Владимир Феликсович. Проезд через Боровицкие ворота, а тем более через Спасскую башню разрешен только членам правительства и руководящему составу Администрации. Не стоит комплексовать по этому поводу, Владимир Феликсович. Сейчас почти всех так принимают.
Дубову не понравилось место, отведенное ему среди «почти всех».
– Там даже машину негде поставить, – продолжал привередничать он.
– Поблизости есть отличная автостоянка. Между Манежем и кассами Большого театра, знаете? Обычно все оставляют машины там.
– Издевательство какое-то! Только по автостоянкам я еще не шлялся…
– Один ваш звонок, и водитель подберет вас у торца Манежа. Туда две минуты ходьбы. Впрочем, – голос приобрел металлический тембр, – если вас это не устраивает, встречу можно отменить. Хочу только напомнить, Владимир Феликсович, что вы сами добивались ее и целый месяц осаждали меня своими…
– Ладно, ладно! – закричал спохватившийся Дубов, поспешно переключая разговор на подхваченную трубку. – Ничего отменять не надо. Записывайте меня на понедельник. Я буду.
Обменявшись с высокопоставленным невидимкой еще несколькими незначительными репликами, он закончил разговор и посмотрел на меня изучающим взглядом. Ему явно не нравилось, что я стал свидетелем того, как кремлевский чиновник ставил его на место.
Напрасно Дубов так настойчиво на меня пялился. По моему каменному лицу ему не удалось прочитать ровным счетом ничего, да и заговорить со мной ему пришлось первым:
– Слыхал? – Он указал подбородком на умолкший телефон.
– Вас в Кремль приглашают? – подыграл я. – Завидую. Вы полной жизнью живете. Точь-в-точь как у Высоцкого получается: «Или пляжи, вернисажи, или даже – экипажи, скачки, рауты, вояжи…»
– Какие еще скачки? – насупился Дубов. – Какие вояжи, к чертям собачьим? Речь идет о государственных делах!
Сказал бы еще: о делах государственных. Всего лишь маленькая перестановка слов, а как торжественно зазвучала бы фраза! Хоть сейчас вставляй в сценарий киноэпопеи под названием «Дубов в начале славных дел».
– Чему ты все время ухмыляешься? – подозрительно осведомился он. – Что это за бесконечные улыбочки такие?
– Представил себе, как забегают в Кремле, как засуетятся, когда наша книга выйдет, – беззастенчиво соврал я. – Думаю, у вас есть что порассказать о кремлевских нравах?
– А ты как думал?! Уж я разворошу это змеиное гнездо! – оживился Дубов.
Единственной привлекательной чертой в нем была детская непосредственность, сохранившаяся до солидных лет. Его настроение менялось быстрее, чем выражение лица карапуза, впервые очутившегося в цирке. Только что Дубова всего корежило от неудовольствия, а в следующую секунду он уже сиял в предвкушении дня, когда его фамилия вновь прогремит на всю страну. Что за неуемная жажда славы? Человеку до смерти всего ничего осталось, а он все суетится, пыжится, чванится…
– Пора браться за дело, – сказал он. – Встань и открой стенной сейф… Вон там, видишь?
В том взвинченном состоянии, в которое пришел Дубов после звонка из Москвы, хорошо бы ему самому прошвырнуться по кабинету, но он не мог отказать себе в удовольствии повелевать, направлять и руководить.
– Я не взломщик, – предупредил я, подходя к сейфу.
– Тебе достаточно только повернуть ручку, – успокоил меня Дубов, – он и откроется.
Каждый, кто слышал в детстве поучительную сказку про Красную Шапочку, насторожился бы при этих словах. «Дерни, деточка, за веревочку, дверца и откроется… Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?»
