– Так вы видали эту книгу? – оживился Сергачев.
– Не токмо, как вы изволили выразиться, видал, но и в руках держал, и перелистывал, и описал по всем правилам библиографической науки, с некоторым применением науки палеографии, хотя, может быть, и не совсем по праву…
– Отчего же не по праву, Дмитрий Захарович, книга-то древняя…
– Совсем она не древняя, дражайший Петр Петрович, потому что, – Певцов открыл свой рукописный каталог и после недолгих поисков показал Сергачеву нужную страницу, – потому что она была написана никак не ранее 7180 года от сотворения мира, или 1672 года от Рождества Христова. О чем, кстати, свидетельствует и надпись, сделанная переписчиком, иноком Питиримом…
Тут Сергачев невольно вздрогнул, услышав свое монашеское имя.
– Позвольте, Дмитрий Захарович, – и взял из рук Певцова написанный от руки каталог.
Книге было посвящено добрых полторы страницы убористого, легко читаемого почерка, о ней говорилось все: и размер, и количество страниц, и состояние переплета. Говорилось еще, что переплет – из телячьей кожи недурной выделки, без надписей и тиснений, посередине имеет след от деревянной лавки в виде вдавленного квадрата со стороною 25 мм, по краям вмятины кожа имеет глубокие трещины.
Название же книги звучало так – «Словеса пречудесные о тайном и явном знании, токмо для иноков ангельского чина явленном».
К сожалению, добавить что-либо к написанному в каталоге Дмитрий Захарович Певцов не мог. «Словеса» были, по его мнению, какой-то компиляцией, скорее всего переведенной с одного из европейских языков, и единственным достоинством книги было то, что она представляла собой по-видимому, единственный известный науке экземпляр, дальнейшая судьба которого Певцову была неизвестна.
– Понимаете ли, Петр Петрович, срок у меня вышел, оставаться там далее причин у меня не было никаких, я и покинул благословленные острова, и книжицу эту, мною составленную, с собой прихватил. Тогда, в двадцатые годы, все было намного проще… А в тридцатые меня Бог миловал, потом война, блокада… – он погладил телячью обложку каталога, – знали бы вы, сколько раз я порывался из этого куска кожи суп сварить, но все тянул, оставлял на черный день. А потом, когда настали черные дни, у меня сил уже не было дойти из Пушкинского Дома сюда, на Марата, так и остался каталог в целости и сохранности, как я его на Соловках переплел… А жену мою, Машеньку, осколком убило, в сорок третьем, весной, на Стрелке у Пушкинского Дома свой огород был, она пошла нарвать первой зелени, к обеду и… один снаряд на Стрелку и упал всего… ну да ладно, скоро свидимся…
Певцов встал, нетвердо подошел к столику, где разложены были чайные принадлежности.
– Давайте-ка еще чайку, на дорожку, а каталог этот себе возьмите, мне он уже без надобности. Помру, так россияне, – он мотнул головой в сторону шумного, как в праздники, коридора, – все на помойку выкинут, им этого не надо, они не русские, они россияне, и культура у них своя, не русская…
Пенсионная праздность была не по душе Петру Петровичу Сергачеву. Основательно отработав все возможные следы пречудесной книги о тайном знании, он немедленно принялся искать новую точку приложения своих сил, имея в виду, конечно, не те немощные физические ресурсы, которые еще таились в его старческом теле, а силы ума и знаний, мощь «маленьких серых клеточек», как говорил Эркюль Пуаро.
Изучив малознакомую ему ситуацию в России, Сергачев с удивлением понял, что единственной организованной, сплоченной и финансово независимой силой являются преступники. Конечно, не уличная шпана, отнимающая пенсионные рубли у бабушек в подъездах, а два равновеликих и равнозначимых преступных сообщества – профессиональных уголовников – урок, во главе с «ворами в законе», и преступников «новой волны» – «спортсменов», «отморозков», «черных».
Первые были монолитны, сплочены, имели четкую иерархию и выработанную годами идеологию – это была готовая к действию машина, оказавшись у руля которой можно было влиять на судьбу России, а там, чем черт не шутит, и мира. Вторые – разобщены и не стремились к консолидации, идейная база выражалась одним словом – «деньги» и сила их зиждилась на беспредельной жестокости «отморозков», крепости кулаков «спортсменов» и наркопоставках, которые обеспечивали «черные».
Поэтому неслучайно пришел Сергачев именно к Кирею, одному из преступных авторитетов города, пришел и предложил свои услуги, не кичась годами зарубежной службы на разведку, орденами и генеральским званием. Пришел, как равный к равному, и потому был принят и стал своим в том кругу людей, о котором он даже не имел представления несколько лет назад.
Поначалу служба у Кирея казалась Сергачеву простой и скучной, не хватало интриги, напряжения ума, дальнего, на несколько ходов вперед расчета, но внезапно случилась «малая кавказская война», поначалу глупая и бессмысленная, но, после раздумий, открывающая действия «кукловода», которого до поры не было видно.
А потом был Господин Голова, грандиозный спектакль в Петербурге, интрига, которой можно было бы гордиться, если бы она не совершилась так просто и буднично, не как творение незаурядного ума, а как случайно выпавшие две шестерки у неумелого игрока в кости.
Огорчало и то, что Всеволод Иванович Киреев не любил и не понимал радости интриги, он был прост, и не потому что глуп, а потому, что при своем развитом и практичном уме он всегда выбирал простые прямолинейные решения и избегал сложных логических построений…
Но теперь Сергачев создал сюжет, в который вольно или невольно были втянуты все – и любитель незамысловатых коллизий Кирей, и простоватый Кастет, и еще множество людей, не знающих своей роли, но исправно играющих ее по написанному Сергачевым сценарию.
Позже в грандиозную всемирную игру непременно подключится и «Ворон», как же без него в игре с такими ставками, и зловещий инвалид Женя Черных, и еще какие-то силы, ждущие своего часа, – может быть, это будут орлы, готовые принять участие в схватке, может быть, стервятники, ожидающие своей доли в пиршестве орлов.
Цель Петра Петровича была ясна и проста, как ясны и просты были книги, которые он читал в свое время в северном монастыре и в монастыре на святой горе Афон. Да и будучи в Иерусалиме, он не только общался со шпионами, агентами и разведчиками со всего мира, но и просиживал долгие часы над свитками и папирусами не столько в поисках книги, которые начал на севере России, но и ища ответ на вопрос, который не хотел сам для себя выразить словами…
Говорят, в мировой литературе существует всего тридцать шесть сюжетов, на основе которых, с разными вариациями, и были написаны те миллионы книг, которые заполняют сейчас полки книгохранилищ и библиотек, начиная с Библиотеки Конгресса США и заканчивая библиотекой ученика пятого класса Пети Иванова.
Один из ведущих сюжетов – извечная борьба Добра со Злом, о которой можно прочитать везде – и на глиняных табличках, повествующих о вавилонском герое Гильгамеше, и в книгах о Ниро Вульфе, мисс Марпл и комиссаре Мегрэ.
Именно этот сюжет и решил воплотить в жизнь Петр Петрович Сергачев, создавая колоссальную полумифическую фигуру Господина Головы.
Голова должен был вторгнуться в те сферы, которые давно поделены между преступными кланами, нарушить давно заключенный мир, посеять смуту там, где давно царят порядок и власть.
Его действия будут неправомерными, противными человеческому смыслу и рассудку, и непременно должны вызвать ответную реакцию преступного сообщества, одновременно и повсеместно.
Весь мир, кроме разве что Австралии и Антарктиды, будет охвачен небывалым взрывом преступности и насилия, взрывом такой силы, что мировое сообщество сможет с ним справиться лишь при условии, что реально, не на словах, объединит свои силы и пустит в ход не слабосильную и большей частью коррумпированную полицию, а регулярную армию, профессионалов, приученных убивать врага, а не требовать от него выкуп.
И тогда все забудут о существовании неведомого Головы, ставшего детонатором преступного коллапса, потому что целью будут конкретные враги, давно известные в лицо, и по имени, и по отпечаткам пальцев…
Глава восьмая
Россия – родина слонов
На военно-морской базе Кандла полным ходом шли приготовления к швартовым испытаниям новой подводной лодки.
Мощный атомоход, построенный на российских верфях по заказу Министерства обороны Индии, получил священное имя «Лакшми» и, собственно, в испытаниях не нуждался – он своим ходом дошел из Владивостока до залива Кач, где располагалась база, и только у входа в залив принял на борт индийский экипаж.
Теперь русских полностью сменили индусы, которых надо было еще учить и учить. Российские инструкторы, готовясь к этому нелегкому испытанию нервов, дружно ушли в увольнительную, предупредив, что до утра их не будет.
