— В каком? — продолжая пытаться меня уложить, спросил Зен.
Я зависла, осознав, что не знаю, как называется мой мир. И, поразмыслив, ответила:
— На планете Земля! У нас трисать… тридцать процентов суши и семьдесят процентов воды. Но это тебе не интересно, это и здесь также, наверное… У нас электричество и Интернет! У нас машины, газ! Медицина… пенициллин! У нас такие операции делают! Пластическая хирургия! Внешность менять можно! У нас…
— Вот и горячка началась, — констатировал Зен, с силой удерживая меня на полу. В другое время я бы жутко перетрусила, если бы он вот так меня удерживал и при этом нависал сверху, но не в этот раз. В этот раз Зен виделся мне смешным, милым и красивым. При этом я осознавала, что веду себя глупо, болтаю лишнего, но не могла себя остановить, меня несло.
— Не веришь мне? Думаешь, Ира чокнутая?
— Ира? — переспросил он.
— Да, Ира, Ирочка, Иришка, Иринка… Это все мое имя, это все я!
— Х-м-м-м.
— Не хмыкай ты… Знаешь, какой у меня парень был? Вообще не такой, как ты… я бы никогда за него не вышла, потому что он сам как баба… а баб у нас много. Слышал, Зен? Там, откуда я родом, женщин много! Интригует, а?
— Что же это за места такие, где много женщин? — поинтересовался Зен иронически.
— Я же сказала. Планета Земля.
— И где это?
— В Солнечной системе.
— Настоящая дикарка, — ласково произнес желтоглазый. — Одни сказки в голове… Мир один, и он проклят. Спи, Ирина. Спи, пока не разбудила всех.
— Ира я, чего уж там. Ирой меня зови. И Тредену тоже можно.
— Какая честь. Спи уже… Ира.
На этом я более-менее успокоилась и, приняв позу зародыша, закрыла глаза. Зен начал отодвигаться, но я, не открывая глаз, попросила:
— Не уходи. Я без тебя окоченею.
Он улегся, прижавшись к моей спине. Я начала засыпать, но на самой грани яви и сна решила проверить, не оставил ли он меня, как недавно, когда пошел за ржаным вином; мне пьяненькой эгоистично требовалось, чтобы кто-то лежал рядом и согревал, и никаких других мыслей в голове уже не крутилось. Я подняла здоровую левую руку и пощупала, рядом ли Зен.
Рука ничего не нащупала… Я приподняла голову и попыталась развернуться, чтобы посмотреть, куда на этот раз он девался. Тяжелая рука Зена легла мне на бок и так и осталась там по-хозяйски лежать.
Только тогда я позволила себе заснуть.
Глава 10
Утро началось непривычно. Меня погладили по волосам и ласково позвали по домашнему имени:
— Ира.
Обычно спросонья туго соображается, но в этот раз я все вспомнила моментально. И то, как варварски лечил мне руку Зен, и то, как я, дура пьяная, лезла к нему потом с хихиканьем и россказнями о своем мире... но ярче всего было воспоминание о том, как это все кончилось – его рукой на моем боку…
«Вот мы и “переспали”», — подумала я, медленно поднимаясь, чтобы не выказать своих смешанных чувств. Мы с Зеном устроились в одном углу клетки, на остатках соломы, которая здесь некогда складировалась, и общей подушкой нам служила сумка Тредена, а сам Треден с Младом спали в другом углу. Факел ночью кто-то из моих мужчин предусмотрительно потушил, но и без него света было достаточно, он пробивался через щели в стене. Утро уже… Жители Утхада поднялись со своих лежанок, кроваток, соломы и начали проживать очередной день.
— Выспалась? — поинтересовался Зен; он сидел, прислонившись спиной к прутьям клетки. Судя по тому, как была помята его жилетка, как была присобрана солома, и тому, где я себя обнаружила после пробуждения, я так и проспала с ним всю ночь. И, наверное, как всегда, вовсю крутилась. Остается только догадываться, как при этом вел себя Зен и что делал… Наверняка прижимал меня к себе крепче и руками обхватывал, чтобы не так уж сильно я вертелась…
О, Боже. Воображение, прекрати.
— Да, — сказала я, смело глядя ему в глаза и показывая, что ничего особенного не произошло и смущаться мне нечего.
— Не замерзла?
Я сделала вид, что намека не заметила.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Пьяные не замерзают.
— А я вот рад, что мы спали в обнимку, — добавил Зен, то ли дразня меня, то ли проверяя реакцию. — Сарай вовсю продувает, без теплого тела под боком было бы скверно.
— Ты же морозостойкий, — сказала я, все ресурсы своего самообладания бросая на то, чтобы не показывать, насколько меня этот разговор конфузит. — Твоя лачуга в лесу была не намного теплее этого сарая.
Зен не спешил отвечать, он смотрел на меня долго, внимательно, и так же, как вчера, по-доброму.
«Не по-доброму, а нежно, — сама себя поправила я. — Признай уже это».
— Жа-а-аль, — протянул мужчина, и начал медленно потягиваться. Так как сидел он близко, я могла проследить каждое его плавное движение. Только вот какого черта я слежу за его движениями?
Быстро отведя взгляд, я грубо уточнила:
— Чего тебе жаль?
— Что хмель прошел, и ты снова нахохлилась и раздулась как испуганная птичка, пытающая казаться страшной. Вчера ты была куда милее, Ира.
Я издала звук, который должен был звучать, как фырканье, но получилось на самом деле что-то птичье, и Зен рассмеялся. Пошевелился и Треден; я услышала, как он зевает, а после ворчит:
— О-о-ох, ты ж… спина!
Желтоглазый пошел к бородачу, помог ему встать и разогнуться; затем мужчины стали смотреть, что с Младом. Я и сама подошла поближе, чтобы на бедного волка поглядеть.
Он дышал шумно, быстро. И хотя знал, что рядом свои, все равно нервничал, раздражался, скалил зубы и часто облизывался. Вряд ли это хорошие симптомы…
— У него, наверное, заражение, — проговорила я печально. — Зря только мучали его вчера. Надо было милостиво убить.
Треден от возмущения даже забыл о том, что ночь провел в неудобной позе и теперь его спина страшно болит. Вполне резво развернувшись, он неодобрительно на меня покосился, как, впрочем, всегда, и начал бранить (как всегда!):
— А тебе бы лишь про смерть сказануть! Кого не увидишь раненого, сразу в мертвяки записываешь! Млад у нас волк лесной, не единожды драный, и всякий раз мы его выхаживали, слышала? Чегой-то ему помирать? Нет бы про хорошее молвить, она знай все про плохое талдычит!
Я не стала возражать и просто отвернулась, чтобы посмотреть, что у меня самой с рукой. Она болела вся, от плеча до кончиков пальцев, и налилась тяжестью. Но я спокойно проспала ночь с этой болью, и при пробуждении сразу не обратила на нее внимания, значит, не такая эта боль, чтобы настораживаться.
Только я взялась за край повязки, как подошел Зен и, перехватив мою руку, сам стал аккуратно ее высвобождать от импровизированного бинта. Нижние слои полотна приклеились к тонким порезам и ранкам, и Зен не стал их отлеплять.
— Повязку сними к вечеру. Промой руку обычной теплой водой, дай просохнуть и снова обвяжи чем-то чистым. Если начнет руку раздувать и краснота перейдет на плечо, дело дрянь.
— Спасибо, доктор, — усмехнулась я.
— Если будешь обзываться, я тоже начну, — пригрозил он шутливо. Шутливо! Почему он ведет себя так, словно мы и впрямь переспали, а не просто грелись ночью, прижимаясь друг к другу?
— Доктор – это лекарь по-нашему, — объяснила я.
— Лекарь… я скорее из тех, от кого идут к лекарю.
— Это я знаю.
— Хорош лясы то точить, утро вот оно, и нам всем пора по своим разумениям расходиться, — встрял Треден, которому ночевка далась тяжко; оттого, видать, он и ворчит сегодня больше, чем обычно. — Что делать с Младом? Что сказала мэза?
— Сказала, если я его вылечу, то он мой и под моей ответственностью, — ответила я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Тогда конец ему…
— И это меня ты за пессимизм ругаешь, Треден?
Мужчина мне отвечать не стал, обратился к Зену:
— Я бы сам его выходил, да только не дадут мне, я же к дворне приписанный, у меня дел по горло. Ежели буду сюда бегать, то скажут, что дурно работаю, накажут… Им-то наш Млад как кость в горле. Им бы избавиться от него да и нас щелкнуть по носу, чтоб место показать. Забери-ка ты его в башню к себе, Зен.
