Умещаю локти на коленях и с силой вжимаю ладони в щеки. С вознесением у меня явная запара вышла. По крайней мере, выпала я точно не с той стороны, откуда обычно прибывают благовоспитанные души. Та еще заслуга ‒ транспортироваться совместно с теми, у кого там уже кое-чего погнило. Забавно выходит. Угодила, называется, в хитросплетения чьих-то тонкого сарказма и тяжеловесной иронии.
А начиналось все безобидно. Приспичило же мне не к месту гражданскую ответственность и добропорядочность проявить! Не полезла бы со своими добрыми делами, может, и живехонькой осталась бы.
‒ А вдруг мое тело кто-то скрывает? ‒ Делаю пасы руками, изображая невидимый купол над своей головой. ‒ Крабли-тибидохами кто-нибудь волшебными воспользовался и навесил на меня какую-нибудь пелену, чтобы ваш ангельский радар ничего не выявил.
‒ Исключено. ‒ Лорэйн ловит взгляд Марти. Тот корчит рожу и разводит руками. Командор кивает, показывая, что принял этот маленький импровизированный отчет к сведению. ‒ Похоже, по-прежнему никаких результатов. Что ж, продолжим. И по поводу тела. ‒ Он сосредотачивается на мне и черты его лица смягчаются. ‒ Будь оно в пределах бренности, мы его все равно бы обнаружили. Это не то, что можно утаить от небесного ока.
‒ То есть… ‒ Замолкаю, безмолвно предлагая командору завершить пугающую меня мысль.
‒ То есть форма, которая представляет твою сущность здесь и сейчас, ‒ единственное, что ты имеешь. И прошу прощения, если это прозвучало грубо.
Грубо? О нет. Это прозвучало вовсе не грубо.
Отупело гляжу на завихрения голубой дымки под ногами. Кажется, меня сейчас стошнит. И раз так, сразу вопрос для практического применения: чем блюют призраки-фантомы-души или неведомые очаговые фигни, к числу которых я теперь могу себя смело причислить? Радугой? Ватными шариками? Мыльными пузырями?
‒ Все хорошо? ‒ Лорэйн присаживается на корточки прямо напротив меня и протягивает руку к моей щеке.
Не будь я напугана до чертиков, эта картина вызвала бы у меня умиление и, пожалуй, некоторую гордость. Не каждый день образцово-правильные красавчики интересуются моим самочувствием, да еще и носятся как с… не-не-не, с сокровищем себя сравнить не позволяет скромность. А списанной торбой себя не считаю и не собираюсь считать в ближайший миллион лет.
Неожиданно для себя отшатываюсь от руки Лорэйна, так и не позволив ему дотронуться до своей кожи, и неловко скатываюсь с валуна. Стоя на коленях, упираюсь ладонями в пол и бросаю виноватый взгляд через плечо на командора. Рука парня застыла в воздухе, и он все еще смотрит на то место, где только что находилась я.
‒ Прости. ‒ Он сжимает пальцы в кулак и растягивает губы в слабой улыбке.
‒ Оу, нет, это я чего-то вдруг на сближение с полом пошла.
Как-то неловко. Учитывая то, что меня назвать недотрогой уж никак нельзя, и с тактильным общением никогда проблем не было. Разве что тут в последнее время млеть и таять от прижиманий всяких котяшек начала… Но чтобы вот так шарахаться от прикосновений?
Наверное, я и правда в ужасе. Но еще до конца это не осознала.
Ох, еще бы! Тут такие пироги вокруг творятся, что не будь я уже относительно дохленькой, померла бы от страха.
М-м-м… пироги. Кушать. Жратеньки.
Кстати, для дохленькой субстанции без тела я слишком часто думаю о вкусняшках.
‒ Наверное, я чересчур напираю. ‒ Командор Лорэйн проводит рукой по волосам и отходит подальше. ‒ Моя вина. Долгое время приходилось иметь дело только сущностями, чья оболочка близка к мягкой незримости облаков. Мы не способны прикоснуться к душам. Они хрупкие и недосягаемые. ‒ Он смотрит на свою ладонь так, будто намеревается прожечь ее до основания. ‒ Но ты. ‒ Лорэйн поднимает взгляд и странно смотрит на меня. ‒ Не такая.
Короче, я не облако. Чудно. Знатоки перистых и кучевых стянули с меня розовые очки и скинули мою планку самолюбования до нулевой отметки. Спасибо вам, знатоки.
Но опыт пребывания в образе облака у меня все же есть. И это даже не связано с участием в школьном спектакле, где всего два взаимодействующих человеческих героя, а остальные детишки изображают камень, дуб, куст, печь, печную трубу, одну половинку осла, зад осла и так далее.
Вовсе нет.
Чудным голубым облачком меня назвал одногруппник сразу же после того, как он и два других среднестатистических оболтуса очнулись после неудачного эксперимента во время лабораторной. Инцидент произошел по их вине, и, к счастью, никто не пострадал. Правда «чудным облачком» я оставалась ровно до того момента, как ткнула главаря оболтусов кулаком в печень. После этого я в глазах этих хулиганов отчего-то стала менее востребованной в качестве продукта конденсации водяного пара и резко превратилась в продукт жизнедеятельности отдельных живых существ.
Мысленно хмыкаю и вновь возвращаю себе серьезность, потому что высказывание командора, честно признаться, меня слегка напрягает. Будь мы в клубе со светомузыкой и с настроением под максимум я бы решила, что он… э-э-э… ну, того… меня клеит.
Пардон, уважаемое бытие, а нельзя было озаботиться моей личной жизнью до того, как я скопытилась, а?!
Глава 26. ПЛОСКОСТЬ И ЯВЛЕНИЕ
‒ От меня нуль толку! ‒ причитает Марти. ‒ Ничего не способен сделать нормально!
Понимаю, что он ждет отклик публики, но «публика», к его искреннему негодованию, откликаться не хочет. Все попросту игнорируют парня.
‒ Поиск результатов не дал, ‒ с практичной бесстрастностью подводит итог Эрий. ‒ Альтернативными методами обнаружения мы не владеем. Но тела в бренном мире нет. Приходим к выводу, что вся твоя сущность, Мила, только здесь.
Приятно осознавать себя самодостаточной личностью, но прямо сейчас я предпочла бы иметь про запас плотную прямоходящую субстанцию из плоти и крови.
Грусть, печаль, кручина.
‒ Буду реветь, ‒ предупреждаю я.
‒ Ну что ты, что ты, ‒ успокаивающе бурчит Марти и начинает поглаживать меня по спине. ‒ Мы придумаем выход, птенчик. У нас тут есть головастые. Сейчас мигом план разработаем.
‒ Угу, ‒ обхватываю себя руками и продолжаю кукситься. ‒ Только поторопитесь, пока птенчик не превратился в маленький комок пернатого ора.
‒ Понял. Я уже чувствую, как от твоих слов внутри меня рождается стимул к активному действию, ‒ вдохновлено заявляет Марти и возводит правую руку к небесам, словно собираясь толкнуть пламенную речь. Или сагитировать купить батарею кефира по акции.
‒ И? Уже что-нибудь придумал? ‒ любопытствует наблюдающий за его потугами Кнопа.
‒ Сказал же, ‒ отмахивается от мальчишки Марти, ‒ я только в процессе родов.
‒ Лично я роды принимать не буду, ‒ гнусавит Фая и фырком перемещает сигарету из одного уголка рта в другой.
‒ И кого мы ждем? ‒ вопрошает командор.
‒ Лично я за мальчика, ‒ заявляет Кнопа.
‒ Голосую за девчонку, ‒ с предельным равнодушием высказывается акушерка.
‒ Мы что, все еще говорим о родах? ‒ Лорэйн закатывает глаза. ‒ Я имею в виду, кого мы ждем прямо тут? Другими словами, почему мы застряли здесь так надолго? ‒ Он закладывает руки за спину и огибает меня и свой отряд по кругу. ‒ Оставаясь на месте, мы так ни к чему и не придем, ‒ говорит он наконец и дергает подбородком, указывая на пульсирующих «светляков» внутри стен. ‒ Раз Бесконечная обитель не бьет тревогу из-за присутствия в ее пределах Милы, мы вполне можем поместить девушку к остальным вознесшимся. Ради ее же безопасности.
Он обращает взгляд на меня.
‒ Нам нет хода к безбрежным пределам и сиянию убежища бессмертных душ. Оно лишь для них одних. А мы ‒ помощники и путеводные нити, стражи и хранители. Но ты, Мила, сумеешь попасть туда.
‒ Я туда не хочу, ‒ быстро протестую я. ‒ На такой отдых мои санаторно-курортные рекомендации не распространяются.
