Палач прикреплял к поделке второе крыло.
– Эта клетка для соловья. – Он разглядывал её с нежностью и законной гордостью творца. – С крыльями. Летучая. Летай себе в ней да славь Пана Бога и нашу Церковь.
И неожиданно легко вскинулся на ноги.
– Пойдём, чего-то тебе покажу.
Он быстро подошёл к занавеске, отдёрнул её и зажёг светильник. В дрожащем неверном свете у стен сарая проступили десятки дивных, непривычных глазу машин и сооружений.
– Всесилен он, он всё может, человеческий мозг, если с ним Бог и Церковь, – тихо сказал палач. – Видишь, вон прибор для добывания мозга через нос и исследования его на предмет опасных мыслей. Беда только, вынимает хорошо, а вот назад вставить, если ничего не обнаружил, – этого ещё не добился. Ничего, добьюсь. А это дубинка с приводными ремнями. Если удачно стукнуть лет в тринадцать, никаких мыслей и намерений у человека не останется, кроме намерения маршировать и получать за это хлеб.
Он гладил рукой машины.
– А это клетки.
Одна клетка была огромной, как корабль, обтекаемой формы, с шарнирными лопастями.
– Вон плавающая клетка. С плавниками. Для кита… А вон там, видишь, с ногами – бегающие, для львов… Э, брат, тут неделю можно показывать. Клетки разные. Хочу ещё такие, чтобы ползали, придумать. Для червей.
– Для червей, может быть, излишне, – подал голос гонец.
– Ну, не скажи. Мало ли что! Они тоже возле корней копают. Поехали?
Он подвязал рубаху кожаным ремнём с крючками. Рубаха была явно с чужого плеча, и гонцу снова стало не по себе.
Палач взял меч.
– Может, и не нужно, – сказал гонец.
– Ну, на всякий случай. А что?
– Да еретики. В лучшем случае вешать, а то и костёр.
Палач расплылся в улыбке.
– Ну, брат, это ты добрую весть принёс… Это…
«Уга-га!» – разделяя радость, заухало вместо хозяина существо на шкафу.
И только сейчас, при зажженном светильнике, гонец узрел там большую, полусаженную сову. Он никогда не видал таких. Раза в два больше любого филина. Гонец попятился к дверям.
– Ну, звери, – сказал палач, – не дурите тут без меня, оставайтесь разумными. Я вам за это мяса привезу из города.
…Они медленно ехали берегом Немана. Солнце было в зените и жгло беспощадно, немилостиво.
– Я, брат, человека знаю до последнего, – рассказывал палач. – Как никто другой. Работа у меня древнейшая, честная, почётная. Со всеми великими людьми, не говоря про всех умных, знаком.
И вдруг гонец вновь увидел на лице палача разочарование и меланхолию.
– Только работа у меня неблагодарная. Торговец, скажем, угодит покупателю – ему руки жмут, в следующий раз к нему приходят. А ко мне? Лекарю от того, кто выздоровеет, – подарки. – Палач всхлипнул. – А я стараюсь, ночей не сплю для общей, для государственной пользы, а мне – ну хоть бы что. Отцы Церкви, понятно, не в счёт, их можно не принимать во внимание. Но ничего я так не хочу, как человеческой благодарности. Мне от людей бы спасибо. Ну сказал бы хоть один: вот, братец, здорово ты с меня голову снёс. Я просто теперича на седьмом небе. Так нет… Сегодня хоть кого? Чего это весь синедрион собрался?
– Христа с апостолами смертью карать.
Палач остановил коня.
– Шутишь, что ли?
– Да нет, правда.
– Б-батюшки, – глухим голосом произнес палач. – В-вой!
– Что, не нравится?
– Да нет… Нет! Случай какой редкий! Счастье, счастье какое привалило!
Палач задумчиво улыбнулся солнцу и жаворонкам. Они приближались к воротам в валу.
– Личину опусти.
– Не личину, а забрало… Ради борьбы за справедливость. – Палач опустил красную маску. – Пане мой Боже, счастье-то какое. Слушай, неужели общество не поблагодарит, не отметит мою работу, долгую мою работу? И Он… Слушай, Ему же всё равно воскресать – может, и похвалит?
– А может…
– Скорей, братец, скорей.
Они пустили коней вскачь.
…Когда они проезжали через Росстань, немногочисленные остатки толпы ещё не рассеялись. Сидели возле ратуши, молчали. И молчание стало ещё более мрачным при вида всадника в красной маске.
– Поскакали, – молвил Зенон, увидев гонца и палача.
– Поскакали. – Гиав строгал щепочку заготовкой для меча.
Марко и Клеоник играли в кости. Ничего не сказали, только мрачно проследили за всадниками.
– Был бы самозванец – они бы так быстро за палачом не поскакали, не привезли, – проговорил Дударь.
– Ясно, – жёстко бросил Кирик. – Обмишурились мы. На наших глазах второй раз Христа взяли, а мы им это позволили. Последнюю нашу надежду и защиту. Жаль.
– Брось глупости нести, голова, – усмехнулся Клеоник. – Просто человек. Люди. Потому и жаль.
Кузнец уже почти кипел:
– Если хватают, если сразу за палачом да на пытку, значит, это не просто люди.
Ус смотрел на свет мрачными глазами сквозь блестящие золотые пальцы.
– К нам пришёл. Знал, что плохо.
– Нас защитить пришёл, – ещё повысил голос Вестун. – Город Свой защитить. От голода, от их чумы, от податей, от монахов. Лично сам Христос! Так что же, отдадим?!
Внезапно он вскочил. Обвёл глазами безлюдную площадь, ослепительные под солнцем стены, затворённые от зноя ставни.
– Эй, люди!
Площадь молчала.
– Люди! – гаркнул во весь голос Кирик. – Убийство! Христос пришёл в Гродно!
Глава 9
ДНО АДА
Подумай, мог ли я без слёз, без плача
На облик тот смотреть, на лик земной,
Так скрюченный, что след слезы горячей
Меж ягодиц катился бороздой?!
Данте.Где же ты, беда, родилась.
Что ж ко мне ты прицепилась?
Песня.Они стояли в большом зале суда, только теперь не у дверей, а возле возвышения, на котором имелся помост. Никто больше сегодня в зале не присутствовал: слишком важным было дело, чтобы допускать кого-либо из посторонних, пусть даже и богатых людей.
Только эти тринадцать с трепетным отражением огня на лицах (перед ними стояла жаровня, и оттого полотняные хитоны казались розовыми, а лица – кровавыми). Да ещё стражники (из-за отблесков пламени латы их наливались багрянцем, дрожали и словно плавились). Да ещё палач со скрещенными на груди, обнажёнными до локтей руками у дверей в пыточную.
Да ещё, высоко за столом, весь великий гродненский синедрион. Войт Жаба – от замкового и магистратского суда, один в двух ипостасях; Устин и советники – от магистрата, суда советников и суда присяжных; Болванович с четырьмя безликими попами да Лотр с Комаром и Босяцким – от суда духовного.
