— Так кто ты, варвар? — главарь ткнул Котю твердым пальцем в грудь.
— Мое имя Килэки, я торговец с севера. Меня и моих спутников ограбили, отняли все имущество и товары, — придерживаясь легенды, заговорил Чижиков. — У нас не осталось ничего, кроме наших никчемных жизней. Разве что два меча. А то отпустили бы вы нас, вольные люди, а?
— Килэки… Килэки… — покатал разбойник странное имя на языке. — Это твои спутники, варвар? — указал он на других схваченных.
Котя кивнул.
— Мой двоюродный брат Сыпокэ, — опасаясь резко пошевелиться, подбородком указал на поверженного Сумкина, — а там Кэсы, наша преданная служанка.
— А это? — мотнул спутанной гривой в сторону Лю Бана разбойник. — Тоже твой двоюродный брат? Или дядя? А это его сынишка? Или твой племянник?
Прочие разбойники разразились смехом, оценив шутку главаря по достоинству.
— Нет, эти двое согласились нам помочь добраться до столицы, где живут наши родственники, — пояснил Чижиков. — Мы плохо знаем здешние места.
— Зато мы знаем хорошо! — хохотнул главарь и обратился к своим разбойным соратникам. — Они забавные, эти варвары. Возьмем их с собой! Пусть старший брат решает.
И повелительно махнул секирой.
Тут Чижикову грубо выкрутили и связали руки, на голову накинули дерюгу, и Котя чуть не задохнулся от ударившей в ноздри вони.
ЭПИЗОД 11
Разбойничий стан
Поднебесная, лесной массив в нескольких часах пути от уезда Пэйсянъ, III век до н. э.
В лесу Шпунтику весьма понравилось. Даже больше, чем в рощах и вообще в траве. Потому что лес был густой, но главное — деревья в нем просто располагали к тому, чтобы слегка разбежаться и взлететь на когтях по стволу вверх метра на два, а то и на три. И там, вцепившись в осыпающуюся кору, гордо оглядывать окрестности — до тех пор, пока вниз не потянет.
Еще в лесу Шпунтику встретилась лягушка. Кот и понятия не имел, что на свете бывают такие забавные и в то же время нелепые существа. Смысл лягушки Шпунтик постиг не сразу. Как потенциальная еда лягушка ему совершенно не приглянулась, она была равнодушная и противно-холодная, такую есть смешно и даже неприятно. Собственных дел у лягушки, как понял Шпунтик, никаких не было: лягушка просто сидела на камушке и пялилась на окружающий мир выпуклыми бессмысленными глазами, производя впечатление полной идиотки, в сравнении с которой дура-мышь была верхом сообразительности и природной целесообразности.
Словом, на первых порах лягушка поставила Шпунтика в тупик. Поэтому кот осторожно подкрался к ней — мало ли что! — и легко тронул лапой. Что в ответ сделала лягушка? Не рыкнула, не куснула, даже не огрызнулась. Нет. Лягушка — прыгнула! Прыгнула высоко, далеко и мощно. Шпунтик аж присел от неожиданности, но тут же взял себя в руки и ринулся сквозь кусты смотреть, что в итоге у лягушки вышло. Оказалось — ничего: она так же бессмысленно сидела под деревом и тупо таращила глаза. Словно ждала чего-то. Тут Шпунтик и понял, для чего существует лягушка: для того, чтобы кот подходил к ней, трогал лапой, а она прыгала. Надежды лягушки оправдались вполне. В очередной раз поразившись тому, как все мудро устроено в природе, Шпунтик немедленно лягушкой воспользовался по прямому назначению, но теперь уж не давал ей продыху, а заставлял прыгать еще и еще. Получилось просто отлично, и они с лягушкой отпрыгали довольно далеко в сторону, а когда Шпунтик спохватился о хозяине, выяснилось, что в лесу появились новые запахи и персонажи.
Персонажи пахли остро и пронзительно. Они притаились с двух сторон от еле заметной тропки, которой сквозь лес пробирались хозяин и его спутники: впереди Лю Бан, позади — противный Сумкин, украдкой пускающий дым в рукав.
Впереди светлела поляна, куда и направлялась вся честная компания. Если затаившиеся среди деревьев люди не вышли открыто к хозяину и не поздоровались, то, вероятно, они не желают быть замеченными, а значит, решил умный Шпунтик, замыслили недоброе. Едва кот, бросив запыхавшуюся лягушку, собрался предупредить хозяина и даже противного Сумкина о надвигающейся опасности, только порысил к ним, беззвучно огибая деревья и скользя между веток, как те вышли на поляну.
Подобравшийся достаточно близко кот увидел, как мерзкого вида волосатый человек на кривых ногах, размахивая опасной даже с первого взгляда штуковиной, подошел к хозяину и начал с ним о чем-то разговаривать. Между тем незаметно выскочившие из засады вонючие люди окружили беспечных путников плотным кольцом, наставили на них острые палки, а Сумкина даже уронили на землю и немного потоптали ногами. Нельзя сказать, что при виде этого Шпунтик обрадовался: все же как бы Сумкин ни пах, был он свой, проверенный, и хозяин им не брезговал. Да и сам кот за время путешествия смягчился к Сумкину, видя, что вояж по колдобинам дается ему не в пример труднее, чем хозяину. Смешно, конечно, их сравнивать — такого высокого, сильного и неплохого хозяина и противного Сумкина, но все же… Так что кот опечалился увиденным.
Шпунтик скользнул по кустам еще ближе — и прикинул, что будет, если он, скажем, вцепится ближайшему злодею в ногу, быстренько ее раздерет, а потом займется другими вонючими конечностями. По прикидкам выходило не очень: у злодеев были острые палки, притом много, а у Шпунтика — всего лишь когти, и в количестве куда меньшем. И кот благоразумно решил пока затаиться. Тем более что хозяина и его друзей к тому времени уже пленили — связали, замотали головы тряпками и повели через поляну в глубь леса.
Некоторые обстоятельства располагают к раздумьям.
Иногда несешься по жизни, и все прекрасно и все получается, как вдруг кристально ясно понимаешь, что пора остановиться и задуматься: куда несешься, в правильном ли направлении и вообще — зачем?
Или наоборот, живешь себе спокойно и живешь, ровным счетом никуда не торопясь и лишний раз не высовываясь, как вдруг неодолимой волной захлестывают сомнения: а может, уже поспешить, может, уже высунуться, потому что иначе — зачем?
Хуже всего, конечно, если раздумья придут тогда, когда раздумывать уже, в сущности, не над чем. Или некогда.
Чижикова очередная порция тягостных мыслей настигла в третьем веке до нашей эры, посреди дремучего древнекитайского леса. Момент, честно сказать, был не самый подходящий.
Грубая ткань — что-то вроде дерюги — была столь отвратна и запахом, и качеством, что первые полчаса Котя думал: вот и пришел конец его недолгой земной жизни. Унынию весьма способствовала та грубость, с которой непрошенные провожатые вели Котю через лес: постоянные тычки в спину, деревья, на которые Чижиков сослепу налетал, корни и камни, на которые регулярно наступал. Вскоре Коте стало казаться, что его плечи, колени и ступни превратились в один сплошной синяк. Он с ужасом думал о том, что станет с его лицом, когда разбойники свирепо и безжалостно сдерут с него дерюгу. Однако через некоторое время Чижиков с легким удивлением понял, что физические страдания занимают его уже не столь сильно, да и к едкому звериному запаху он вполне привык.
Боль никуда не делась, но отодвинулась на задний план. После столкновения с очередным пеньком Чижиков отрешенно подумал, что если в конце этого отвратительного путешествия с вонючей тряпкой на голове ему суждено будет глупо и бесславно умереть, то такой исход станет вполне логичным. Ведь что такое его прошлая жизнь в Петербурге, как не череда упущенных возможностей? Возможностей сделать что-то, выходящее за рамки привычной рутины, совершить запоминающееся деяние, что сохранится если не в веках, то хотя бы в памяти людей, которые знали его и, возможно, любили. Котя не построил дом, не родил сына и даже не выучил китайского.
Дед постоянно вразумлял Котю, призывал заняться стоящим делом, не сидеть сиднем. Ведь вокруг столько интересного, важного, нужного! Необходимо просто найти себя. Понять, каково твое предназначение, и поняв — держаться его, не сворачивать с выбранного пути и никогда не сдаваться. Пусть то, что ты делаешь, не будет заметно сразу сейчас и сразу многим, пусть за твой труд тебе платят плохо или не платят вовсе, зато это только твое и больше ничье! А денег можно заработать всегда.
Котя слушал, соглашался и не переставал удивляться, откуда в деде Вилене, человеке, как это ныне принято говорить, старой формации, потомственном коммунисте и крупном советском чиновнике, так много удивительного и вполне современного здравомыслия. А потом дед умер, или не умер, а странным образом перенесся в Китай. Котя остался один, увещевания деда постепенно забылись, а жизнь мало-помалу стала чередой упущенных возможностей.
Как это произошло? Когда впервые Котя махнул на все рукой, замкнулся в своем мирке и откровенно поплыл по течению? Чижиков не мог ответить. Быть может, так было всегда — до тех поразительных событий, в которые он оказался вовлечен несколько дней назад и благодаря которым сейчас брел через древнекитайский лес с мешком на голове и выкрученными за спину руками. За несколько дней Чижиков пережил и увидел столько, сколько не видел и не переживал за последние десять лет. Что-то в нем изменилось, душа сдвинулась с насиженного места, и Котя понял, что он больше не согласен плыть по течению и упускать возможности, и начнет — прямо сейчас.
