– Не хочу в больницу. Я боюсь, – шепчет и просто утыкается своим лбом мне в голое плечо. – И так выздоровлю. Все будет хорошо. Сейчас все пройдет.
Я в ступоре слушаю нервное бормотание Альки моему плечу. Она серьезно? Или это уже все? Горячка. Мне бы звонить в скорую, а я сижу на месте, чувствуя, что у Мальвины даже слезы огненные. Жалко ее до холодных мурашек в груди.
– Так что мне делать? – растерянно шепчу Але в макушку.
Она в очередной раз всхлипывает и сильнее цепляется за мою руку дрожащими пальцами:
– Просто побудь со мной, Дань…
Твою же мать, Мальвина… Ну зачем?! У меня вырубается все здравомыслие, и спускается с цепи команда «обнять», «прижать» и «не отпускать». Что я и делаю. Сгребаю к своей голой груди плачущую Алю и просто укладываюсь вместе с ней на кровать. Мальвина даже не сопротивляется и не брыкается. Располагается на моем плече и прилипает носом к шее. Дышит неровно и часто, а горячие ладошки несмело прижимаются к моей груди. Мне кажется, что они вот-вот проплавят в ней дыру и спалят сердце на хер.
– Ты же не уйдешь сегодня? – Мальвина шепчет куда-то под мой подбородок, а сама осторожно льнет ко мне, словно я могу ее защитить.
«Просто побудь со мной…»
«Ты же не уйдешь сегодня?»
Я ухмыляюсь тому, как ровно за две фразы меня заставили снова ощутить себя кому-то нужным.
– Нет, – шумно перевожу дыхание, понимая, что надо оставить между нами какую-то запретную грань.
И больше не переступать ее, как тогда с поцелуем. Сам не понимаю, что тогда между нами было, но точно знаю – в тот момент мне не судьба было поступить по-другому. Я не мог ее не послать и не мог не поцеловать. Эти блестящие от слез огромные глаза, губы, дрожащий голос и мое дикое ощущение «хочу». Тянет к этой девчонке так, что аж распирает рёбра. Мне не до этого. Должно быть не до этого.
Но вот делаю ровно все наоборот. Как можно крепче обнимаю горячую тоненькую фигурку, устраивая свои ладони на ее пояснице и чуть ниже талии. И какого-то черта позволяю себе коснуться губами пылающего лба Мальвины. Если через несколько минут она не станет хоть немного холоднее, то я не прощу себе такой тупой слабости.
Слушаю ее каждый вдох и выдох. И лишь на сто пятидесятом выдохе понимаю, что девочка в мои руках, наконец, проваливается в сон, покрываясь мелкой испариной. Перестает так гореть, словно в ней взорвался вулкан.
Я просто смотрю на расслабленно сопящую Алю на своем плече. Не могу отвести взгляда от ее длинных голых ног. Да и вообще не могу прекратить рассматривать сквозь полумрак каждый изгиб стройного тела в пижамке с коротенькими шортами и топом, бретельки которого и не думают держаться на месте. Когда чуть остывшая Мальвина отлипает от меня, скатываясь на соседнюю подушку, они просто съезжают вниз. И больше не держат тонкую ткань на месте. Я могу рассмотреть все… Идеальное полушарие груди с аккуратным и аппетитным соском.
И если Аля спит, то во мне просыпается голодный до женского тела зверь. Это пиздец как не вовремя. Больше попахивает каким-то извращением. Девчонке плохо, а у меня в штанах назревает стояк. И такой, что я весь концентрируюсь на бунте между своих ног.
Стараюсь бесшумно отодвинуться и отвернуться от температурящей соблазнительницы, чтобы не видеть этого «безобразия». Но проходит всего секунда, как Мальвина прижимается ко мне уже со спины, уткнувшись носом куда-то между моих лопаток. Очень мило, если бы не мое желание снова зарыться пальцами в ее волосы и грубануть не только с поцелуем, но и с чем-нибудь посерьезнее.
Я так и лежу, чувствуя себя долбаным извращенцем, пока телефон в моем кармане не подает признаки жизни в виде короткой вибрации.
Вот оно. То, что возвращает меня с каких-то радужных облаков. А точнее, скидывает прямо рожей вниз о реальную землю. На разбитом экране старого телефона светится одно единственное сообщение. Меня теперь совсем не мучает ни оживший член в штанах и ничего более. Я даже забываю, что за моей спиной лежит невероятно хрупкий человечек.
«Ссышь, гнида? Значит, придется искать тебя самим. Тик-так…»
Глава 23
«Приезжать не надо. Я уже нормально. Сегодня иду на пары»
«Может, полежишь еще пару деньков, чтобы никаких осложнений не подхватила? Ты же помнишь, что у нас скоро важное событие в семье? Если не придешь, то поставишь всех в неловкое положение».
Читаю на экране телефона сообщение от абонента «Мама» и с кривой ухмылкой возвращаю взгляд к зеркалу, продолжая докрашивать тушью правый глаз. Кто бы сомневался, что мне в очередной раз напомнят об этом «важном событии». Как будто мир теперь только и крутиться вокруг предстоящей свадьбы моей старшей сестры. Не удивлюсь, если мама интересовалась все эти дни о моем самочувствии лишь для того, чтобы убедиться приеду я или нет.
Мою мать в принципе не интересует все то, что происходит в моей жизни, с тех пор как я твердо решила связать ее с музыкой. Искренняя уверенность, что страсть к нотам свела их брак с моим отцом к нищите и пьянкам, раз и на всегда вдолбила ей мысль, что это разрушит и мою жизнь тоже. Я пережила миллионы скандалов и криков от матери в ответ на получение студенческого билета консерватории. Поэтому она не то чтобы не приглашена на мой предстоящий концерт-прослушивание… Мама о нем даже не знает.
Завершаю незамысловатый макияж еще несколькими взмахами туши по ресницам. Оценивающе осматриваю себя в зеркале: наконец-таки не пакля на голове, а идеально вытянутые феном блестящие темные волосы, уложенные на одно плечо. И не пижамная майка, а тонкий серый пуловер с V-образным вырезом, подчеркивающий ключицы.
Теперь хотя бы можно появляться на людях после недельных каникул в кровати и тонны таблеток на завтрак, обед и ужин.
Эти семь дней прошли в каком-то тумане. Особенно первые дни болезни. Меня до сих пор мучает вопрос: а мужские такие уютные руки, бархатный голос рядом и осторожные поцелуи в мой лоб – это была горячка?
Но даже если это всего лишь игра моего больного воображения, то совершенно точно, несмотря на осязаемое ощущение напряжения, первые дни Данил был мне нянькой. Хмурой, немного нервной, но нянькой, способной сварить вполне съедобный пересоленный куриный бульон. А еще… Специально или нет, но Данил больше не ночевал вне дома. И я не знаю, как бы справилась без него, находись одна в таком состоянии. Хотя внутренний голос ехидно подсказывал, что не появись он вообще в этой квартире, то и болеть не пришлось бы.
Но ведь Данил теперь есть. Живет со мной под одной крышей. И сейчас я должна выйти из ванной и сказать Дане, который чем-то тарахтит на кухне, хотя бы спасибо.
Поправляю тоненький ремешок на завышенной талии джинсов и вытираю об их черную ткань слегка влажные ладошки. Да. Я нервничаю. Как дура.
На кухне пахнет кофе и мужским парфюмом. И с первым вдохом моя любовь к этому напитку проигрывает аромату, который с первого дня въелся в эту квартиру.
Собираюсь громко произнести доброе утро, но задерживаю взгляд на широкой голой спине Данила, маячащей у плиты. Какое-то простое, домашнее, но очень завораживающее зрелище. Прочищаю горло и неловко топчусь на пороге гостиной:
– Доброе утро.
Данил сразу же оборачивается и удивленно осматривает меня с головы до ног:
– Доброе. Ты куда намылилась?
Я стараюсь не пялиться на голый торс перед собой и четко выделенные линии мышц, которые клиньями стремятся к низко висящими на мужских бедрах спортивкам. Меня снова сковывает жар… А я вообще точно выздоровела?
– На пары, – но, когда вижу как Данил, опираясь пятой точкой о кухонную столешницу, недоверчиво сводит брови, тут же поясняю. – Я нормально себя чувствую, правда.
– И даже больше не грохнешься в обморок?
– Нет, – с легким чувством стыда за то падение прямо в его объятия я уверенно трясу головой.
На кухне повисает тишина. Стоя в разных углах комнаты, мы просто смотрим друг на друга и тянем это неловкое молчание. Пока я первая не делаю шаг вперед, доставая из заднего кармана джинсов парочку аккуратно сложенных синих купюр.
