Каждый участник получал задание через связных или руководителей пятерок. Некоторые из них не знали, кто им помогает и какую роль придется играть в дальнейшем. Особенно смущены были люди, попавшие в штурмовой отряд. «Неужели наши собираются одолеть тюремщиков голыми руками?» – недоумевали они. Об оружии им ничего не говорили, и, что думает по этому поводу руководство, тоже никто не знал.
Один из участников получил задание подсчитать охранников первого поста, так как никто из заключенных не знал, сколько же всего стражников караулит их.
Другой участник, обладавший хорошим зрением, выполнял почти такую же задачу: он вечерами сидел невдалеке от пролива, подсчитывал стражников и скрытно наблюдал за всем происходящим на Бородавке. Через неделю наблюдатель сделал обстоятельный доклад о распорядке жизни в комендатуре и подтвердил верность сведений полученных штабом.
Инженеры из группы подготовки, по заданиям бывшего строителя мостов Хорхе, занимались расчетами каких-то деталей для непонятного им сооружения. Каждый делал свое дело молча, никто не пускался в догадки и обсуждения. Этого требовала дисциплина.
Правда, был случай, когда один из строптивых участников обратился к Диасу с жалобой на Мануэля. Оказывается, тот посоветовал ему навязаться к старшему надзирателю с изготовлением переносного ложа. Заключенный был против угодничества перед тюремщиками, но, побеседовав с Диасом, он перестал сомневаться в разумности поручений.
В эти дни Кончеро решился в присутствии товарищей сдать первый экзамен Реалю. Экзаменатор предложил буквами изобразить первое его желание. Ученик, наморщив лоб, задумался, затем ухмыльнулся и не спеша, чтоб не нарушить торжественности момента, вывел название сладкого картофеля – «батат».
Все затаили улыбки, а Реаль, стараясь быть серьезным, поинтересовался:
– А чего-нибудь большего ты не желаешь?
Кончеро, видимо опасаясь провалиться, с таким усердием принялся лепить одну к другой буквы, что у него бисеринками выступил пот на лбу и переносице. Он без ошибки написал целую фразу: «Котел батата». И тем самым, по мнению Реаля, доказал неплохое усвоение письменного изложения своих мыслей и желаний.
Но тут Жан заинтересовался:
– Зачем же, Кончеро, тебе так много батата?
Силач, смутясь, потупился и, краснея, объяснил:
– Я бы тогда сумел всех вас как следует накормить досыта.
И этот ответ так понравился экзаменаторам, что Кончеро тут же был зачислен в отличники и был принят шестым в дружную «пятерку».
* * *
После отбоя в лагере начиналась иная, не похожая на прежнюю жизнь. Возле рощи панданусов появлялись крадущиеся фигуры. Одни пробирались настороженно, вглядываясь во тьму, другие шли походкой людей, уже изучивших ночной маршрут. Все они обязательно встречались с Кончеро. Силач обладал удивительной особенностью: он видел своими небольшими глазами в темноте не хуже кошки. Настороженная внимательность и бесстрашие помогли ему стать непревзойденным стражем.
В один из туманных вечеров Кончеро поймал подозрительного заключенного, пытавшегося ползком пробраться в рощу. Напрасно задержанный вырывался, умолял, грозился пожаловаться начальству. Кончеро был неумолим. Он пристукнул лебезящего лазутчика, чтобы тот не убежал, а позже передал своим друзьям. Те, разглядев задержанного, допросили его и, поняв, что в их руки попался доносчик, без долгих размышлений бросили его на провода электропояса.
Паблито выполнял старое задание: отправлял с одним и тем же текстом письма к Долорес. Мать воспитала его, как все индианки воспитывают своих детей. Он знал обычаи индейцев и умел объясниться с ними на родном языке. Это помогало ему добывать в шестом бараке кокосовые пустышки. Гвоздем выцарапав на них знаки шифра, он заворачивал кокосовые пустышки в мох и бросал их в сточные канавы. После каждого ливня все плавающее уносилось бурными потоками в море.
Дружба с индейцами из шестого барака помогла Паблито проникнуть в одну из тайн лагеря. Оказывается, Чинч эксплуатировал индейцев для своего обогащения. Он их посылал за электропояс собирать несозревшие кокосовые орехи, чтобы всегда иметь в запасе прохладный и приятный на вкус сок; отыскивать среди лиан гвоздику и гуаране, которую индейцы звали «иоко», а в кустарниках листья возбуждающего кока, идущего на изготовление кокаина.
Часть добычи им удавалось проносить в барак, так как со своим грузом они отправлялись прямо в лагерный кабинет Чинча, все укладывали в ящики и уходили никем не обысканные. По вечерам, чтобы как-нибудь скрасить каторжную жизнь, индейцы заворачивали кусочек извести в лист кока, закладывали его за щеку и посасывали, впадая в блаженное опьянение.
Перед каждым походом в болотные заросли индейцы приготовляли настой из стружки коры лианы «иоко». Одной чашки этого настоя было достаточно, чтобы целый день не ощущать ни голода, ни жажды.
* * *
На острове Панданго, казалось, все шло по-старому: чуть свет вой сирен поднимал каторжников с нар, надзиратели гнали их на поверку, а медик подсчитывал умерших за ночь.
Майор Чинч, после бунта Лескано, издал чрезвычайный приказ, запрещающий заключенным подходить к стражникам ближе чем на пять шагов, и свирепее прежнего расправлялся с нарушителями каторжной дисциплины. И несмотря на все это, политические заключенные словно повеселели. С просветленными лицами они усердно копали котлованы и таскали с места на место песок. Самые бессмысленные работы перестали действовать на них угнетающе. Казалось, что заключенные выполняют их с удовлетворением.
Все надзиратели утверждали, что большинство политических стали на редкость послушными; к ним не легко было придраться.
«Неспроста это, – думал Чинч. – Система полковника Луиса не могла так утихомирить политических. Тут кроется что-то другое. Но что?»
На днях капрал Варош после обхода электропояса принес майору кокосовую пустышку.
– На ней вырезаны какие-то знаки, – сказал он.
Чинч взял лупу и попытался расшифровать их, но у него ничего не получилось.
– Такая же чепуха, какая была на дорожках и котлах, – сказал он. – Видно, какие-нибудь молитвы индейцев или самбос.
На всякий случай он все же спрятал пустышку до приезда полковника Луиса.
Доклады медика отравляли душевное спокойствие майора. За последнее время из строя то и дело выбывали тайные агенты, подосланные в бараки. Пронырливый шпион С-116 умер неизвестно от чего, С-119 сам напоролся на смертоносные ограждения около секретного телефона. Двое осведомителей отлеживались на Бородавке. Их избили в темноте какие-то неизвестные личности.
