— А ты одета совсем не для благотворительности, — язвительно заметила она. — Если хочешь знать, я даже не помню, чтобы ты так хорошо выглядела.
Кэролайн всполошилась.
— Для занятий благотворительностью вовсе не обязательно одеваться безвкусно или иметь неряшливый вид, Эмили. Я понимаю, какая это для тебя трагедия, но ты не должна позволять себе становиться эксцентричной, моя дорогая.
Эмили почувствовала, как внутри вскипает злость, смешанная с отчаянием. Вокруг нее словно смыкались стены тюрьмы. Ей казалось, будто кто-то запирает ворота на замок, а спокойный рассудительный голос матери напоминал шелест задергиваемых штор, которые отгораживали ее от всего искреннего, яркого и радостного.
— А почему бы и нет? — возразила она. — Почему бы мне не стать эксцентричной?
— Не говори глупостей, Эмили. — Тон Кэролайн был по-прежнему мягким, но преувеличенно терпеливым, как будто она говорит с больным ребенком, отказывающимся есть рисовый пудинг. — Со временем ты снова захочешь выйти замуж. Ты слишком молода, чтобы оставаться вдовой, и чрезвычайно желанна. Если в ближайшие два или три года сможешь вести себя осмотрительно, то без труда выйдешь замуж не хуже, чем в первый раз, и будешь благополучна и счастлива. Но этот короткий промежуток времени очень важен. Это поворотный момент в твоей судьбе.
Эмили удивленно вскинула бровь.
— Хочешь сказать, если я совершу нескромный или неподобающий поступок, то меня не возьмет ни один герцог, а если я буду эксцентрична, то не видать мне даже баронета?
— Сегодня утром ты явно не в духе, — сказала Кэролайн, пытаясь не терять терпения. — Ты знаешь законы светского общества не хуже меня. Послушай, Эмили, из всех троих сестер ты всегда была самой разумной, но теперь, кажется, становишься все больше похожей на Шарлотту. Наверное, мне следовало предупредить тебя, чтобы ты не проводила с ней Рождество, но Эдварду нужны товарищи по детским играм. И если откровенно, то Шарлотта должна быть благодарна тебе за финансовую помощь, которую ты ей оказываешь — незаметно.
— Шарлотта совершенно счастлива! — Голос Эмили прозвучал резче, чем она того хотела. Она понимала, что несправедлива к матери, но уже не могла остановиться. — Я получила удовольствие, проведя Рождество с ней и Томасом, — мне очень понравилось.
Лицо Кэролайн расплылось в улыбке, и она накрыла ладонью руку Эмили.
— Не сомневаюсь, дорогая. Ваша привязанность друг к другу — одна из самых больших радостей в моей жизни.
У Эмили защипало глаза, и она разозлилась на себя. Ей не хотелось расстраивать мать, но Кэролайн, движимая самыми благими намерениями, рисовала ей будущее, которое абсолютно не соответствовало ее желаниям и было просто непереносимо.
— Мама, я отказываюсь заседать в приходских комитетах, так что нет смысла говорить с викарием, твоим или моим; ты только поставишь себя в неудобное положение, потому что я туда не приду. Если я и займусь чем-то полезным для общества, то настоящим делом, возможно, с тетей Веспасией. Но я не буду сидеть и рассуждать о нравственности других людей, раздавая брошюры о спасении души и домашний бульон.
Кэролайн вздохнула и стиснула зубы.
— Эмили, временами ты ведешь себя как ребенок. Тебе непозволительно держать себя так, как леди Камминг-Гульд. У нее есть репутация в обществе. Люди терпимо относятся к ней, потому что она очень стара, а также потому, что сохраняют уважение к ее последнему мужу. В ее возрасте можно не волноваться, как воспримут твои поступки — все спишется на старческое слабоумие.
— Я в жизни не встречала человека, который бы меньше походил на слабоумного, чем тетушка Веспасия! — Эмили яростно бросилась на ее защиту, причем не только потому, что любила старушку, но и потому, что она олицетворяла разум и сострадание. — В одном ее мизинце больше здравого смысла и умения отделить важное от второстепенного, чем во всех глупых головах твоего высшего общества!
— Но ее никто не возьмет замуж! — раздраженно воскликнула Кэролайн.
— Ради всего святого, ей же почти восемьдесят! — крикнула Эмили.
Но логика на мать не действовала.
— Именно об этом я и говорю. Тебе еще нет тридцати. Задумайся хорошенько о своем положении. Ты хорошенькая женщина, но не красавица, какой была Веспасия, и семья у тебя не такая знатная. Ты не можешь предложить ни связей, ни близости к власть имущим. — Она серьезно посмотрела на Эмили. — Но у тебя достаточно денег. Если ты выйдешь замуж за человека, который по положению будет ниже себя, то станешь беззащитной перед охотниками за богатством, а также мужчин самой сомнительной репутации, которые будут обхаживать тебя, движимые жадностью или желанием попасть в высшее общество благодаря твоим прошлым связям с Эшвордами. Мне неприятно это говорить, но ты уже не ребенок и знаешь обо всем этом не хуже меня.
— Конечно, знаю! — Эмили отвернулась.
Перед ее внутренним взором всплыло лицо Джека Рэдли. Он был очарователен и казался таким искренним — эти чудесные серые глаза в обрамлении длинных ресниц. Или он искусный лжец, который способен на расчетливый обман? Возможно, на карту поставлено его будущее: если он очарует и завоюет ее, то всю оставшуюся жизнь можно не беспокоиться о деньгах. Впервые со времен детства он будет чувствовать себя в безопасности, сможет одеваться, как хочет, покупать лошадей и экипажи, играть в азартные игры, ходить на скачки, приглашать людей на ужин вместо того, чтобы самому добиваться приглашения в надежде хорошо поесть. Ему не нужно будет ни перед кем заискивать, и он сможет позволить себе открыто выражать симпатии и антипатии. Эти мысли были просто отвратительными и ранили сильнее, чем Эмили могла вообразить еще несколько недель назад.
— Конечно, знаю! — громко повторила она. — Но не собираюсь выходить замуж за тупицу лишь ради уверенности, что в его намерениях отсутствует финансовый мотив.
— Перестань говорить глупости. — Терпение Кэролайн явно истощалось. — Ты сделаешь разумный выбор, как и все мы.
— Кроме Шарлотты.
— Полагаю, чем меньше мы будем впутывать сюда Шарлотту, тем лучше! — раздраженно воскликнула Кэролайн. — И если ты хотя бы на секунду допускаешь, что выйдешь за полицейского или какого-нибудь торговца или ремесленника и будешь счастлива, значит, ты на самом деле сошла с ума! Шарлотте очень повезло, что все не обернулось гораздо хуже. Да, конечно, Томас довольно приятный мужчина, и он хорошо относится к ней, насколько это в его силах, но у нее нет ощущения безопасности. Если завтра с ним что-то случится, она останется ни с чем, а на руках у нее будут двое детей, которых нужно растить одной. — Кэролайн вздохнула. — Нет, моя дорогая, не обманывай себя, утверждая, что у Шарлотты есть все, что ей нужно. Ты не станешь перешивать прошлогодние платья к новому сезону и сама готовить на кухне, растягивая воскресное мясное блюдо до четверга. И не забывай, что у тебя нет богатой сестры, которая будет тебе помогать, как ты ей! Можешь мечтать сколько угодно, пожалуйста. Только помни, что это всего лишь мечты. А когда очнешься, веди себя как полагается вдове, скромной и благородной, с солидным состоянием и положением в обществе, которое слишком ценно, чтобы разрушать его эксцентричным поведением. Не давай злым языкам повода для сплетен.
Эмили была слишком подавлена, чтобы возражать.
— Да, мама, — устало согласилась она. Многочисленные ответы и объяснения перепутались у нее в голове. Кэролайн их все равно не поймет, да и ей самой они были не до конца понятными, чтобы озвучивать их.
— Хорошо. — Кэролайн улыбнулась дочери. — А теперь не предложишь ли мне чаю? На улице ужасный холод. И через несколько месяцев я поговорю с викарием. Существуют разнообразные комитеты, вполне подходящие для тебя, когда ты снова начнешь выходить в свет.
Остальной день был удручающе скучным. На улице ветер швырял в окна комья мокрого снега с дождем, и было так темно, что газовые лампы в доме горели даже в полдень. Эмили закончила письмо тетушке Веспасии, а потом порвала его. Оно было пропитано жалостью к себе, а Эмили не хотела, чтобы Веспасия видела ее такой. Наверное, подобное состояние объяснимо, но оно нисколько не красит ее, а Эмили совсем не безразлично, что думает о ней тетушка.
Когда Эдвард закончил делать уроки, они вместе выпили чай, а после долгого вечера Эмили рано отправилась спать.
Следующий день оказался совсем не похож на этот. Начался он с утренней почты, содержавшей письмо Шарлотты, отправленное накануне поздно вечером и помеченное «очень срочно». Вскрыв конверт, Эмили стала читать:
Дорогая Эмили!
Случилось нечто печальное, а если мы не ошибаемся, то также злое и опасное. Мне кажется, что женщина в пурпурном платье — ключ ко всему. Томас тоже о ней знает — от камеристки в доме Йорков. Конечно, он не рассказал мне о ней, потому что не знал о нашем интересе к делу. Девушка заметила Пурпурную — так я буду ее называть — в доме Йорка посреди ночи. Видела бы ты реакцию Томаса, когда я рассказала ему о том, что узнала о тете Аделине!
