— Ну, ежели сватушка Цяо советует, платите триста двадцать лянов и привозите, — заключил Симэнь. — Какой может быть разговор?
— Двести пятьдесят мы отдали, — говорил Цзинцзи. — Семьдесят лянов осталось заплатить.
Симэнь велел Юэнян выдать необходимую сумму, и оба снова удалились.
Надвигались сумерки, когда ватага здоровенных молодцов внесла в ворота завернутые в красный войлок доски. Их сложили перед залой. А когда развернули, Симэнь мог сам убедиться в добротности дерева. Тут же позвали мастеров. От досок шел аромат. И были они как на подбор: пять цуней в толщину, два чи пять цуней в ширину и семь чи пять цуней в длину. Довольный Симэнь показал их Боцзюэ.
— Видал когда-нибудь такие доски, а? — спрашивал он друга.
Боцзюэ захлебывался от восторга.
— Вот и я говорю, брат, такой гроб невестке свыше предопределен был, не иначе, — наконец сказал он. — Каждая вещь своего хозяина находит — что верно, то верно. Стала твоей женой, вот и честь такая выпала. — Боцзюэ обернулся к столярам: — А вы уж как следует постарайтесь. Батюшка пяти лянов за работу не пожалеет.
— Постараемся, батюшка, — отвечали мастера.
За ночь неустанного труда гроб был готов, но не о том пойдет речь.
— Завтра с утра раннего, в пятую стражу, за даосом Панем ступай, — наказывал Боцзюэ Лайбао. — И приводи его без промедления.
Боцзюэ и Симэнь из залы наблюдали за работой мастеров. Пошла первая ночная стража,[1009] когда гость простился с хозяином.
— Завтра пораньше приходи, — наказал Симэнь. — Даос Пань, наверно, с утра пожалует.
Между тем тетушка Фэн и монахиня Ван весь вечер не отходили от постели Пинъэр. Простившись с приятелем, Симэнь вошел в спальню и намеревался остаться на ночь, но больная запротестовала:
— Нет, тут не убрано, и у меня гостья, — говорила Пинъэр. — Тебе будет неудобно. Пойди переночуй где-нибудь еще.
Увидев монахиню Ван, Симэнь отправился к Цзиньлянь, а Пинъэр велела Инчунь запереть дверь, зажечь лампу и достать из сундука одежды и серебряные украшения. Горничная разложила вещи около постели больной. Пинъэр подозвала сперва монахиню Ван и одарила ее слитком серебра весом в пять лянов и куском шелка.
— После моей смерти, — говорила она, — почитайте с наставницами «Канон об очищении от крови».
— Да не думайте вы об этом, матушка, прошу вас! — уговаривала ее монахиня. — Небо сжалится, и вы поправитесь.
— Забери серебро, а матушке Старшей не говори, — наказывала Пинъэр. — Скажи, шелку, мол, дала на помин.
— Хорошо, матушка, — проговорила монахиня и спрятала подарки.
Потом Пинъэр позвала тетушку Фэн. Когда та приблизилась к изголовью, она дала ей четыре ляна серебра, белую шелковую кофту, желтую юбку из узорного шелка и серебряную булавку.
— Ты, мамаша, мне свой человек, — говорила Пинъэр. — Я девочкой была, ты за мной смотрела. И до сих пор мы с тобой не разлучались. Но наступает час расставанья. Возьми на память булавку и кофту с юбкой и серебро забери. На гроб пригодится. Не горюй, живи, как и теперь живешь, за домом присматривай. А я с батюшкой поговорю, он тебя не обидит.
Тетушка Фэн приняла подарки и, поклонившись Пинъэр, заплакала.
— Не везет мне, старухе, в жизни, — говорила она. — Были вы у меня опорой, матушка. А случись недоброе, куда мне голову приклонить.
Пинъэр позвала кормилицу Жуи и дала ей лиловую шелковую кофту, голубую юбку, поношенную накидку из узорчатого шелка, пару золотых шпилек и серебряную заколку.
— Ты кормила моего сына, — начала Пинъэр. — Когда его не стало, я попросила тебя остаться и жить со мной, пока я жива. Но вот настает и мое время. Я уговорю батюшку с матушкой оставить тебя в доме. А появится у хозяйки наследник, будешь при нем кормилицей. Это возьми себе на память и не поминай лихом.
Жуи опустилась на пол и отвесила земной поклон хозяйке.
— Думала-то я, буду весь век служить вам, матушка, — заговорила она в слезах. — Вы были так добры и сердечны, ни разу голоса не повысили. Горемыка я беспросветная! То Гуаньгэ лишилась, а теперь вас, матушка, изводит недуг. Умоляю вас, замолвите как-нибудь за меня словцо. Попросите матушку Старшую меня оставить. Служить буду как смогу. А то мужа у меня нет, где я голову приклоню.
Жуи взяла подарки, отвесила поклон и, встав в сторонке, стала вытирать глаза.
Пинъэр позвала горничных Инчунь и Сючунь. Они вошли и поклонились.
— Вы девочками пришли служить ко мне, — начала Пинъэр. — Я умираю и больше не побеспокоюсь о вас. Нарядами вас одаривать не стоит. Они у вас и так есть. Возьмите вот на память по паре золотых шпилек и по два золотых цветка. Ты, Инчунь, постарше и волею хозяина больше не девица. Тебе лучше остаться и служить матушке Старшей. Я ей скажу про тебя. А тебе, Сючунь, я бы посоветовала другое место подыскать. Я сама хозяйке скажу. Не хочу, чтобы на тебя засматривались да попрекали как горничную без госпожи. Без меня сразу пойдут разговоры. А найдешь новую хозяйку, поскромнее будь. Это я тебе прощала, другие так не позволят.
Сючунь упала на колени перед хозяйкой и зарыдала.
— Матушка! Дорогая вы моя! — вопила она. — Я век в вашем доме хочу прожить.
— Вот глупышка! — удивилась Пинъэр. — Кому ж ты служить будешь после моей смерти?
— Я табличку вашей души охранять буду, — говорила Сючунь.
— И табличке моей недолог век. Придет время — сожгут. Нет, тебе уходить надо из дому.
— Мы с Инчунь будем матушке Старшей служить, — не унималась Сючунь.
— Это другое дело, — заключила Пинъэр.
Сючунь еще многого в жизни не понимала. Инчунь же, выслушав Пинъэр, взяла подарки и заплакала, будучи не в состоянии сказать слово.
Да,
Глядит горемыка во след обреченной —У них на двоих и рыданья, и стоны.
В тот вечер Пинъэр всем дала свой наказ, а на рассвете, когда к ней пришел Симэнь, спросила:
— Гроб купил?
— Доски еще вчера принесли, — отвечал Симэнь. — Сейчас мастера работают. Гроб избавит тебя от наваждения и ты встанешь. А там мы его пожертвуем.
— Дорого заплатил? — спросила Пинъэр. — Не очень траться! О будущем подумай.
— Недорого, — успокаивал ее Симэнь. — Всего сто с чем-то лянов.
— Вот так недорого! Ну пусть заранее заготовят.
Симэнь вышел посмотреть, как работают столяры. Тем временем больную навестили Юэнян и Цзяоэр.
— Как ты себя чувствуешь, сестрица? — спросили они чуть живую Пинъэр.
— Не встану я, — сжимая руку Юэнян, шептала в слезах Пинъэр.
— Может, сестрица, ты хочешь что-нибудь сказать? — спрашивала сквозь слезы Юэнян. — Со мной и сестрица Вторая. Говори.
— Что мне вам сказать? — протянула больная. — Сколько лет прожила я с тобой, сестрица! И ни разу ты меня не обидела. Думала, до седых волос будем вместе, но, увы, знать, не судьба. Я сына лишилась, а теперь меня недуг изведет, приходит и мой черед с вами расставаться. Горничные меня беспокоят. Сестрица, прошу тебя, возьми себе старшую. Она волею хозяина уже не девица. Пусть тебе служит. И младшую можешь взять, если пожелаешь. А то подыскать бы ей какого слугу и выдать замуж. Чтобы потом не попрекали: горничная, мол, без хозяйки. Они ведь с малых лет мне служили, и я обязана позаботиться о них перед своей кончиной. Кормилица Жуи тоже не хотела бы из дому уходить. Ради меня, сестрица, не обижай ее. Она ведь моего сына вскармливала. А у тебя появится наследник, она его вырастит.
— Не волнуйся, сестрица! — заверила ее Юэнян. — Мы с сестрицей Ли все твои наказы исполним. А случится, паче чаяния, недоброе, Инчунь я к себе возьму, а Сючунь сестрице Ли служить будет. Ведь у нее горничная уж очень ленива, все равно новую искать придется. Сючунь и подойдет. И кормилице Жуи, если ей некуда деваться, в доме работы хватит. Может, и у меня родится ребенок. А то за слугу замуж просватаем.
— Ты только, сестрица, не тужи обо всем этом, — поддержала хозяйку стоявшая рядом Ли Цзяоэр. На нас положись. Если чего, Сючунь ко мне перейдет. Я ее не обижу.
Пинъэр позвала кормилицу и горничных и велела им земными поклонами благодарить обеих матушек. На глазах Юэнян невольно появились слезы. Немного погодя в спальню вошли Юйлоу, Цзиньлянь и Сюээ. И каждую из сестер Пинъэр напутствовала на прощанье добрым словом, но говорить об этом подробно нет необходимости. Потом Цзяоэр, Юйлоу и Цзиньлянь вышли. Юэнян одна осталась у постели больной.
— Берегите младенца, матушка, — со слезами на глазах украдкой шептала Пинъэр, — как только он на свет появится. Храните наследника рода. А оплошаешь, как я, и тебя со свету сживут своими кознями.
— Понимаю, сестрица, — говорила Юэнян.
Послушай, дорогой читатель. Глубоко запало в душу Юэнян это напутствие Пинъэр. Вот почему после смерти Симэнь Цина и не удалось Цзиньлянь долго оставаться в доме. Припомнила Юэнян последние слова Пинъэр.
