— Нет, красные на тот свет не пойдут, — возражала Юэнян. — Не в геенну же огненную мы ее готовим! Лучше обуем ее в те лиловые с золотой отделкой на толстой подошве, в которых она у невестки за городом была. Они ведь тоже с зеленой бахромой.
Ли Цзяоэр пошла искать лиловые туфли. Она перерыла четыре небольших позолоченных сундука обуви, но отыскать среди больше чем сотни пар нужную ей так и не удалось.
— Они тут должны быть, — уверяла Инчунь. — Надеванные матушка сюда складывала.
Инчунь вышла из кухни спросить Сючунь.
— Помню, матушка как-то целый узел обуви положила в сундук на кухне, — сказала Сючунь.
Они открыли сундук, в котором лежал большой узел новых туфелек.
Все спешили обрядить покойницу. Симэнь послал в большую залу слуг, велел им снять со стен свитки картин и каллиграфических надписей и расставить экраны и ширмы. Потом слуги перенесли туда на широкой доске Пинъэр и положили на небольшой стол, подостлав под нее парчовый тюфяк. Усопшую накрыли бумажным покрывалом. Рядом на столике воскурили благовония и зажгли сопровождающий покойницу неугасимый светильник. К ней приставили двух подростков. Один должен был бить в гонг, а другой — возжигать жертвенную бумагу. Дайань был отправлен за геомантом Сюем.
Когда Юэнян кончила одевать Пинъэр и вышла, покои усопшей заперли, оставив только комнату с каном, где разместились горничные и кормилица. Лишившись хозяйки, в три ручья проливала слезы тетушка Фэн. Монахиня Ван, молясь за упокой души усопшей, бормотала псалмы из «Спасения обиженных чад», «Сердца премудрости просветленной», «Сурангама-сутры» и «Канона Исцелителя»,[1020] возглашала мантру Великоскорбящей о срединном пути[1021] и просила Путь указующего владыку бодхисаттв провести новопреставленную в царствие тьмы.
Симэнь, бия себя в грудь и гладя Пинъэр, продолжал с плачем причитать до тех пор, пока не сорвал голос.
— О моя добрая и справедливая! — повторял он.
Суматоха продолжалась вплоть до крика петухов, когда Дайань привел геоманта Сюя.[1022]
— Я глубоко опечален кончиной вашей почтенной супруги, — поклонившись Симэню, начал геомант. — Когда произошло несчастье?
— Уснула она в четвертую ночную стражу, — пояснял Симэнь. — После хлопот все крепко спали… Так что и сами не знаем точно, в котором часу.
— Которой супругой была усопшая? — спросил Сюй.
— Шестой, — отвечал Симэнь. — Она давно страдала от недуга.
— Ничего, — успокоил хозяина геомант и велел слугам зажечь светильник, потом приоткрыл бумажное покрывало и увидел, что пальцы Пинъэр показывают число, означающее пятую стражу.
— Сударыня скончалась в первой половине пятой стражи, окончательно отошла при втором ударе пятой стражи, а дух начала испускать еще в предшествующий послеполуночный час под вторым знаком чоу,[1023] — заключил Сюй.
Симэнь распорядился подать тушечницу и кисть, а геоманта попросил составить свидетельство.
При свете лампы геомант достал из темной сумы численник на все века и, заглянув в него, спросил фамилию усопшей и восемь знаков даты ее рождения.
Свидетельство гласило:
«Новопреставленная супруга достопочтенного господина Симэня, урожденная Ли, родилась в полуденный час под седьмым знаком — у, пятнадцатого дня в первой луне восьмого года — синь-вэй в правление под девизом Высокого Покровительства,[1024] скончалась в послеполуночный час под вторым знаком — чоу, семнадцатого дня в девятой луне года тридцать четвертого дин-ю в правление под девизом Порядка и Гармонии.[1025] День теперь находится под знаками бин-цзы, означающими “тринадцать”, луна — под знаками моу-сюй, означающими “тридцать пять”. День, стало быть, самый пагубный. Дух почившей ростом в целый чжан продвигается на юго-запад. При столкновении со зловещим Юпитером он будет обезглавлен. До приготовления траурных одежд родным следует воздерживаться от рыданий. При положении во гроб не должны присутствовать близкие, родившиеся под знаками: дракона, тигра, курицы и змеи.[1026] На остальную родню такой запрет не распространяется».
Юэнян велела Дайаню выйти и попросить геоманта заглянуть в «черную книгу» чтобы узнать грядущее усопшей.
Сюй, один раз справившись в тайной книге о силах тьмы и света, сказал:
— Нынче день тринадцатый, бин-цзы, а «усопшие в час двадцать шестой, цзи-чоу,[1027] на небе попадают в чертоги Драгоценной Вазы, а на земле — в область Ци».[1028] В прежней жизни сударыня была мужчиною в семействе Ванов из Биньчжоу,[1029] который заколол овцу перед окотом. В нынешнем своем рождении под знаком барана она стала женщиной, по природе нежной и уступчивой, но вынашивала темные замыслы еще с детских лет. Родители усопшей умерли, а родственники поддержки не оказали, и она, став наложницей, сносила надругательства со стороны хозяйки дома. Был у нее муж, но и на него она не могла положиться. Ее постигли в жизни неудачи и горести. Женщиной средних лет она обрела знатного мужа, но постоянно страдала от недугов. Ей не сопутствовало согласие. Сын ее умер младенцем, отчего, охваченная горем, она слегла. Открывшиеся кровотечения и довели ее до смерти. Душа ее девять дней назад вселилась в дочь, родившуюся в доме командующего Юаня, который проживает в Бяньляне столичной области Кайфэн в провинции Хэнань. Ей предстоит познать горькую нужду, но в двадцать лет на ней женится старый богач. По достижении средних лет она насладится счастьем, а в сорок два года, сраженная гневом, погибнет.
Геомант закрыл «черную книгу» и все женщины тяжело вздохнули.
Симэнь попросил геоманта определить сроки сооружения усыпальницы и погребения.
— Позвольте вас спросить, почтеннейший сударь, — обратился к хозяину Сюй. — Как долго вы намереваетесь оставлять усопшую в доме?
— Только преставилась и сразу хоронить? — говорил со слезами на глазах Симэнь. — По крайней мере седмиц на пять надо оставить.
— Через пять седмиц не предвидится дня, подходящего для погребения, — заметил геомант. — Зато через четыре, в день тридцать четвертый, дин-ю, то есть восьмого в десятой луне, полуденный час под знаком седьмым — у — самое подходящее время для устройства усыпальницы, а в день тридцать восьмой, синь-чоу, то есть двенадцатого, предполуденный час под шестым знаком, сы, будет благоприятен для выноса и не повредит никому из близких.
— Ладно, — заключил Симэнь. — Вынос состоится двенадцатого в десятой луне. Но не раньше!
Геомант внес в свидетельство сроки положения во гроб, выноса и погребения и возложил его на покойницу.
— Девятнадцатого утром состоится положение во гроб, — сказал Симэню геомант. — Попрошу вас, сударь, приготовить все, что полагается.
Только отпустили геоманта, забрезжил рассвет. По распоряжению Симэня за город поскакал верхом Циньтун, чтобы позвать шурина Хуа Старшего. Слуг отправили оповестить о кончине Пинъэр всю родню. Посыльный уведомил управу о трауре Симэня. Весь дом готовился к похоронам. Дайань привез с Львиной двадцать кусков отбеленного сычуаньского газа и тридцать кусков белого полотна. Портному Чжао было велено нанять целую артель портных, которые, расположившись в западном флигеле, шили первым делом шатры, пологи и чехлы на мебель, а также саван, покрывало, бинты и пояса для усопшей. Потом портные сшили каждой женщине траурные кофту и юбку, а каждому слуге — белую головную повязку и белый длинный халат.[1030] Бэнь Дичуаню была вручена сотня лянов серебра, на которую он закупил в загородных лавках тридцать кусков пенькового полотна[1031] и двести штук желтого траурного шелка. Нанятые плотники строили во внутреннем дворе пять больших навесов.
Воскрешая в своем воображении образ Пинъэр, ее движения и жесты, перебирая в памяти ее достоинства, Симэнь вдруг вспомнил, что до сих пор не позаботился о создании портрета усопшей и позвал Лайбао.
— Не знаешь, где бы найти художника, а? — спросил он слугу. — Надо будет портрет написать. Я совсем, было, запамятовал.
— Раньше нам разрисовывал экраны господин Хань, — говорил Лайбао. — Он состоял в свое время придворным живописцем при дворце Всеобщего Согласия,[1032] но был разжалован и поселился в здешних местах. Он мастер писать портреты.
— А где он живет? Можешь его пригласить? — спросил Симэнь.
— Приглашу, — отвечал Лайбао и удалился.
Целую ночь не сомкнул глаз Симэнь. Напряженные ночные хлопоты и тяжкое горе настолько вывели хозяина из себя, что он в раздражении ругал служанок, ногами пинал слуг. Он не отходил от покойницы и громко рыдал. Рядом с ним стоял Дайань и тоже плакал.
У Юэнян с Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу и Пань Цзиньлянь разошлись из-за ширмы, за которой стояли.
Горничные и служанки, видя как убивается Симэнь, предлагали чаю, но он со злостью прогонял их.
— Вот разошелся! — ворчала Юэнян. — Раз умерла, значит умерла. Ее плачем не вернешь. Погоревал — и будет. К чему эти крики? Спать — не спит, не умоется, не причешется. Хоть бы глоток вина или воды в рот взял. Ведь до пятой стражи за ночь-то досталось. Да так-то и железный не выдержит. Хоть причесался бы да поел чего. А сам свалится, что тогда?