Я спросил его на счет офицера, которого он на плащ-палатке тащил. Пленный посмотрел на меня, о чем-то задумался, потом ответил:
– С обер-лейтенантом было шесть человек солдат саперов. Наша саперная рота входила в состав 389 пехотной дивизии. Группа получила приказ заминировать опушку леса на склонах высоты 220, в районе д.Кулагино. Минирование опушки леса должно было обеспечить, чтобы на этом участке, не просочились русские и не обошли высоту с тыла. При подходе к лесу их неожиданно обстреляли. Случилось невероятное. На спине у одного солдата взорвалась тяжелая мина. Погибло сразу пятеро. Оберлейтенанта ранило в живот, а мне осколком задело по ноге, по пальцам. Наша саперная рота потеряла весь свой состав. Господин офицер был последним, кто остался в живых.
Допрос немца я вел по военному разговорнику. Здесь были даны вопросы и ответы на немецком и русском языках. Иногда мне было лень самому читать вопросы. Тогда я открывал нужную страницу, находил подходящую строчку, показывал её немцу пальцем и требовал от него ответа. Немец читал вопрос и давал ответ. Я ему показывал пальцем, чтобы он, листая немецкую часть разговорника, находил подходящую фразу для ответа. Я уточнял и переспрашивал его, уясняя смысл и записывал. Так часа два я беседовал с ним. В конце допроса я спросил его, не знает ли он, кто неделю назад был у русских в траншее.
– О! Я-я! Их вайсе! (Да! Да! Я знаю!) – ответил немец и рассказал мне следующее.
– Несколько дней назад, не помню точно, когда это было, из штаба армейской группы на машине к нам в дивизию приехали трое. Потом о них все говорили. Было два офицера и один фельдфебель. Вечером они вышли на высоту 220. Два дня и две ночи они наблюдали за позициями противника. На третью ночь офицеры остались в бункере командира батальона, а фельдфебель ушел в сторону русских. Мы думали, что он собирается перейти линию фронта. Мы были удивлены. Он пошел в сторону русских в немецкой форме.
Утром фельдфебель вернулся и принес документы и значки русских. Он принес с собой одни русский автомат.
Здесь же на высоте у всех на виду, офицер из армейской группы надел ему железный крест от имени Фюрера. Говорят, что он сел в машину и уехал вместе с офицерами. Он был не немец. Это был финн. Солдаты потом говорили, что это всё специально подстроено, чтобы в окопах дух поднять.
Эту часть допроса я пересказал лейтенанту.
– Вот так лейтенант!
– Финн у тебя тогда побывал!
Мы вышли с ним из землянки в траншею, сели и закурили. Потом я велел телефонистам соединить меня со штабом полка. Я доложил, что взят язык, и что я направляю его в штаб с двумя солдатами 2-ой стрелковой роты.
Через некоторое время немца отправили и я вышел в траншею встретить рассвет. Перед рассветом обычно всякое бывает. Лейтенанта я отправил пройти по траншее, а сам, взяв у ординареца бинокль, привалился к передней стенке траншеи и стал смотреть в сторону немецких позиций.
– Вот тебе и одиночка!
Оказывается, в нашей траншее побывал финнский разведчик! У немцев на такой выход духа не хватит. Смелости нет. Трусоваты они.
– Послушай! Напарник! А мы ведь с тобой, про похлебку забыли. Ну-ка, давай тащи её сюда!
Он спустился в землянку, принес котелок, достал из мешка по куску хлеба и протянул мне ложку. Он держал котелок, и мы по очереди хлебали ложками жидкость.
– Через край короче! Но ложкой вроде как бы сытней!
– Да, уж! Куда там!
– Давайте вы через край первый, а потом и я!
– Жижу хочешь, чтобы я выпил, я густоту себе? – и мы с ним, как по команде заулыбались. Он понимал, что я шучу.
Если бы немцам нужно было бы взять у нас языка, то они пошли бы на нашу траншею не меньше чем ротой. Подползли бы к нашей траншее, навалились бы сразу всей компанией, выхватили бы двух, трех солдат и назад поскорей убрались. Это уже не раз, так бывало. Но такие выходы немцев бывали исключительно редко. За три года войны на моей памяти подобных было всего три случая.
Ординарец постучал по дну пустого котелка, это он так после еды мыл свою посуду.
Вскоре вернулся лейтенант. Я позвонил в штаб полка и получил разрешение оставить вторую роту и отправиться к себе в тыл.
Мы вышли с ординарцем из стрелковой траншеи. Он шел впереди, придерживая автомат на груди. Немцы вели периодический обстрел нашей территории, сосредоточив огонь на подступах к Царевичу. Идешь по тропе и ждешь, что вот-вот попадешь под разрыв снаряда. Каждый раз всё сжимается, когда впереди или сзади с раскатистым ревом и визгом летят осколки. Теперь переправа через Царевич велась на плоту. От берега до берега был, натянут канат. Перебирая его руками и толкаясь шестом, подвигаешься к другому берегу. Стоишь на плоту, вода плескает по сапогам. Плот небольшой. Большим его и городить нельзя. Его шестом и канатом не одолеешь и не пропрёшь.
Наши, полковые и из дивизии, называют вторую роту плацдармом на том берегу. Звучит громко. А какой по сути дела это плацдарм? Заводи два полка в лес, обходи немцев со стороны Ярцевской дороги и ни какой плацдарм у высоты 220 не нужен. Может у нас сил не хватает? Кому с этим плацдармом втирают очки? Но наше мнение младших офицеров в штабе полка и выше никого не интересует. Они знают лучше нас, что им докладывать и делать.
Теперь, взяв языка, я рассчитывал избавиться от пребывания в траншее второй стрелковой роты. И, кроме того, мне нужно было лечь и как следует выспаться.
Язык, как думал я, был ценным по информации, хотя физически и не полноценным, так как хромал на одну ногу. К сожалению, я забыл спросить, откуда он родом, фамилию и как его зовут. Помню, что его звали Вальтер Гюнтер.
Вернувшись к себе в блиндаж, я позвонил в развед-отдел дивизии и попросил дежурного выслать мне опросный лист на "хромого" немца. Опросные листы нам в полки обычно не высылались. Считали, что они нам не нужны. Наше дело брать пленных и отправлять в дивизию, а анализом противника займутся они, кому следует.
– Опросные листы мы в полк не высылаем! – ответил мне дежурный.
– Наше дело телячье? – сказал я.
– Что, что ты говоришь? – переспросил меня майор.
– Так ничего!
– Что ты сказал? Повтори!
– В другой раз! Как ни будь при встрече! Я передал дежурному в блиндаже трубку и велел прокрутить ручку.
– Разговор окончен! Дай им отбой!
– Вот брат! – Слышал разговор?
Они со мной разговаривать не желают. Мы лезли ночью очертя голову за немцем, рисковали собой, а им до фонаря наши с тобой переживания.
– С расстройства, что ль напиться? Надо бы напиться, да опять нельзя!
Вечером с Рязанцевым серьезный разговор. Он к вечеру сегодня должен выйти на встречу. Потерпеть придётся. Мы с тобой своего языка обязательно обмоем!
Изучением немцев будут заниматься другие. А наше дело солдатское! Мы должны не рассуждать и таскать языков!
Мы не долго с ординарцем задержались в тылу, в блиндаже. Для нас прошла всего одна ночь без бомбежки, обстрелов и нервотрепки.
Рязанцев на встречу не вышел, прислал посыльного. Тот передал, что выйдет завтра в назначенный час.
Мы с ординарцем выспались до утра. Утром затрещал телефон. Звонили из штаба. Мне снова предложили отправиться во вторую стрелковую роту. Командование дивизии требовало, чтобы офицеры штаба полка находились в каждой стрелковой роте на передовой. Чего-то боялось наше командование?
* * *
– курсивом выделен зачеркнутый текст
Глава 30 Бомбежка
27.09.1983 (правка)
Август 1943
Утром двадцать пятого августа мы снова с Кузьмой сидели в окопах второй стрелковой роты. Ночью мне позвонил начальник штаба полка и сказал, что нужно продержаться с ротой на занятых позициях два дня. А что тут держаться? – подумал я. Сидят солдаты в траншее, и сидят! чешут от безделья, скребут ногтями всякие места, то ли от грязи, то ли от пота и жары, не то вшей гоняют.
Было уже утро, когда мы с Кузьмой ввалились к пехоте в траншею. Утро, как утро! Ничего особенного!
Солдаты стояли на постах, накинув на плечи шинели. Стояли они поёживаясь, подергивая пустыми рукавами.
– Чего зря одевать? До жары осталось немного!
– Как сложиться день? Может и не жарко будет!
– Доживем до полудня – увидим!
Из низины стал подниматься туман. Он пробрался в овраги и стал сползать по складкам местности. Когда серая дымка закрыла часть нейтральной полосы, солдаты навострили уши.
Лохмотья тумана расползаются и стелятся по земле. Старшина стрелковой роты занимается дележкой продуктов. Как и все старшины, он деловито покрикивает на солдат, бросает буханки хлеба и отсчитывает котелки. В подставленные ладони он бросает куски сахара, щепотями отмеряет и сыпет в солдатские кисеты махорку. На какой-то миг его возня затихает и в предутренней тишине его голос снова басит: – Следующий подходи! Старшина всё делает умело и привычно. Движения его размеренны и быстры. Отмеряемые порции без обиды равны и одинаково тощи. Старшина успевает быстро закончить свои дела, собирает свои манатки, перекидывает опустевший мешок через спину и говорит командиру роты:
