друга. Потеря тока в индукторе переключала деку на воспроизведение.
Однажды он купил по случаю кассету ПСВ, которая начиналась с того, как субъект засыпает на пляже. Записывал ее молодой светловолосый йог с идеальным зрением и невероятно острым восприятием красок. Парнишку отвезли на Барбадос с единственной целью подремать и проделать утреннюю зарядку на мелком песке частного пляжа. На прозрачной ламинированной обложке микрофиши пояснялось, что одной лишь силой воли йог способен пройти через «альфу» к «дельте». Паркер, который уже два года не мог спать без индуктора, еще удивился тогда, как такое возможно.
Ему лишь однажды удалось высидеть весь фильм, хотя теперь он уже знал каждое ощущение на протяжении пяти субъективных минут. Самым интересным фрагментом ему казался мелкий монтажный ляп в начале рутинных дыхательных упражнений: беглый взгляд вправо, вдоль белого пляжа, выхватывает фигуру охранника, патрулирующего проволочную изгородь… черный автомат переброшен через плечо.
Пока Паркер спал, из энергетических систем города утекало электричество.
Переход от дельты к дельта-ПСВ – темное вторжение в чужую плоть. Привычка смягчает шок… Холодный песок под обнаженными плечами. В утреннем ветерке штанины потрепанных джинсов хлопают по голым коленям. Скоро парнишка окончательно проснется и примется за свою «Ардха-Матсиендра-что-то-там». Чужими руками Паркер стал нащупывать в темноте деку ПСВ.
* * *
Три утра.
Сварить себе кофе, светя в чашку фонариком, пока наливаешь кипяток.
Записанные утренние сны тают: увиденный чужими глазами темный плюмаж кубинского парохода бледнеет вдали вместе с горизонтом, к которому он карабкается, переползая с волны на волну, по серому экрану сознания.
Три утра.
Пусть вчерашний день расположится вокруг тебя плоскими условными зарисовками. Что говорил ты… что сказала она… смотрел, как она собирает вещи… вызывает такси. Как ни перетасовывай, они все равно складываются в одну и ту же микросхему, иероглифы сходятся к центральному компоненту: ты стоишь под дождем, кричишь на таксиста-рикшу.
Лил дождь цвета мочи – кислотный и кислый. Водитель обозвал тебя задницей, а заплатить все равно пришлось вдвое. У нее было три места багажа. В респираторе и защитных очках рикша походил на муравья. Нажимая на педали, он исчез за пеленой дождя. Она не обернулась.
Последнее, что ты видел, – гигантский муравей, показывающий тебе средний палец.
* * *
Первый в своей жизни аппарат ПСВ Паркер увидел в одном из техасских мусорных городков. Городок назывался Джунгли Джуди. Паркер хорошо помнил массивную консоль, заключенную в оболочку из дешевого пластика под хром. За скормленную в прорезь десятидолларовую банкноту получаешь пять минут гимнастики в невесомости на швейцарском орбитальном курорте: качаешься себе по двадцатиметровым перигелиям в обнимку с моделью из «Вога» шестнадцати лет от роду. Вот уж действительно ходовой товар в Джунглях, где достать пистолет было проще, чем принять горячую ванну.
Год спустя, с фальшивыми документами, он оказался в Нью-Йорке под Рождество, когда две ведущие фирмы выбросили на прилавки универмагов первые переносные деки. Порнотеатры ПСВ, буйно, но кратко расцветшие в ту пору в Калифорнии, так и не оправились от их натиска.
Исчезла и голография. Раскинувшиеся на целые кварталы фуллеровские купола, эти голохрамы времен детства Паркера, превратились в многоэтажные супермаркеты или приютили залы игровых компьютеров. В их закоулках еще можно отыскать старые консоли под потускневшими неоновыми надписями: «ПСЕВДОСЕНСОРНОЕ ВОСПРИЯТИЕ», которые пульсируют сквозь голубую завесу сигаретного дыма.
Теперь Паркеру тридцать, и он пишет покадровые сценарии для ПСВ-вещания, программируя движение глаза, этой человеческой видеокамеры индустрии иллюзий.
* * *
Частичное затемнение продолжается.
В спальне Паркер колотит по клавишам на обтекаемой алюминиевой поверхности своего «Сэндай-дрим-мастер». Навигационный огонек мигает, потом дека погружается во тьму. С чашкой кофе в руке, Паркер тащится по ковру к шкафу, который она опустошила вчера. Луч фонарика ощупывает в поисках улик любви голые полки, находит сломанную застежку на кожаном ремешке, кассету ПСВ и открытку. На открытке – отраженная в белом свете голограмма розы.
У кухонной раковины он скармливает ремешок мусоропроводу. Вялый в затемнении, тот жалуется, но проглатывает и переваривает. Аккуратно держа за уголок, Паркер подносит к вращающимся челюстям и голограмму. Железные зубы разрезают ламинированный пластик, мусоропровод обиженно скрежещет – и вот роза разлетается на тысячу осколков.
Час спустя он сидит на неприбранной постели и курит. Ее кассета вставлена в деку, готова для просмотра. Пленки женщин обычно сбивают его с толку, но он сомневается, что именно по этой причине медлит сейчас запустить машину.
Приблизительно четверть всех пользователей ПСВ испытывает некоторый дискомфорт, пытаясь ассимилировать субъективное тело противоположного пола. Звезды вещания ПСВ становятся в последнее время все более андрогинными, чтобы привлечь и эту часть аудитории. Но записи самой Анджелы никогда раньше не отпугивали его. (А что, если она записала любовника?) Нет, не в этом дело – просто кассета являет собой абсолютно неизвестную величину.
* * *
Когда Паркеру было пятнадцать лет, родители подписали за него контракт на стационарное обучение в одной из дочерних компаний японского синдиката по производству пластмасс. В то время он считал, что ему крупно повезло: конкурс заявлений на обучение был просто огромен. Три года он прожил в казарме, распевал по утрам гимны компании, и раз в месяц ему, как правило, удавалось выбираться за ограждение центра на поиски девочек или голодрома.
В контракте значилось, что обучение окончится в день его двадцатилетия. Выдержи Паркер до конца, он приобрел бы право на полный статус служащего. За неделю до того, как ему исполнилось девятнадцать, с двумя украденными кредитными карточками и сменой одежды, он в последний раз перелез через ограду. В Калифорнию Паркер прибыл за три дня до падения диктатуры Новых Сепаратистов. В Сан-Франциско метались по улицам, стреляя друг в друга, чьи-то военизированные группировки. Все четыре «временных правительства» города провели такую эффективную работу по запасанию продовольствия, что почти ничего нельзя было достать.
Последнюю ночь революции Паркер провел в подвале сгоревшего дома на окраине Тусона, занимаясь любовью с девчонкой из Нью-Джерси. Та объясняла нюансы своего гороскопа между приступами почти беззвучных рыданий, не имевших, впрочем, ничего общего с тем, что он говорил или делал.
Много лет спустя он вдруг осознал, что понятия не имеет, какого черта его дернуло разорвать контракт.
* * *
Первые три четверти кассеты пусты. Нажимаешь клавишу, чтобы ускоренно перемотать себя вперед сквозь статическую дымку стертой записи, где вкус и запах сливаются в единый канал. На аудиовходе – белый звук, не-звук первичного темного океана… (Продолжительное воздействие аудиовхода со стертой пленки может вызвать гипнотические галлюцинации.)
* * *
В полночь Паркер, скорчившись, затаился в кустах
