под давлением, и то же самое во многом было верно в моем собственном случае, когда я поклялся в верности Шарлиэн. Более того, однако, она нарушила свои обязательства передо мной — и перед всеми своими вассалами — когда вступила в незаконный брак с Кэйлебом и погрузила все королевство в эту их незаконнорожденную «империю». Я едва ли думаю, что меня можно справедливо обвинить в государственной измене за пренебрежение клятвой, которая уже была отменена с другой стороны!
— Если у вас получится, — ответила она. Для Лэнтерн-Уока было очевидно, что она с трудом сдерживает свой гнев. — Если вы потерпите неудачу, если корона выиграет это противостояние, подозреваю, что Шарлиэн почувствует, что вас можно «справедливо обвинить в государственной измене»!
— Возможно, — признал он, потянувшись за своей чашкой какао. Он сделал глоток, затем поставил чашку обратно на блюдце и спокойно посмотрел на нее. — Если эта попытка провалится, тогда, да, без сомнения, последуют наказания. Однако это гораздо более тщательно спланированное и скоординированное дело, чем две попытки… обуздать ее, когда она была еще моложе. Вовлечено гораздо больше пэров королевства, и существуют ограничения на наказания, которые она может наложить на столь многие великие дома, не демонстрируя всем остальным, что наши обвинения в тирании хорошо приняты. Уверен, что она найдет способ заставить нас заплатить болезненную цену, если мы потерпим неудачу, но крайне маловероятно, что все, что может навязать нам королевский суд, может быть хуже того, что произойдет с нашими домами в любом случае не более чем через поколение, если ей и Кэйлебу позволят взрастить семена чарисийского безумия здесь, в Чисхолме.
Маргрит посмотрела на него и задалась вопросом, начал ли он вообще осознавать, насколько невыносимо самодовольно он выглядел и звучал в этот момент.
Их брак был без любви, и, по ее мнению, так оно и было до сих пор. У Банивила были качества, которые она могла оценить — он был культурным, начитанным, хорошо одевался, оставался добрым мужем (по его собственным меркам) в своей невыносимо покровительственной манере и, несмотря на все его другие недостатки, преданным отцом… опять же, по-своему. Но много лет назад она поняла, что он был тем, кого бедаристы называли «социопатом». Он искренне верил, что он самый умный человек в королевстве, что все остальные существуют только с точки зрения их полезности для него, и — что еще хуже — что с ним не может случиться ничего ужасного. Такое случалось с другими людьми, а не с герцогом Лэнтерн-Уок!
И она была болезненно уверена, что он сильно недооценил безжалостность Шарлиэн Армак. Он не был воспитан в Сент-Хауэне так, как она. Его двоюродный брат не был канцлером казначейства. Она и сэр Динзейл Хинтин выросли вместе. Она знала и доверяла мнению Динзейла об императрице, так же как точно знала, что он чувствовал к Шарлиэн… и что он был далеко не единственным, кто чувствовал то же самое. Что бы там ни думал Банивил, этот его заговор не собирался быть тем успехом, на который он рассчитывал.
Правда, он и его союзники хорошо спланировали это, насколько она могла судить, и тот факт, что практически вся армия находилась либо в Сиддармарке, либо на пути к нему, серьезно ограничивал имеющиеся в распоряжении короны ресурсы. Кроме того, указ короля Сейлиса резко ограничил число феодальных рекрутов, которые корона могла когда-то взимать с лояльных ей дворян в отсутствие армии. Так что было вполне возможно, что заговорщики, которые, по-видимому, систематически нарушали указ в течение по меньшей мере года, действительно имели паритет или близкий к нему с силами, фактически доступными графу Уайт-Крэгу и имперскому совету в отсутствие Шарлиэн.
Но они не могли достичь паритета с силами, которые Шарлиэн и Кэйлеб могли использовать, как только услышали об этом. И такие люди, как герцог Тейт, ее собственный кузен, граф Шейн, герцог Истшер, граф Хай-Маунт и десятки других высших и низших дворян, будут стоять за свои клятвы Шарлиэн до самой смерти. Даже если заговорщики в конце концов победят, это произойдет только после долгой и кровопролитной гражданской войны, а дурак, сидящий напротив нее, похоже, понятия не имел о «наказаниях», которые наложит корона, если гражданская война, подобная этой, провалится.
И он поставил меня и Карилин прямо с собой, — подумала она, и ярость закипела в ее крови, когда она подумала об их дочери. — Он поставил ее жизнь, все, на что она когда-либо могла надеяться, на карту вместе со своей, когда ей всего десять лет, и он не видит ни малейшей причины, по которой он не должен был этого делать!
— Что ж, — сказала она вслух, железной рукой сдерживая свой гнев, — я, конечно, надеюсь, что вы правы насчет этого. В то же время…
Дверь зала для завтраков распахнулась, впуская высокого мужчину с седеющими каштановыми волосами и заметным животом, и голова Лэнтерн-Уока резко повернулась, его глаза вспыхнули гневом от внезапного, необъявленного вторжения.
— Что за…? — начал он.
— Я смиреннейшим образом прошу у вас прощения за то, что прерываю вас, ваша светлость, — быстро сказал Дигри Дянджило, говоря так быстро, что слова были почти бормотанием. — Я бы не вмешивался, если бы дело не было таким серьезным.
— О чем ты говоришь? — спросил Лэнтерн-Уок и поймал себя на мысли, что задается вопросом, пил ли этот человек, хотя это было бы очень непохоже на Дянджило, который был управляющим Лэнтерн-Уока почти пятнадцать лет. На мгновение герцогу пришло в голову задаться вопросом, не постигла ли какая-нибудь катастрофа одного из его коллег-заговорщиков, но это было нелепо. Они заявили о своем неповиновении Шарлиэн всего четыре дня назад!
— Только что прибыл всадник от мэра Стоунсайда, ваша светлость. Прошлой ночью колонна конной пехоты пересекла границу с Тейтом у водопада Кисандра. Мэр говорит, что это, по крайней мере, полная бригада, и он ожидал, что
