Сашка осмотрела себя. Чёрный кожаный плащ, осенние сапоги, в кармане устройство под странным название «сотовый телефон» (какие соты могут быть в телефоне?) и пачка листов с инструкциями. В другом- три толстых пачки денег- розово-фиолетовые, почти белые и грязно-зеленые, шрифты вроде знакомые, но буквы пока не складываются в слова. Убирая деньги назад, наткнулась на зеркальце. Машинально посмотрелась. Чуть не упала на листья впервые за много лет увидев себя. Ту, которую совсем забыла. Тут, которую уже не вернёшь. Осталась только эта. В оболочке той.
Медленно бредет к машине. В салоне ещё витает аромат духов Софи.
Выключила фары и свет в салоне. Хотелось откинуться на сиденье и подумать. Обо всем. И ни о чем.
Не получилось. Ошалело таращась, выскакивает из машины. Тьмы нет! Она видит абсолютно все на том конце поляны. Каждый листик или консервную банку под кустом… Софи тоже умела…
Она-то здесь причем!!!!!
Сашка плюхнулась у колеса.
Полчаса назад она прощалась с единственным другом будучи слепой, парализованной ниже пояса, с частично парализованной левой рукой, и гарантированно мертвой в течении трех-пяти дней от редкого и неизлечимого заболевания почти шестидесятилетней женщиной. С огромным количеством заслуг и свершений перед страной, человеком даже в годы смертельной болезни ставшей символом стойкости духа Черных.
Она уходила отсюда почти сорок лет назад. И вернулась, когда тут прошел миг. Почувствовала запах духов Человека, погибшего много лет. Увидела окурок от тонкой белой сигареты Vogue. Подняла. Поднесла к самыми глазам. Вся запредельная нереальность происходящего словно впиталась в след помады на окурке.
Человек бросивший окурок, давно погиб. Она же полчаса назад была здесь. А Сашка стояла рядом с ней. Она тоже полчаса назад была здесь. Забыла в машине перчатки. Было зябко. Мерзли руки. Но возвращаться не хотелось. Перчатки лежат на заднем сиденье. Их можно взять и одеть. Через полчаса. Или сорок лет.
Всплыл из памяти номер телефона, другое значение слова «труба». Образы соединились.
Достает раскладушку, машинально вспоминая, что это престижная модель. Понимая, что так и сходят с ума. Она звонила Софи вчера вечером. Сказала, что приедет вместе с Мариной.
В одной руке телефон, в другой окурок. И то и другое прямо перед глазами. Один. Два. Три… Шесть цифр. Зеленая кнопка. Вся гамма чувств в мгновения перед приходом ответа. «Абонент не отвечает или временно заблокирован».
Обе руки разжались, повиснув плетьми. Телефон обиженно пискнул упав.
Почти сорок лет назад, Софи с синячищами под глазами, но уже жутко веселая просто оттого, что вернулась домой, с хохотом рассказывала лежавшим под капельницами Марине и Сашке. «Представляете, в момент перехода, на мою трубу пришел звонок с закрытого номера. По версии физиков, именно этот звонок вызвал возмущение ЭМ поля, от которого нас всех так и припечатало. Кто же был, закрытый такой? Ещё один тайный воздыхатель? Или ты Маришка?» Хохотали втроем, громче всех Марина. Сашка уже знала о любви Марины наносить визиты сестре в три часа ночи.
Сашка забыла эту историю. История всплыла в голове как выстрел в момент нажатия зеленой кнопки.
Она позвонила в сорок лет назад. Человеку, погибшему тридцать лет назад. Это было десять секунд назад. Круг замкнулся! Который уже из преодоленных ей?
Никогда ещё генерал-лейтенанту артиллерийских и ракетных войск, участнику двух революций, многих прославленных и не очень войн, кавалеру золотой звезды и многих имперских орденов, человеку, чье имя носит один из лучших во флоте эсминцев, автору многих научных трудов по ряду специфических артиллерийских дисциплин и «Истории артиллерии IX века», последние два тома которой она писала будучи уже неизлечимо больной, а последний ушел в печать, когда вторично и уже окончательно ослепла, личному другу М. С., Третьему Еггту, наследнице Младшего Еггта Александре дерен Оррокост Еггт-Симон так ни хотелось застрелиться.
Нет здесь этого генерала. Нет и не было никогда его.
Сидит у колеса джипа весной окончившая СПБГУ девчонка двадцати трех лет Сашка Симон, только что потерявшая всех своих настоящих друзей.
Человек, которому выпал второй шанс прожить жизнь.
Снова став в ней никем.
Но не умерев через три дня.
Здесь её вряд повезут в последний путь на лафете, скорее припрячут тело, так, что бы всплыло лишь по весне.
Долго и со славой, или быстро и без?
Было и то, будет ли другое?
Может лучше рвануть ТТ из пристегнутой под плащом по-артиллерийски кобуры. Все вопросы разрешаться мигом? Рука уже поползла к пуговице плаща…
В голове словно бомбой разорвался раскатистый смех подруженьки дорогой. Тот самый смех, которого уже не первый год никто не слышал. Сашка знает причину. Как и все. Только где все сейчас. Словно слышен её голос. «Струсила. Предаешь нас всех. Мы там же, где и были. С кем ровняла себя два дня назад, и в кого превратилась за полчаса. Мы придем туда, куда не довелось прийти вам. Мы осуществим в том числе и вашу мечту. А вы сдохнете тут, в этом дерьме и грязи. Ибо вы уже побеждены, раз опустили руки. Санька — вставай! Вставай и иди. Нету судьбы. Ничего не предопределено.
Жизни надо смотреть в лицо! Смерти — в лицо! Вспомни всех нас. Я дралась в том числе и за то, что бы этот мальчишка вырос, стал физиком, и вновь связал миры. И ты дралась за то же. Мальчишка этот теперь такой. Мы все такие. Может он через год, может ученики через двести лет, но эффект один-один будет разбит. Мы и мертвых когда-нибудь сможем поднять. Они увидят, ради чего погибли! Нам всё по силам! Ты не сможешь предать сама себя, Саня! Вставай! Победа будет за нами! И мы с тобой ещё увидимся!»
Сашка очень медленно встает. Подбирает телефон. Берет с заднего сиденья оставленные сорок лет назад перчатки. Надевает. Садится за руль. Ещё теплая машина заводится с пол-оборота.
Джип мчится к городу по пустынному шоссе. Сашка Симон ехала по нему три часа назад.
Александра дерн Оррокост Еггт-Симон возвращается домой спустя почти 40 лет и ещё 50 минут.
Бредёшь неведомо куда по вроде бы до невозможной тошноты знакомому городу, всегда бывшему для тебя чужим, а сейчас ставшему просто не нужным. Не страдаешь стандартными страхами обывателей перед обкуренным наркоманом или бритоголовым братком. Нет и традиционного ощущения вечной нехватки денег.
Страхов нет, привязанностей нет, прошлого фактически тоже нет. В голове неохотно всплывают полузабытые картины: пропахшие суррогатным пойлом вонючие бомжи, нереально дорогие машины, как поганки на трухлявом пне вырастающие тут и там дома и торговые центры, какие с претензией на архитектуру, а какие и без. Кажущийся нереальным мир всеобщей лжи и обмана. Почти позабытая всеобщая усталость и глухое раздражение на всех и вся. Жизнь, катящаяся по инерции в неизвестность.
Грязь в воздухе, грязь на земле, грязь в душах. Грязь везде и во всем. Серое небо, серые камни. Что-то ушло из этого города, что-то покинуло этих людей. Хотя… их и не помнишь иными. Живешь словно в шарике вакуума. Шарике, который почему-то не может расплющить внешнее давление. Или пузырек на поверхности зловонной лужи, не способный ни взлететь, ни погрузиться на дно.
Но если вернуться к теории шарика, то толщина стенок увеличилась в разы. Раздавить будет теперь посложнее. Только кому это нужно теперь? Всем же на всё наплевать.
Этих людей уже не расшевелить, по крайней мере, ты в это не веришь. В душе дотлевают угли, и нет больше сил, и главное, желания пытаться раздуть их вновь. Всё сгорело и прошло. А ты даже не сможешь поделиться тем, о чем помнишь, и рассказать то, что знаешь.
Слушать может и станут, прикидывая, нельзя ли приткнуть рассказ в какое-нибудь издательство, что бы побыстрее получить некоторое количество хрустящих купюр. Здесь продается и покупается все. Никто уже ни во что, и никому не верит. Сумасшедшие здесь уже не считаются таковыми, сумасшедшими считают тех, кто пытается сохранить остатки здравого рассудка.
Здесь ты всегда была чужой, и навсегда чужой останешься. Только когда-то была белой вороной. А стала белым тигром. Расчетливым убийцей с голубыми глазами. Но все равно, белым. Очень скоро воронье славно попирует на твоей туше. Воронья миллионы, тигров значительно меньше, и не сегодня-завтра соберутся на расправу со снежно-белым собратом полосатые хищники. Всего-то радости!
Вроде бы снова в том возрасте, когда все на свете предстает в розовом свете. Только устала душа. Можешь смотреть на них словно с высоты прожитых лет. Только почему «словно»? Ведь были эти годы… Были ли? С каждым днём, с каждой ночью все меньше и меньше веришь в реальность произошедшего. Словно сон. Немыслимый сон, продолжительностью в десятилетия. Или она спит сейчас, а вот откроет глаз — и снова там.
