ва-банками мелькнуть
на несколько минут.
Мой бой – до дыбы, до одежд
смертельно-белых,
напролом,
без оглушительных надежд,
с единой – на перо.
Уходит час…
Идут часы…
моей судьбы мои чтецы.
Уходит час, и в череде,
пока сияет свет,
час каждый – чудо из чудес,
легенда из легенд!
Но вот войдут червивый Врач
и премированный Палач.
Врач констатирует теперь
возможности связать меня…
Втолкнут за войлочную дверь
и свяжут в три ремня.
Февраль
1
Февраль. Морозы обобщают
деянья дум своих и драм.
Не лая, бегает овчарка
по фетровым снегам двора.
Дитя в малиновых рейтузах
из снега лепит корабли.
Как маленькое заратустро
оно с овчаркой говорит.
Снега звучат определенно —
снежинка «ми», снежинка «ля»…
Февраль. Порхают почтальоны
на бледных крыльях февраля.
И каждый глаз у них, как глобус,
и адресованы умы.
На бледных крылышках микробы,
смешные птицы! птичий мир!
А вечерами над снегами
с похмелья на чужом пиру
плывет иголочкой в стакане
веселый нищий по двору.
Он принц принципиальных пьяниц,
ему – венец из ценных роз!
Куда плывешь, венецианец
в гондолах собственных галош?
Ты знаешь край, где маки, розы,
где апельсины,
в гамаке
где обольстительны матроны?
Он знает – это в кабаке.
2
Какая Феникс улетела?
Какой воробыш прилетел?
Какой чернилам вес удельный?
Какой пергаменту предел?
Достать чернил и веселиться
у фортепьяновых костей.
Еще прекрасна Василиса,
еще бессмертен царь Кощей.
Пора, перо, большая лошадь,
перпетуум мобиле, Бальзак!
Облитый горечью и злостью,
куда его бросать?
в бардак?
– Бумага мига или века?
Не все одно тебе, мой маг?
Колен не преклоняй, калека,
пред графоманией бумаг.
Художник дышит млечным снегом.
Снег графомана – нафталин.
Как очи миллиона негров,
в ночи пылают фонари.
3
Без денег, как бездельник Ниццы,
без одеяний, как любовь,
на дне двора веселый нищий
читал поэзию Ли Бо.
Факир премудрого Китая,
по перламутровым снегам
он ехал, пьяный, на кентавре
в свой соловьиный, сложный сад.
А сад был вылеплен из снега,
имел традиции свои:
над садом мраморная нега,
в саду снежинки-соловьи.
Те птицы лепетали:
– Спите,
мудрец с малиновой душой,
четыре маленькие спички —
ваш сад расплавится, дружок,
А утром, как обычно, утром,
трудящиеся шли на труд.
Они под мусорною урной
нашли закоченелый труп.
Пооскорблялись. Поскорбели.
Никто не знал.
Никто не знал:
он, не доживший до апреля,
апрелей ваших не желал.
Вокруг него немели люди,
меняли,
бились в стенку лбом.
Он жил в саду своих иллюзий
и соловьев твоих, Ли Бо.
4
По телефону обещаю
знакомым дамам дирижабли.
По вечерам обогащаю
поэзию родной державы.
Потом придет моя Марина,
мы выпьем медное вино
из простоквашного кувшина
и выкинем кувшин в окно.
Куку, кувшин! Плыви по клумбам
сугробов, ангел и пилот!
В моем отечестве подлунном
что не порхает, то плывет!
Моим славянам льготна легкость —
обогащать! обобществлять! —
В моем полете чувство локтя
дай, боже, не осуществлять.
Один погиб в самумах санкций,
того закабалил кабак…
Куда плывете вы, писатель,
какие слезы на губах?
Парус
1
Латинский парус!
На Восток
я пилотирую мой парус.
Все, что не парус, – только торг,
где драгоценности – стеклярус.
Латинский парус!
Боже мой:
по белым клавишам – ногами! —
блуждают женщины зимой,
влажны их губы и вульгарны.
Я ждал тебя, как месяц март,
когда все брезжит, не смеркаясь…
Плыви, мой парус, мой мираж,
в пучине скальпелем сверкая.
Плыви, цветок весенней мглы!
(О ботанические грезы!)
Под снегом дерева белы,
любое дерево – береза.
Сибирь! Я твой вассал, Восток!
Я твой Жерар Филипп из Пармы!
Мой полотняный лепесток,
мой белокаменный, мой парус!
2
Аудитория – огул
угодливых холуев Хама.
Аудитория – аул
татар,
в котором нету храма,
где одинаково собак
и львов
богами назначают.
Аудитория – судьба,
моя судьба,
мое несчастье.
В аудиториях – в аду
(ад продан по абонементам!)
я провоцирую орду
на юмор и аплодисменты.
На сцене струйкою стою…
Мои глаголы награждает
неандертальский лай старух
и малолетних негодяев.
Я суб —
лимирую обман,
я соб —
людаю ритуалы!
Лишь парус мой, как барабан,
там,
за кулисами,
рыдает…
3
Не дай мне бог сиять везде
до дней последних донца.
Дай мне сиять на высоте,
не превращаясь в солнце.
Дай между небом и землей
не выйти на орбиту.
А если доброе – во зло,
а за добро – обиду,
за всю мою большую скорбь
дай мне во всем сиянье
непредусмотренный восход,
или солнцестоянье.
