В результате метаморфозы католического коллективизма, основанного на подчиненности Церкви массы верующих, способной на единые одухотворенные действия, и протестантского прагматичного коллективизма, состоящего в объединении индивидов в случае необходимости, с сохранением возможности для проявления собственной индивидуальности, возник современный западный постхристианский и секулярный коллективизм, существующий в формах неосознанной потребительской унификации взглядов и целеполаганий, о чем говорилось выше, и прагматичного объединения усилий в формате сетевой деятельности. При утрате стимулов к объединению либо не преодолимой силами коллектива угрозе сетевой коллектив распадается.
Современная глобализация – не только и не столько результат торжества восстания масс,225 сколько умелое направление генерируемой массами духовной энергии в нужные рамки и формы, преследующее в качестве цели предотвращение неконтролируемых всплесков этой энергии. Современная западная цивилизация – это колоссальный сетевой мегапроект, возродивший с учетом пережитого и обобщенного многовекового опыта тоталитаризм, умело мимикрировавший под свободомыслие, подавляющий индивидуальную волю и высокотехнологичными способами водворяющий огромные массы людей в состояние сытого омертвения.226
Таким образом, поощряемая усредненность основной массы населения охваченных сетевым сознанием территорий в полной мере сочетается с яркостью и неординарностью деятелей «определенного склада» и служит для последних благоприятным фактором, повышающим управляемость общественно-экономическими процессами, все чаще сопряженную с диктатом окружающих антихристианских идеологем. Все более подтверждается наблюдение американского социолога, сделанное в конце прошлого века: «По мере приближения XXI в. люди полнее осознают, что их судьба становится все более открытой для воздействия сил, безответственных в полном значении этого слова».227
С сожалением приходится еще раз констатировать, что развивавшееся в соответствии с особенностями католического и протестантского вероучений, а с определенного момента – также и секулярной традиции западное сознание являет собой сегодня подготовленную для подобных экспериментов почву. Полнейший перенос духовной активности индивидов именно в сферу материального творчества, соединенный с бездерзновенным отказом от попыток к апофатическому восхождению к Богу даже в доступных любому верующему формах, привел ныне Запад, с одной стороны, к доведенному почти до абсолютного совершенства обустройству материального бытия, а с другой – к пребыванию подавляющего большинства носителей и наследников традиционной западной христианской идеологии в состоянии духа, напоминающем глубокий аномальный сон. Окажется ли все человечество охваченным этим сном в ячейках глобальной маркетинговой сети – зависит, вероятно, от каждого из нас.
Заключение
Мы проанализировали некоторые особенности вероучения и социальной концепции западного христианства в их исторической связи с западным менталитетом и основными трендами развития западного общества. В заключение попытаемся выяснить, как может быть использован положительный и отрицательный опыт западной христианской цивилизации в современной российской действительности. Исходить при этом нам придется из двух объективно, на наш взгляд, существующих обстоятельств: 1) серьезнейшего онтологического отличия западного и восточного менталитетов и 2) откровенной враждебности, которую западная цивилизация традиционно демонстрирует по отношению к «особому пути» России.228
Способность религии благотворно влиять на социально-экономические и общественно-политические процессы в современной России сегодня в целом не вызывает сомнений. Исторически преобладающее в России православное христианство греческого обряда, выступая в качестве носителя консервативной традиции в наилучшем ее понимании и хранителя российского исторического и нравственного наследия, объединяет современных россиян как между собой, так и с их далекими предками и не менее далекими потомками; выступает реальным фактором сплочения страны, мобилизации ее граждан на достойное, конструктивное, законопослушное поведение.
Однако что касается формата присутствия религиозных организаций в общесоциальной сфере, степени и методик их влияния на общественные процессы, то в этой части до полной ясности весьма далеко. Сегодня, когда Русская Православная Церковь возвратилась в число наиболее авторитетных и общепризнанных общественных институтов, многие варианты сотрудничества Церкви и светской власти приобрели, как кажется, в значительной степени поверхностный и формальный, а подчас вообще неоправданный характер.
Главное, что следует отметить, – несмотря на большей частью активную и жертвенную миссию Церкви в российском обществе, – последнее продолжает нравственно деградировать. Значительное количество современных россиян, считающих себя христианами, даже не пытаются обрести здравое, трезвое, активное и при этом осмысленное евангельское проживание отведенного им времени жизни. Гораздо более распространены крайности: либо полное уклонение от активной социальной жизни с претензией на гностическую по своей сути «святость» в изоляции от мира, либо погруженная в экзистенциональное восприятие повседневности полная бездерзновенность по направлению ко Христу. Возможно, это происходит из-за несовершенства координации в противостоящих апостасии действиях.
Следует признать, что миссия христианства в современной России многократно усложнилась. До первой четверти XX в. включительно подавляющую часть населения страны составляло крестьянство, представители которого из поколения в поколение проживали свою не очень долгую жизнь по очень простому и типичному алгоритму: тяжелая работа, патриархальный семейный и общинный уклад, малая вариативность жизненных ситуаций. Сегодня населяющие Россию представители огромного количества профессий ежедневно призваны по-евангельски реагировать на огромное количество стрессов, кризисов и альтернатив. Выработать универсальную линию в таких условиях Церкви значительно сложнее.
Сравнивая отечественный опыт с историей социального учения западного христианства, следует признать, что Россия до недавнего времени (в том числе в тот исторический период, когда взаимодействие религии и государства было здесь наиболее тесным и даже нормативно закрепленным) была лишена подобных западным детально проработанных профессиональными социологами программ участия Церкви в общегражданской сфере. Однако широкое распространение в народе подлинно православного благочестия обеспечивало важные социальные процессы: например, в начале XX в. стремительно развивавшаяся в России экономика безо всяких булл и энциклик Церкви в поразительно краткие сроки восприняла и осознала важность сохранения христианского, человечного отношения к личности в сфере вполне прагматичных хозяйственных отношений, что выразилось и в высоконравственной этике взаимодействия друг с другом хозяйствующих субъектов, и в активно развивавшейся системе социального обеспечения работников, и в иных аспектах гуманизации законодательства и управления государством.229
Кроме того, Русская Православная Церковь через приходские и аффилированные ей общественные организации вела активную социальную работу по оптимизации народного образования, укреплению трезвости, нравственности и т. д. Это наблюдение выглядит особенно актуально в связи с развернувшейся в последние годы полемикой о характере влияния православного вероисповедания на социальный и экономический уклад российского общества. Общим местом в либеральной публицистике становится утверждение о том, что ориентированность на вечную жизнь, привычка уповать на Божественный Промысел, характерные для православных в большей степени, нежели для католиков и тем более для протестантов, обусловливают апатию большинства россиян к активной хозяйственной и общественной деятельности, вялость и безынициативность, пренебрежение понятиями долга и порядка.
К сожалению, подобные упреки в адрес российских обывателей, в том числе причисляющих себя к православной конфессии, часто имеют основания. Однако переадресация обвинений адептов подобного мировоззрения самому православному вероучению – это ошибка в объекте. Опираясь на опыт святоотеческой традиции, можно утверждать, что отказ от активной жизненной позиции, исполнения гражданского и семейного долга, если он не обусловлен взвешенным и осознанным выбором верующего в пользу апофатического пути (к чему готовы немногие), является искаженным восприятием Евангелия.230
Принципиальное отличие православного взгляда на роль и значение хозяйственной деятельности от западного состоит в том, что в отличие от антропоцентричных концепций современных Католицизма и Протестантизма православная социальная концепция не признает труд и ведение хозяйства самодостаточной ценностью и в большей степени акцентирует внимание на необходимости соработничества человека и Божественного Промысла.231
