Киоск, где готовили тако, стоял на угловом пятачке раскрошенного асфальта, между магазином спиртных напитков и пунктом обмена чеков на наличные деньги. Вокруг слонялись и рыскали в поисках поживы бездомные бродяги и несколько типов, которые не стали бы жить дома, даже если бы он у них был. Парочка таких типов наблюдала за нами, пока мы получали у стойки еду и искали места. Под влиянием фантазии на тему попрошайничества или чего-нибудь похуже их тусклые глаза оживились и заблестели. Майло держал их на расстоянии своим «полицейским» взглядом.
Мы ели, оглядываясь через плечо. Он спросил:
— Достаточно ли солидно для тебя?
Прежде чем я успел ответить, он встал и пошел к стойке заказов, держа одну руку в кармане. Грязный, худой человек примерно моего возраста, со спутанной бородой тут же воспользовался моментом и приблизился ко мне, обнажив в ухмылке беззубые десны, бормоча что-то бессвязное и нелепо размахивая одной искривленной рукой. Другая рука была подтянута к самому плечу, согнута, словно куриное крыло, и совершенно неподвижна.
Я протянул ему доллар. Подвижная рука выхватила его с ловкостью клешни ракообразного. Он успел отойти, прежде чем вернулся Майло с картонной коробкой, полной пакетиков из желтой бумаги.
Но Майло все видел и, садясь, сердито на меня посмотрел.
— Зачем ты это сделал?
— У этого бедняги что-то не в порядке с головой.
— Или он симулирует.
— В любом случае он, должно быть, дошел до ручки, тебе не кажется?
Он покачал головой, развернул порцию тако и откусил кусок. Прожевав и проглотив пищу, он сказал:
— Все дошли до ручки, Алекс. Если ты не прекратишь, они облепят нас, как саранча.
Мне показалось, что три месяца назад он бы такого не сказал.
Я оглянулся, увидел, какими глазами смотрят на него остальные особи уличного люда, и возразил:
— Вряд ли нужно на этот счет беспокоиться.
Он показал на пакетики с едой.
— Приступай, тут и для тебя.
Я сказал:
— Может, чуть позже.
И стал пить кока-колу, которая уже потеряла всякий вкус.
Спустя минуту я спросил:
— Если бы тебе понадобилась информация об одном бывшем заключенном, как бы ты стал действовать?
— Какого рода информация? — вопросом на вопрос ответил он, пережевывая слова вместе со свининой.
— Как он вел себя в тюрьме, что затевает сейчас.
— Этот тип освобожден условно?
— Условный срок истек. Освобожден вчистую.
— Образец реабилитации, а?
— Вопросительный знак обязателен.
— Этот мистер Образец давно уже чист и свободен?
— Где-то около года.
— За что сидел?
— Нападение, попытка убийства, сговор с целью убийства — он заплатил одному типу, чтобы тот изуродовал человека.
— Заплатил, значит? — Он вытер губы.
— Заплатил с намерением нанести серьезный вред или даже хуже.
— Ну тогда можно спокойно полагать, что он так и останется мерзавцем.
— А если мне нужно что-то более конкретное?
— Зачем это тебе?
— Это касается одного пациента.
— То есть все должно быть сугубо секретно и конфиденциально?
— Пока да.
— Ну, — сказал он, — вообще-то это не так уж трудно. Ты — то есть полицейский, потому что гражданскому придется лбом стенку прошибать, чтобы хоть чего-то добиться, — ты отслеживаешь цепочку. Прошлое — это лучший предсказатель будущего, верно? Так вот, первое звено — его полицейское досье. Федеральное и местное. Ты говоришь с полицейскими, которые знали его в то недоброе старое время. Предпочтительно с теми, кто его арестовывал. Дальше ты закидываешь глаз в папку окружного прокурора — там будут рекомендации по избранию меры наказания, заключения психиатров или психоаналитиков, ну и все такое. Третий шаг — ты разговариваешь с тюремным персоналом — узнаешь, как он вел себя во время отсидки. Хотя на самом деле лучше всего его знают те задницы, которые мотали срок вместе с ним. Если ты возьмешь кого-то из них на крючок — тяни. Потом идешь к офицеру, который курировал его после условного освобождения. Проблема здесь в том, что они завалены делами и задавлены текучкой. В большинстве случаев они просто штампуют бумаги, и шансов выудить из них что-то стоящее очень мало. Конечный шаг — ты устанавливаешь его К.З. — круг знакомых, то есть тех подонков, с которыми он общался после выхода из тюрьмы. Конец. Ничего особенного, просто нагрузка на ноги. А в итоге вся информация тебе мало что даст. Так что если у тебя есть обеспокоенный пациент, я бы на твоем месте посоветовал ему или ей быть поосторожнее. Пусть купит большую пушку и научится ею пользоваться. Или заведет питбуля.
— Это отслеживание цепочки, которое ты только что описал, — его может провести частный адвокат?
Майло посмотрел на меня, не отрываясь от тако.
— Ты имеешь в виду обычного, среднего адвоката? Нет. Не может ни за какой приемлемый отрезок времени. Адвокат, заручившийся услугами хорошего частного детектива, мог бы провернуть такое дело, но и тогда частному сыщику потребуется время, и немалое, — разве только у него есть крупные связи в полиции.
— Скажем, как у отставного полицейского?
Он кивнул.
— Некоторые частные сыщики — бывшие полицейские. Все они работают с почасовой оплатой, а такое дело потребует немало часов. Так что совсем не мешает иметь богатого клиента.
— А тебя самого такое дело случайно не заинтересовало бы?
Он положил свое тако на стол.
— Что?
— Небольшая частная консультация, Майло. Настоящее хобби. Тебе разрешается подрабатывать, когда ты временно отстранен?
— Я такой же гражданин, как и все. Могу делать все, что захочу. Только почему, черт возьми, я должен захотеть?
— Это лучше, чем гонять мячики по ползучим сорнякам.
Он хмыкнул, подобрал свое тако, доел его и стал разворачивать следующее.
— Черт, — сказал он, — я даже не знаю, какую заломить цену.
— Значит, ты возьмешься?
— Я просто думаю. А твой пациент или пациентка — из пострадавших?
— Дочь пострадавшей, — ответил я. — Восемнадцать лет. Я лечил ее очень давно, когда она была еще ребенком. Ее приняли в университет в другом городе, а она не знает, ехать ей или нет, хотя, судя по всему, лучше этого для нее не придумаешь.
— Из-за того, что вернулся этот подонок?
— Там есть и другие причины, питающие ее сомнения. Но присутствие этого подонка не дает возможности устранить ни одну из них. Я не могу советовать ей, чтобы она уехала, когда этот тип маячит на горизонте, Майло.
Он кивнул и продолжал есть.
— У семьи есть деньги, — сказал я. — Вот почему я спросил насчет адвокатов — они могут позволить себе их целый батальон, а уж одного-то и подавно. Но если за дело возьмешься ты, у меня будет уверенность, что оно делается как следует.
— О, проклятье, — проворчал он и откусил еще несколько кусков тако. Потом поднял воротник рубашки и воровато огляделся. — Майло Марлоу, Майло Спейд — что звучит забористее, как ты думаешь?
— А если Шерлок Стерджис?
— Тогда кто же будешь ты сам? Ватсон Нашей Эры? Ладно, можешь сказать этим людям, что если они хотят идти таким путем, то я прощупаю того типа.
— Спасибо.
— No problema. — Он поковырял в зубах и посмотрел на свою пропитанную потом одежду. — Жаль только, что климат не дает прилично одеться.
Мы покончили с напитками и расправились еще с некоторым количеством еды. Когда шли к машине, к нам подошел еще один из попрошаек — грузный человек неопределенной расы и религии. На лице у него была заискивающая ухмылка, а тело содрогалось от параличной тряски, словно в каком-то жутком танце. Майло свирепо посмотрел на него, потом полез в карман и вынул горсть мелочи. Сунув деньги бродяге, он вытер руки о штаны, отвернулся, не слушая его невнятного благодарственного бормотания, и выругался, берясь за ручку дверцы. Но эпитеты на этот раз звучали как-то неубедительно — мне доводилось слышать от него и кое-что получше.
* * *
Доктор Урсула Каннингэм-Гэбни звонила в мое отсутствие и оставила номер телефона, по которому ее можно застать вечером. Я набрал этот номер, и мне ответил грудной, хорошо поставленный женский голос.
— Доктор Каннингэм-Гэбни?
— Я слушаю.
— Это доктор Делавэр. Спасибо, что ответили на мой звонок, доктор Гэбни.
— А это случайно не доктор Александр Делавэр?
— Да, он самый.
— А, — сказала она. — Я знакома с вашим исследованием о ночных страхах у детей. Мы с мужем включили эту работу в список литературы по расстройствам, вызванным беспричинным страхом, мы составили его в прошлом году для «Американского журнала по психиатрии». Статья очень стимулирует мысль.
— Благодарю вас. Я также знаком с вашими работами.
— Где вы практикуете, доктор Делавэр? Дети не наша специальность, и нам часто приходится направлять маленьких пациентов к врачам детского профиля.
