другой стороны, они, видя меня в рядах их литературных (хотя и не принципиальных) противников (в «Библиотеке для чтения» Дружинина, в «Отечественных записках» Дудышкина) и находя в моих статьях слишком много
книжности (это был всегда недостаток значительного числа моих работ), смотрели на меня подозрительно и помещали сначала совсем ругательные статьи, а потом весьма холодные, и их холодность погубила «Энциклопедический словарь» гораздо более, чем преследования…» Последние слова Лаврова не совсем справедливы, но в них косвенным образом выражено признание высокой авторитетности «Современника»: к его слову в обществе прислушивались.
Летом вышел второй том «Словаря» — уже под общей редакцией Лаврова. С этой переменой в редакции пока мало что изменилось: в нее лишь был включен близкий приятель Лаврова, его коллега по преподаванию в академии Александр Николаевич Энгельгардт. Практически тем же остался и авторский состав, хотя появились и некоторые новые имена: ботаник А. Н. Бекетов, математик и астроном И. И. Сомов, писатель А. П. Милюков, историк русской литературы М. Н. Лонгинов, поэт-демократ Н. С. Курочкин.
И как раз летом 1861 года Лавров разрывает свои отношения с Краевским. Отказываясь от дальнейшего участия в «Отечественных записках», Лавров в письме к Краевскому свидетельствует вместе с тем ему свое личное уважение. Штрих, очень характерный для Лаврова: он принадлежал к числу тех людей, для которых идейная общность не тождественна с личной близостью, и, напротив, идейная разобщенность не обязательно сопряжена с расстройством личных отношений. Это и создавало, кстати говоря, психологическую возможность активного участия Лаврова во всякого рода «объединяющих», «пестрых», по выражению Никитенко, обществах и предприятиях, наподобие Литературного фонда и «Энциклопедического словаря».
Но вот что показательно: как раз летом 1861 года происходит резкое ожесточение полемики между журналами революционно-демократического направления («Современник» и «Русское слово») и печатными органами формирующегося буржуазного либерализма, среди которых «Отечественные записки» Краевского-Дудышкина занимали далеко не последнее место. С этого времени единый строй либерально-демократической оппозиции становится очевидною невозможностью. Именно в это время происходит, говоря словами самого Лаврова, «раскол между либеральными группами тех, которые продолжали ждать от правительственных реформ блага для России, и тех, которые видели возможность чего-либо лучшего лишь в энергическом давлении общества на правительство, или даже в решительном революционном вмешательстве русской интеллигенции для изменения политического строя, неспособного к какому-либо добру для народа, хотя способного допустить разрастание всякого зла». Разрыв Лаврова с Краевским, начавшим в своем журнале травлю Чернышевского и его единомышленников, ясно показывал, с кем вместе хотел быть Лавров во все обостряющейся политической борьбе. И с кем он быть не хотел, не мог.
Все очевиднее сближаясь духовно с деятелями революционно-демократического направления (например, с М. И. Михайловым, который, уезжая летом 1861 года за границу, передал свои редакторские обязанности по «Энциклопедическому словарю» Петру Лавровичу), Лавров и в своем творчестве становился все более радикальным. Это проявилось, в частности, и в ряде статей, напечатанных во втором томе «Словаря». Так, в статье «Академия» Лавров почти открыто осуждал подчинение науки самодержавной политике, ученого — государству: «Все правительства имеют своих приверженцев и своих противников в обществе, их окружающем. Весьма трудно, чтобы лица, действующие преимущественно на политическом поприще, в своих отношениях к ученым, видели в них только ученых, а не лиц, принадлежащих к оппозициям или к правительственной партии… Ученый, входящий в зависимость от правительства и обязанный ему в некоторой степени своим положением, нуждается в значительной силе характера, чтобы не смотреть на себя как на официального ученого, как на колесо административного организма… Никто лучше государственной власти не может доставить академиям огромных средств для благодетельного влияния в пользу науки; но, с другой стороны, никогда ученая ассоциация не подвергается такой опасности парализовать в своих руках все свои средства, как делаясь государственным учреждением».
Появление второго тома «Словаря» взволновало религиозных пиетистов. И было отчего взволноваться: во многих статьях и, в частности, в статье «Ад», написанной Лавровым совместно с Бестужевым-Рюминым, подрывались, в сущности, основные догматы религиозной веры. Профессор Московской духовной академии А. В. Горский писал в Петербург философу В. Д. Кудрявцеву: «Не удалось ли вам сходиться где с великим философом современным, который взял на себя теперь труд дирижировать изданием «Энциклопедического лексикона» и наполнять его своим безверием? — Разумею Лаврова».
При подготовке материалов третьего тома «Словаря» (он вышел в ноябре 1861 года) Лавров как официальный редактор чувствовал себя более свободно и уверенно. Он привлек к сотрудничеству новых авторов: коллегу по преподаванию в Артиллерийской академии Акселя Вильгельмовича Гадолина, старого своего знакомого Владимира Рафаиловича Зотова (оба вводятся в редакцию, причем Зотов становится помощником «общего редактора») и целый ряд других. А вот, к примеру, архимандрита «Фотия мы среди сотрудников «Словаря» уже не видим.
В приложенном к тому листке — «Подписка на Энциклопедический словарь» — говорилось: «В литературе мы встретили очень строгий суд, хотя несколько поверхностный. Время полемики еще для нас не настало… За общий план и характер предприятия мы стоим крепко, и не изменим его…»
Когда в 1866 году жандармы производили обыск на квартире Лаврова, они перетряхнули и комнату его престарелой матери. Здесь они обнаружили несколько писем Петра Лавровича. Одно из них в описании охарактеризовано так: «Письмо Лаврова к жене в деревню, упоминает о бывшей у него литературной сходке: Вернадский, Чернышевский, Громов, Панов (за Благосветлова), Гиероглифов, Михайлов, Курочкин (Н. С.), проф. Пыпин». Красный карандаш следователя (не Муравьева ли?) подчеркнул четыре фамилии: Чернышевский, Михайлов, Курочкин, Пыпин…
Что это за сходка и когда она была?
14 августа 1861 года М. И. Михайлов послал Лаврову такую записку: «Дорогой Петр Лаврович! По желанию Вашему мы соберемся у Вас в среду. Вы со своей стороны потрудитесь пригласить: Дудышкина, Громеку и Курочкина, остальных пригласим мы с Чернышевским. До свидания. Душевно уважающий Вас Мих. Михайлов.
Р. S. Я приеду к Вам пораньше, как Вам хотелось».
По-видимому, «литературная сходка», упомянутая в письме Лаврова, и была тем собранием, о котором писал Михайлов. Только вот некоторые фамилии в лавровском письме прочитаны неверно (почерк-то у Петра Лавровича весьма неразборчив): «Громов» — это, конечно же, публицист С. С. Громека, «Панов» — приятель Г. Е, Благосветлова и сотрудник его по «Русскому слову» В. П. Попов… А главное-то: Чернышевский в среду 16 августа 1861 года находился в гостях у Лаврова. На следствии Лавров говорил, что один раз Чернышевский был у него. Но когда? Теперь эта дата известна.
Факт этот любопытен и вот еще в каком отношении: он свидетельствует не только об укреплении отношений Лаврова с публицистами «круга Чернышевского», но и о той своеобразной роли, которую он играл в попытках консолидации литераторов разных направлений: ведь почти каждый из участников «сходки» представлял какой-то журнал.
Недели через две,
