этот день к нему пришли приват-доцент Д. И. Менделеев, недавно вернувшийся из заграничной командировки, имевшие большую популярность у молодежи профессора русской истории Н. И. Костомаров и II. В. Павлов, юрист В. Д. Спасович, правовед А. В. Лохвицкий. Присутствовали также Кавелин, Пыпин, Чернышевский, Лавров… Все высказали готовность читать публичные лекции студентам. Обратились к властям с соответствующими ходатайствами. Из штаба военно-учебных заведений министру народного просвещения А. В. Головнину было сообщено, что великий князь Михаил Николаевич — ему подчинялись все военные академии и школы — «не изволит находить удобным допускать полковника Лаврова к чтению публичного курса истории философии». Запрещено было читать лекции и Чернышевскому.
«Вольный университет» открылся 30 января 1862 года в залах городской думы и училища святого Петра («Петершуле»). Однако существование его оказалось недолгим: уже в начале марта лекции были прекращены. Связано это было с нашумевшим событием…
В конце февраля в Петербурге появилась афиша:
«Литературный и музыкальный
ВЕЧЕР
в пользу общества для пособия
нуждающимся литераторам и ученым.
В зале г. РУАДЗЕ
в пятницу, 2 марта 1862 г…»
К семи часам вечера обширный зал Руадзе на Мойке был полон. Публика — самая различная: литераторы, ученые, музыканты, учителя, студенты, моряки, военные.
Вечер (на самом деле сборы с него предназначались для осужденных Михайлова и В. Обручева) начал Федор Михайлович Достоевский чтением «Записок из Мертвого дома». Затем романс Шуберта и неаполитанскую песню «Санта Лючиа» исполнила примадонна итальянской оперы Лагруа. Чернышевский выступил с воспоминаниями о Добролюбове (17 ноября 1861 года жестокая чахотка свела его в могилу). Читали стихи Некрасов и Курочкин, играл Антон Григорьевич Рубинштейн.
На этом же вечере профессор Платон Васильевич Павлов прочитал речь «О тысячелетии России». Текст ее по тогдашним правилам был заранее утвержден цензурой, однако на следующий день «Северная пчела» заявила об отступлениях лектора от утвержденного текста. 4 марта Головнин доложил царю о том, что он «сделал распоряжение — по соглашению с г. шефом жандармов — о прекращении публичных лекций г. Павлова». «Хорошо сделали», — пометил на рапорте министра Александр II. Пятого марта Павлова арестовали, а шестого выслали в Ветлугу.
Ответом на правительственное распоряжение о высылке Павлова явилась прокламация (как выяснилось позже, к ее составлению был причастен Н. Утин):
«Профессор Павлов сослан в Ветлугу. Кем? За что? Кем — не сказано. Кто же распоряжается нами — III отделение?.. А будет еще хуже. Военным начальникам дозволено же стрелять крестьян, отчего же гражданским властям не ссылать; отчего не дать это право губернаторам, квартальным, становым?
И общество молчит! Или честных людей у нас нет; или не грозит каждому из нас опасность очутиться в какой-нибудь Ветлуге только за то, что человек не создан мерзавцем и идиотом… И чего трусить!? Всех не сошлют. Пусть выхватили Павлова, сослали Михайлова, сбираются сослать еще нескольких, — что же! Или уж нет людей им на смену?.. Протестуйте, подавайте адреса, жертвуйте деньги, придумайте, что хотите, но не сидите сложа руки».
Сразу после ареста Павлова решено было ходатайствовать об его освобождении, составлялись адреса, протесты.
Через несколько лет в бумагах Лаврова жандармы нашли проект заявления по делу Павлова, составленный им от имени комитета Литфонда. Петр Лаврович заявил на следствии, что… не помнит, был ли данный проект предложен комитету, но что он лично с уважением относился к деятельности Павлова по созданию воскресных школ. Лавров назвал клеветой заметку в «Северной пчеле» насчет отступлений лектора от текста. По его словам, Павлов лишь прибавил в конце лекции слова: «Имеющий уши, да слышит». Разве в них есть какой-либо противозаконный намек? При всей очевидной безобидности этого показания Лаврова данные его слова были взяты как одно из оснований для обвинения в «сочувствии и близких отношениях к людям, известным правительству своим преступным направлением…».
Да к тому же еще один документ имелся у следователей: «В бумагах ваших оказалась подписка в пользу профессора Павлова, из которой видно, что разные лица подписались на 122 р. 50 коп. Объясните, кем была предложена эта подписка…» На это Лавров отвечал: «г. Павлов пользовался большим сочувствием, и, когда он потерял свои места профессора при Университете и Училище правоведения, то много раз разные лица предлагали собирать деньги в пользу его. Этот список был мне доставлен… как к члену этого комитета (Литфонда. — Авт.). Полагаю, что это была только подписка на деньги. Когда, не помню…»
А не хитрил ли Петр Лаврович? На листе подписки (а среди подписавших Н. Утин, Серно-Соловьевич, Гогоберидзе и др.) четко видна дата: «март 8». Именно в этот день составлялся и адрес в пользу Павлова.
Студенческий комитет, заправлявший делами «Вольного университета», постановил в знак протеста против правительственного произвола в отношении Павлова прекратить чтение лекций. Четырнадцать профессоров из двадцати одного солидаризовались с этим решением. Профессор Н. И. Костомаров, однако, игнорировал это постановление и 8 марта явился для чтения лекции. Ему была устроена шумная обструкция.
Из письма Лаврова Г. В. Плеханову от 25 ноября 1889 года: «В эпоху закрытия курсов для студентов в Петербургской думе Ник[олай] Гаврилович] был членом комитета Литературного фонда одновременно со мной. Тут мне остались живы в памяти несколько слов, сказанных им в заседании комитета и которые сделали для меня очевидным, что движение студентов против Костомарова, не хотевшего прекращать лекций из-за ареста профессора Павлова, происходило с согласия Чернышевского, под его влиянием».
На следующий день после истории с Костомаровым, 9 марта, министр народного просвещения А. В. Головнин официально запретил лекции в «Вольном университете».
«С г. Чернышевским отношения мои были довольно дальние, тем не менее я раза два бывал у него и он, кажется, раз бывал у меня, но, большею частью, наши отношения ограничивались тем, что мы встречались как члены Комитета Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым, а также при устройстве Шахматного клуба, которого я был выбран старшиною…» (Из показаний Лаврова на следствии).
«Надо сойтись!»
