Но Лешка на его слова не обратил внимания и, легко потряхивая чемоданом, направился к своему дому — наискосок от автобусной остановки.
Мать была дома, чистила картошку. Сидела, склонив седую голову. Лешка постоял на пороге открытой двери, подождал, пока мать своим материнским сердцем почувствует его, — не почувствовала, хотя в последнее время часто думала о нем.
— Привет и солнце! — громко, так что Ксения вздрогнула, сказал Лешка и размашисто прошел через кухню к матери.
Мать вскрикнула, вскочила, засуматошилась, увидя сына, тут же заплакала, выговаривая ему, что совсем забыл ее.
— Как же забыл, когда тебе во какой подарок привез! — доставая из чемодана целлофановый пакет, ответил Лешка. — Ну-ка, подставляй плечи. — И он накинул на нее тонкий шерстяной платок. — Оренбургский, маманя, тот самый, про который в песне поется. По дяди Петиному совету действовал. Как? — Он отошел на шаг и оглядел мать, маленькую, раньше времени усохшую женщину с голубыми, как осколки стекла, глазами.
Она сразу же обессилела и оттого, что нежданно свалился пропавший сынок, и оттого, что не забыл ее, думал о ней, коли привез такой щедрый подарок. Сама она себе давно уже ничего не покупала — не на что было. Донашивала старье.
Потом Лешка достал из чемоданчика небольшой пакет. Вскрыл его и положил на стол пачку бумажных салфеток.
— Это чтоб с полотенцами не возиться, — пояснил он, — вытер губы или руки и брось. Никаких стирок. Эх, жаль, дядя Петя не поехал со мной. Вот человек! — Он порылся в бумажнике и показал матери карточку, на которой был снят с дядькой лет сорока пяти. На дядьке была шляпа с перышком и такая же черная кожаная куртка, как у Лешки. Он приветливо улыбался всем, кто на него глядел.
— Вот он и есть дядя Петя, — восторженно сказал Лешка, — настоящий хозяин положения. Я ему заместо родного сына и вместе с тем лучший друг его и товарищ.
— Дай бог ему здоровья, — глядя на сына и дядю Петю, сказала мать.
— За его здоровье не волнуйся. Знает, как жить. — Лешка достал из чемодана кружок колбасы, батон и бутылку водки. — Давай, маманя, сразу договоримся. Я проездом. На одне сутки. И дальше.
— Да ты что, сынок! — вскрикнула Ксения.
— Учти, маманя, говорю только один раз. Таков закон у нас с дядей Петей. Сказал — отрубил. Считаю родственным долгом позвать крестного. Сходи за ним, а я пока сполоснусь с дороги.
Крестный явился сразу. Его можно бы и не звать, сам бы пришел — Репей уже сказал ему.
— Крестничка бог послал! — крикнул он еще у порога.
— Проходи, проходи, крестный! — вставая навстречу, сказал Лешка и троекратно расцеловался с ним. — Садись, отметим такое дело. Ты, маманя, тоже.
— Ой, сынок, да чего уж я-то... — но тут же послушно села.
Крестный поглядел с веселой усмешкой на крестника, на его козлиную бороду и принял стопку с водкой.
— Ну что ж, значит, с возвращением, — сказал он.
— Точнее, со свиданием, — поправил Лешка и пояснил: — Возвращения не будет.
— Это как же?
— Давай, давай, двигай. Позднее объясню.
Крестный вплеснул в широко открытый рот водку и взял кусочек колбасы. Рассмотрел его, понюхал и стал есть.
— Как живете, хлеб жуете? — деловито спросил Лешка, промокая салфеткой губы.
— А чего нам делается. Нового председателя поставили.
— А старый где?
— Сняли.
— За что?
— А нам не сказывали. Того сняли, энтого поставили.
— Свой, чужой?
— Чужой. А ты чего, разве не насовсем?
— А на кой мне? Чего у вас делать-то?
— Ну, дела-то много. Только, конечно, если у тебя свои планы...
— Точно. Надо жить, как птица! — категорично сказал Лешка и положил перед крестным бумажную салфетку.
— Это в каком же смысле? — спросил крестный, не обратив внимания на салфетку.
— А в таком, что все эти ваши дома с дворами, со всякой животиной — заблуждение. Ничего этого не надо. Человек должон быть свободным, как птица.
— Так ведь ей, птице-то, много ль надо? Поклевала, и спи на ветке. А человеку как без дома? Ты чего-то не того, крестничек.
— Того, того. Тебе бы послушать дядю Петю, он бы тебе враз все растолковал. Вон, вишь, с чем я прикантовался сюда, — Лешка показал на чемодан. — Тут и все мое хозяйство. А в нем, считай, ничего и нету.
— Так чего ж хорошего-то? Пять лет блуждал и ничего не скопил? — осуждающе усмехнулся крестный.
— Это смотря как поглядеть, — ответил Лешка и вытащил из внутреннего кармана куртки пачку бумаг. — Во, видишь?
— Ну.
— Аккредитивы. Куда ни сунусь, везде дома. Потому как деньга есть.
— Ну это само собой, если деньга. А если нету?
— А такого со мной положения быть не может.
— Если не секрет, много у тебя деньги этой?
— Хватает.
— Остался бы, сынок. Женился бы... — сказала Ксения и заплакала.
— Кстати, жениться тоже совсем необязательно, — тут же отрезал Лешка, — зачем своя баба, если на каждой стройке можно не хуже найти.
— Так это ж нехорошо, — построжал крестный и даже отстранился от стола. Но Лешка тут же налил ему в стопку, и крестный принял прежнее положение. — Это разврат называется, — все же осуждающе сказал он.
— Ну да... грех.
— Да. Ты не кобель, а человек. А человеку надо себя вести достойно.
Лешка помолчал, собираясь с мыслями, почесал бороду.
— Тут я не знаю, как бы тебе половчее ответить. Вот дядя Петя сразу бы тебя довел до ума. Вот он... ну, давай выпьем.
Выпили.
— Ешь, ешь колбасу-то. Специально взял кружок со стройки. У нас там знаешь какое было обеспечение! Вот, говорят, на БАМе еще лучше. Туда махну завтра. Дядя Петя, поди-ка, там уже. А у вас есть ли такая колбаса?
— Ну откуда же... Нам никакой не завозят.
— Ну вот, а ты говоришь — разврат. Чтоб жить по-настоящему, надо пользоваться самым что ни на есть лучшим, что есть в стране. Мы с дядей Петей самые выгодные стройки берем. — Лешка остро взглянул на крестного. — Вот ты чего видишь в нашем Кузёлеве?
— А чего? Мне всего хватает.
— Хватает, — передразнил крестного Лешка. — Чего ты видел-то в своей жизни? Бананы ел?
— Не.
— А ананасы?
— Не знаю такого.
— Тогда и молчи. А то еще тоже — шьешь разврат. Я вот гляжу на тебя, и мне тебя жалко, что ты всю жизнь проторчал здесь и ни хрена не видел.
— Ты бы не меня, а матку пожалел.
— А чего ее жалеть? У нее все в порядке.
— В порядке? А то, что ты ее совсем забыл, это как? — строго спросил крестный и подвигал седыми бровями.
— Где ж забыл, если приехал навестить? Не то говоришь, крестный, жизни не знаешь. Ты вот вроде домовой мыши, а я — как птица. Куда хочу, туда лечу. Она знаешь страна-то какая — хошь на юг, хошь на север. Везде стройки...
— А чего это ты меня домовой мышью обозвал? — отстраняясь от стола, с обидой сказал крестный. — Кака така я тебе мышь?
Лешка разлил остатки и ласково сказал:
— Ты не так понял. Это не то что ты мышь, а в сравненье, чтоб яснее было, как жить, Это дядя Петя так сравнивает. Так что не обижайся. Вот мышь и птица, — ясно, какая разница? Вот я к чему.
Крестный молча выпил, не глядя на Лешку. Видимо, обиделся.
— И что ж, ты долго так, сынок, будешь пропадать? — спросила Ксения, глядя с грустью на сына.
— А это уж на всю жизнь запланировано. Лучше не придумаешь. — Лешка опять достал аккредитивы. — Все с собой. Тут вершки, а в другом, потаенном месте — корешки. Вот пойду сейчас в сберкассу и все их в валюту превращу.
— И много выйдет? — полюбопытствовал крестный.
— Сказал, хватает, значит, хватает.
— Тогда бы хоть матке оставил толику. Чего ей пенсия? Тридцать рублев. А человек она нездоровый.
— Это можно. Я вот привез ей оренбургский платок, про который в песне поют. Ну-ка, покажи, мамань, пусть крестный посмотрит.
Ксения прошла к комоду, достала платок.
— Вот, смотри, кум, какой гостинец мне. — Ксения накинула на плечи платок и с укором сказала ему: — Не забыл меня сынок. Помнил. Так что ты зря на него...
— А я ничего, кума. Так, к слову пришлось... Значит, ты не расположен оставаться?
— Нет. Я тут проездом. На БАМ подамся.
— По какой же специальности работаешь?
— Механизатор. И на бульдозере, и на самосвале могу, на экскаваторе. Что-ничто, а в месяц триста, а то и поболе зашибаю.
— Не пьешь?
— В меру. Да и то, если только с дядей Петей, а так нет. И без водки удовольствиев хватает.
— Это каких же? — заинтересовался крестный.
— Кино, бабье, ну и сам по себе отдых.
— Это хорошо, что ты не пьешь-то. — Крестный закурил.
Закурил и Лешка.
— Чего по вечерам делаете? — спросил он.
— Передачи смотрим. Вот купил бы матке телек, сидела бы и тоже смотрела. А так скучает.
— Что ж, это можно. Надо только аккредитив сменить. В Гдове есть телеки-то?
— А как же, хоть и цветные.
— Как, маманя, тебе надо цветной?
— Да уж и не знаю, какой хочешь. А то и верно, Другой раз така хмара навалится, что не знаю, куда себя и девать.
— Ну что ж... На попутке сейчас сгоняю в Гдов, и порядок.
