— Пьянь и срань! Задницы содомские! — Отводил я душу, когда моряки прибыли наконец в Азов. — Драть бы вас, пока шкуры не полопаются, как на немецкой жареной колбасе! Война идет, а вы в тылу водку хлещете: что с такими ворами делать?!
— Виноваты, Ваше Превосходительство! Отслужим.
— Сколько за драку Иван Лукич кнутов присудил?
— Немилосердный он человек, господин генерал: по двадцать пять каждому…
— Пожалел, видно… Я по пятьдесят назначу. С отсрочкой до окончания кампании. А на службу вашу — посмотрим. Может, кому и скостим.
В заброшенной турецкой фортеции на донском рукаве давно уже были собраны морские артиллеристы для обучения минному делу. Но учеба шла плохо. Если честно — никак не шла, потому что мне было некогда заняться, а больше, до приезда екимовской команды, некому. Зато рулевые гребных судов не теряли времени даром, привыкая сохранять строй и маневрировать ночью, в полной темноте. Опытные штурманы на ведущих флотилию стругах держали курс по звездам, компасу и лоту, прочие ориентировались на зажженные ими потайные фонари, кои светят только в одну сторону. Для сохранения тайны, смысл ночных экзерциций намеренно затемнили: дескать, учимся прокрадываться мимо турок. Минная атака линейных кораблей — идея на один раз, понятно любому. Простейших защитных мер достаточно, чтобы ей воспрепятствовать. Предательство или неосторожная болтовня могли погубить всё.
Сохранять хладнокровие с каждым днем становилось все труднее. Хотелось боя — но мелкие стычки с ногайскими наездниками не стоили внимания даже полковников. Главные неприятельские усилия направлялись против Голицына. Однако и там войска не пришли еще в столкновение: сераскир Сулейман-паша расположился в Бендерах, навел мосты, устроил предмостные укрепления — но далее не шел. Молдаванский ренегат Колчак, в крещении бывший Ильей, а после обрезания ставший Хусейном, командовал гарнизоном Хотина и посланными ему в поддержку отрядами капыкулу. Пока русские обозы и артиллерия переползали пороги, турки успели Очаков укрепить, гарнизон — пополнить, а в лимане сосредоточить гребной флот, далеко превосходящий наш. Начинать осаду столь мощной крепости, когда в полутора сотнях верст находится сильнейшая неприятельская армия, противоречит начальным правилам военного искусства. Помочь князю Михаилу Михайловичу я ничем не мог, ибо главная нехватка днепровского корпуса заключалась не в солдатах, а в провианте. Подкрепления только ухудшили бы дело.
Стояла несносная жара. Солнце заливало азовские берега расплавленным металлом своих лучей. Паруса обвисли на реях кораблей, как подштанники на балконах Палермо. Ядовитая гадина сомнения свила прочное гнездо в моей душе: галеры и шебеки, хищно кружащие между берегом и турецкой эскадрой, просто не позволят к ней подобраться по зеркально гладкому морю. Ни днем, ни ночью. Разве новолуния дождаться? Все равно, в такой тиши даже плеск весел слышен за несколько верст. Но вот однажды, в послеполуденный зной, нежданное движение воздуха заставило с надеждой посмотреть в небо. Стена мрака тянулась на западном горизонте, быстро приближаясь и вырастая. Заворчал отдаленный гром, пыль взвихрилась от порыва ветра. Шквал обрушился на Азов, срывая камышовые крыши пригородных лачуг, ломая столетние чинары и поражая молниями с такой свирепостью, словно Творец окончательно разочаровался в своем создании и пожелал его истребить. Мгновение спустя хлынул ливень.
На другой день прискакала по крупной зыби скампавея из Троицка. Флотский лейтенант доложил радостную весть: ненадежный илистый грунт не удержал якорей, и турок сволокло верст на десять к востоку. Продержись ветер чуть дольше — всем бы им сидеть на мели! А так лишь два малых судна обсыхали у подветренного берега. Корабли вылавировали в море и, не задерживаясь на прежней позиции, ушли. Надо полагать, в Керчь.
Сие означало крутой поворот стратегической ситуации: сомнительно, что османские капитаны захотят вновь испытывать судьбу среди азовских мелей. Триста верст легли между нами и неприятелем. Человек без нерв на моем месте продолжал бы готовить удар до верного — но во мне взыграло нетерпение. Поручив Румянцеву распоряжаться на суше, я плотно занялся гребной флотилией. Лазутчики получили приказ окончить изыскания и доложить результаты. Сомнения вице-адмирала рассеяла примерная ночная атака его кораблей на рейде. За три дня до новолуния русский флот в полном составе поднял якоря и устремился навстречу судьбе. Впереди, широким веером, быстрые шнявы и бригантины — дабы очистить море от вражеских дозорных судов. Далее — мои струги. Свежеобшитые корабли, неповоротливые прамы и перегруженные бомбардирские кечи — в арьергарде, на пределе видимости. Ежели турки, паче чаяния, выйдут навстречу в превосходящем числе, наши главные силы успеют своевременно ретироваться.
Мне же пути к отступлению не было. Хочешь особого положения при царе? Это возможно. Только имеет свою цену. Пришла пора платить.
Победа по сходной цене
Чуть слышно плещут о дощатый борт волны. Еще тише, почти совсем без звука, опускаются и поднимаются весла. Не скрипят щедро политые маслом уключины. В двух шагах предо мной, на носу струга, угадывается во тьме фигура с длинным тонким шестом. Время от времени шест ныряет в черную воду и раздается свистящий шепот:
— Десять… десять… десять с половиной…
Кораблю десять футов маловато. Праму хватит. Нам — с лихвой.
Между мною и лотовым — четвероугольная темная масса. Подобие палатки из крашеной в черный цвет парусины. Там компас и фонарь в жестяном цилиндре. Крохотный язычок пламени еле теплится, ни лучика не проникает наружу. Компас пока не надобен: рулевой поглядывает через плечо, уверенно держит Полярную звезду на правой раковине. Курс от мыса Ахиллеон строго зюйд-вест. Если не ошиблись с расчетом скорости, еникальские бастионы сейчас проплывают в трех верстах справа по борту…
Змаевич перед выходом в море уговаривал остаться на флагманском корабле. Дескать, генералы не ходят в бой в первой шеренге.
— В первой? Да я и не собираюсь. У меня даже мины не будет. А рекогносцирование перед боем обязан провести. Самолично.
— Проведи заранее, за сутки до атаки. День переждем в море.
— Chi guadagna il tempo, guadagna la vita. Потеря времени может все погубить. Атаковать надо в первую ночь, с ходу. И со своими людьми, Матвей Христофорович, мне надо идти непременно.
— Зачем? На учениях без тебя обошлись.
— Как же без меня? Я на них глядел. Вот и там надо. Сам знаешь, что такое линейный корабль против струга. Слон против котенка: раздавит и не заметит. На иных кораблях шлюпки крупнее. Подплыть ночью в чужом порту к этакой враждебной громадине… Как стена крепостная — букашкой себя чувствуешь. Или ребенком, потерявшимся в лесу. Нужен человек в отца место, чтобы все упования на него возложить…
— Солдаты Его Императорского Величества малодушествовать не должны!
— Не станут. Если генерал рядом. А без генерала, боюсь, духу не хватит против такой мощи переть! Люди, томимые чувством, что их послали на смерть, начнут оступаться на каждом шагу и в самом деле погибнут. Погибнут зря, не сделавши пользы. Надо командовать самому, чтобы иметь надежду на успех.
— Все равно, план безумный. Хотя и продуманный во всех подробностях. Не пойму, как тебе удается сие совместить.
— Если знаешь иной, не безумный, способ добиться превосходства на море — милости прошу. Состязаться в корабельном строении бесполезно, ибо у турок денег больше. Разорим страну безо всякого толку. Морская война — удел богатых, нам же нужна победа незадорого. По сходной цене.
Трудно вообразить что-либо дешевле казачьих стругов, и даже из них для нынешнего похода отобраны самые малые. Не ради цены, ради осадки. Сейчас три десятка суденышек скрыты во мраке за кормой. Морских чинов на каждом только двое: рулевой и минер. Гребцов брал из ландмилиции, кто сам желает идти и умеет хорошо плавать. И хорошо грести, само собою. Таких нашлось довольно: линия левым флангом упирается в море. Полоса меж устьев Миуса и Берды, с рыбными ловлями и соляными промыслами, отдана войску на довольствие. Ландмилицкие солдаты с побережья, пожалуй, и донским казакам не уступят. После боя от их выносливости будут зависеть жизнь и свобода: чем бы ни кончилась дерзкая попытка, уцелевших только скорость может спасти. Предвижу коллизию с подбором тех, чьи лодки будут разбиты. Струги нагружены едва ли на треть, но сколько их останется целыми? Бог весть.
— Табань!
Хриплый шепот впередсмотрящего сбивает с мыслей. Дублирую команду, потом вглядываюсь, в чем дело. Так нарушать субординацию ему дозволено только в крайнем случае.
В непроглядной тьме возникает что-то еще темнее, форштевень с деревянным стуком ударяется о… Откуда здесь плавающее бревно? Хорошо, скорость небольшая — и ту почти погасили.
