Постояв минуту, я развернулся и пошел к троице «оглоедов». Пригнулся, чтобы не удариться головой о притолоку, и шагнул внутрь. Саманный дом хранил прохладу, как и все южные постройки. Не знаю, каким секретом обладали старые строители, но купеческие дома, да и любые жилые сооружения в старой части города, обладали уникальным свойством. В жару дарили свежестью спасая от раскаленного южного солнца. Зимой сохраняли тепло.
Как и водится на Кубани, мазанка была пятистенной. Внутренняя, пятая стена, делила помещение на две большие комнаты. В первой, где мы сейчас собрались, в молчание разглядывая друг друга, стоял обеденный стол возле открытого окошка, и тулился кособокий диван. Возле него торчала собранная раскладушка.
Оксана стояла возле входа во вторую комнатку и с тревогой смотрела то на меня, то на Федора.
— Я так и не понял, Антонина Владленовна — бабка или тетка? — улыбнулся я, стараясь не расположить к себе ребят.
Черт, все время забываю, что я теперь выгляжу таким же как и они — юным и подозрительно любознательным в моем случае.
— Дура она истеричная! — буркнул Федор, сжимая кулаки.
— Федя! — возмутилась Оксана и строго посмотрела на парня. — Тетка она нам, мамина дальняя родственница. Сестра троюродная. Точнее, жена троюродного брата. Мы в детстве часто к дяде Боре приезжали погостить. Тетя Тоня не всегда такая была. Несчастная она женщина, у нее сыночек погиб, вот и злится на весь мир.
— А Манька — это кто?
— Это племянница, присматривает за ней. А тетя злится, говорит, что смерти дожидается, — Оксана отвечала на мои вопросы спокойно и мягко, глядя прямо мне в глаза.
— Чё ты перед ним распинаешься? — заворчал Федор, зыркнув на девушку. — Ты кто такой? Зачем пришел? Что тебе от нас надо?
— Мне ничего. А вот милиция вас ищет.
— Врешь! У толстяка заявление не приняли! Незачем им на себя еще один висяк вешать!
— Сидел что ли? — уточнил я, разглядывая хмурого Федора.
— Не твое дело! Нет!
— Да вы присаживайтесь! — вдруг засуетилась Оксана. — Хотите домашний лимонад? Крем-сода! Я сама делаю!
Девушка метнулась за занавеску, разделяющую две комнаты, и вернулась с запотевшим кувшином. «Надо же, и холодильник имеется, все как в лучших домах. За сколько же они такие царские хоромы снимают? И зачем, если денег нет, и на воровство пошли?» — размышлял я, принимая из рук хозяйки стакан.
— Присаживайтесь, — настойчиво повторила Оксана и сама подала пример, усевшись за стол.
Федор скрипнул зубами, но разжал кулаки и последовал её примеру. Я взял стул за спинку и переставил так, чтобы держать в поле зрения и входную дверь, и незадачливую парочку.
Оксана моргнула и покраснела, закусила губу, по глазам видно: расстроилась. Ну а какое к вам, товарищи, доверие может быть,? Вы советскому человеку и не товарищи вовсе, а расхитители социалистической собственности. Хотя нет, частной же.
Молчание затягивалось. Федор сопел, Оксана алела щеками и прятала под ресницами мокрые глаза. Так, ясно, придется самому.
— Вы кто? Воры? — спросил я, внимательно отслеживая реакцию.
К девичьим щекам моментально прилила кровь, они запылали пожаром. С ресниц закапали слезы. Федор набычился, положил кулаками на стол и глянул на меня исподлобья.
— Слышь, паря, ты вообще кто? Чё тебе от нас надо?
— Говорю же — дружинник я. Про ДНД слыхал? Ну так вот я оттуда. Помочь вам хочу.
— Если хочешь помочь, проваливая и не мешай!
— Э, нет, так дело не пойдет. Вы на моем пляже воруете. И в моем городе. А нас потом на дежурства вне графика дергают. Оно мне надо? Лично мне нет.
— Можно подумать, у вас ворья нет! — еще сильнее засопел парень.
— Может и есть, за руку не ловил. А вот вас почти с поличным взял.
— Федь, — девушка осторожно положила ладошку на сжатый кулак с побелевшими костяшками. — Давай все расскажем? Пожалуйста! Я же вам говорила, вся эта затея плохо кончится. И Ваньку втянул! Был бы жив отец… — голос Оксаны дрогнул, но она собралась и закончила мысль. — А он дружинник. И человек вроде хороший. Видишь, сам пришел, милицию не привел. Помочь хочет… Пожалуйста! Мама узнает — не переживёт позора!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Откуда ты знаешь, что не привел? Вдруг за забором стоят и дожидаются!
Зрачки у Оксаны испуганно ахнули, девушка прижала руки к груди, с тревогой глядя на меня.
— Это…правда?
— Нет, конечно. Я тебя случайно увидел, в библиотеке. Ты журналы брала, а я газеты читал. Узнал по голосу, решил проследить, узнать, где живешь.
— Зачем? -
— Не знаю, если честно, — я пожал плечами. — Не показалась ты мне прожжённой воровкой даже в темноте, — я улыбнулся. — Рассказывай, нету со мной милиции. Один я.
— Федь…
— Делай что хочешь! — буркнул Федор и отвернулся к стене.
— Хотите еще лимонаду? — спросила Оксана, собираясь с духом.
— Нет, спасибо. И давай на ты. Все-таки столько пережили вместе, — я подмигнул Оксане, и она снова залилась румянцем. — Рассказывай, что случилось.
Федор, Оксана и Ваня оказались родными братьями и сестрой. Отец умер пять лет назад, оставив их в двухкомнатной квартире, полученной от строительной конторы. Организация строила жилье для советских военнослужащих. Собственно, так и моя семья получила свое жилье: сначала «нулёвку», а потом и двушку, потому что с нами жила мамина мама. Квартиру заработала мама, которая начинала штукатуром-маляром на стройке в точно такой же конторе, связанной с Советской армией.
Несколько лет назад в семье Рыжовых случилось несчастье, заболела мама Елена Ивановна. Заболела серьезно. Врачи долго терзали несчастную женщину, проводили исследования, назначали лечения, но все бестолку. При этом врачи не уточняли, от чего лечат.
Первым заподозрил неладное Федор, как самый старший. Своим упорством и настойчивостью, он дожал врачей и выяснил, что маме ставят диагноз «лимфома Ходжкина». Проще говоря: рак, как объяснила ему дома потрясенная сестра, заканчивающая первый курс мединститута. В СССР не принято было сообщать подобный диагноз пациенту, тем более родственникам.
Семья прошла весь путь советского онкологического ада: от кабинета в районной поликлинике до диспансера по прописке и областного научно-исследовательского центра. В семидесятых годах диагноз «рак» означал только одно: прогноз неблагоприятен. А про лимфому врачи и вовсе говорили: «Точных случаев излечения не имеется».
Елена Ивановна упорно отказывалась продавать автомобиль, доставшийся от мужа, не желая тратить наследство детей на мифическое выздоровление. Федор психовал, пробовал работать таксистом, но быстро понял, что так денег на дорогие экспериментальные лекарства не заработает, и подался на Север разнорабочим.
Оксана осталась на хозяйстве с мамой и младшим братом. Федор слал деньги на усиленное питание. Так они прожили год. И тут один из молодых врачей посоветовал увезти маму на юг на все лето. И обратиться там к старому доктору, который уже давно на пенсии и принимает только по рекомендации от «своих». Этим своим брался быть молодой специалист.
По его словам, этот пенсионер от медицины изобрел средство, способное вылечить Елену Ивановну от страшного заболевания. Но жить непременно нужно в том же месте, где и чудо-врач, чтобы он мог контролировать состояние пациента и регулировать процесс лечения. Врач обещал, что после трехмесячного лечение под присмотром незаслуженно списанного на пенсию целителя и к Елене Ивановне вернется здоровье.
На семейном совете постановили взять все накопленные деньги, и оправится спать маму. Как не сопротивлялась женщина, дети увезли её в наш Энск, и вот уж второй месяц она посещает врача на дому, принимает грязевые обертывания, настои трав, занимается специальное гимнастикой и прочее.
С жильем помогла Маня — троюродная то ли сестра, то ли тетка, Оксана в этом слабо разбиралась. Сама девушка занималась репетиторством с местными недорослями, подтягивала по биологии и химии. Подрабатывала немного медсестрой: ставила уколы страждущим. Ване удалось устроиться разнорабочим на сбор урожая.
