Обыкновенно в полёте она испытывала чувство радости, почти восторга. Сегодня же у неё было состояние, которого она не знала. Подобное чувство к ней являлось и раньше, и даже почти в детском возрасте, но оно быстро проходило, оставляя по себе приятные, и в то же время грустные воспоминания. На этот же раз она ещё испытывала и тревогу: вдруг как и эта любовь окажется минутно вспыхнувшим увлечением? Нет, нет, — говорила она себе, — только не это, только бы навсегда осталась в её сердце так внезапно и так стремительно залетевшая волна радости от встречи с русским учёным.
Драгана искала любви, она ждала любви и теперь уж была почти уверена в том, что любовь к ней, наконец, пришла. Русский парень явился в каком–то нереальном розовом сиянии, в образе принца с диадемой на лбу, и не выходил из головы. Она летела к отцу по делу, ей надо было о многом переговорить, она могла бы отправиться попозже, но летела именно сейчас, гонимая нетерпением рассказать о своих чувствах человеку, который был для неё и отцом, и другом. Сейчас, в эту минуту, для неё во всем свете были два человека: отец и русский учёный. Она даже матери о нём ничего не сказала. Образ Бориса всё время стоял перед глазами; она думала о нём и видела перед собой его лицо, его глаза… Он улыбался. И будто бы говорил: я знаю это чувство, я любил, теперь вот и ты влюбилась.
И улыбался. Он радовался. Она это видела. Но, может быть, радовался оттого, что и сам влюбился? В неё, конечно. В кого же больше? Иначе, зачем бы ему улыбаться? Он, конечно же, влюбился в неё! Она знала, — многие ей говорили: в неё нельзя не влюбиться. И он влюбился. Влюбился так же, как и она. И оттого был весел.
Слева по курсу показался Дом Волка. Дедушка Драган построил его шестьдесят лет назад, когда у него появились первые миллионы долларов от эксплуатации купленной им в Кувейте нефтяной вышки. Тогда дедушке было двадцать восемь лет, сейчас ему, как он говорит, две восьмёрки. Строил он свой дом три года по рисункам писателя Джека Лондона. В газетах он прочитал историю, которая потрясла дедушку Драгана, будто писатель вложил в строительство дома весь гонорар, полученный им за книги, и когда он был построен, положил на повозку весь свой нехитрый домашний скарб, и уж подъезжал к дому, как он вдруг вспыхнул, будто облитый бензином. И писатель стал погонять лошадь, торопился, но не успел и подъехать, как дом, объятый пламенем, догорал. В газетах писали, что дом подожгли враги, которых у Джека Лондона было немало.
Годы спустя газеты ещё писали, что Джек Лондон, и раньше увлекавшийся спиртным, после постигшего его несчастья и вовсе запил и умер, едва ему исполнилось сорок лет. Дедушка Драган тогда дал себе зарок: не пить спиртного. И если он за свою жизнь так далеко продвинул нефтяное дело и стал одним из самых богатых людей Америки, то в этом несомненно ему помогала трезвость.
В семидесятых годах, когда в Штатах умами людей овладела истерия от страха перед ядерной войной, дедушка построил себе другой дом на том же западном берегу океана, но вдалеке от больших городов, и возле этого дома, скорее похожего на средневековый замок, построил ещё и дворец подземный с автономным снабжением чистым воздухом и водой, с обширными складами для продовольствия на многие годы. Это тоже была дань времени и результат нагнетаемой тогда военной истерии. Дом же Волка он отдал сыну.
Драгана много раз слышала эту историю. Она ещё в детстве глубоко страдала и от того, что у любимого дедушкина писателя сгорел дом, и оттого ещё, что писатель так рано умер от пьянства. И уже тогда, как и дедушка, она решила не прикасаться к рюмке, и маму свою, и папу беречь от увлечения вином. А Дом Волка она полюбила уже только за то, что в таком же доме хотел жить ставший и её любимым писателем Джек Лондон.
От ангара, куда техники завели вертолёт, она шла по берегу океана к родному дому, балкон которого уж показался под тенью старого дуба. Она шла не спеша; по каким–то ей одной знакомым признакам почувствовала, что у них в доме её ждет Элл Битчер, — с ним, по воле родителей, она была помолвлена ещё в школьные годы. У ствола дуба стояли две легковые машины: длинные лимузины с тяжёлыми стальными боками, с затемнёнными стеклами — обыкновенно они сопровождали Битчера. В них плотными рядами сидели до зубов вооружённые парни из охраны Элла. Где–то здесь рядом были и другие машины. Охранников много — целый взвод, и почти все негры. И лишь начальник и два–три его помощника белые, из бывших офицеров армии и полиции. Элл был хозяином шести нефтеперерабатывающих заводов и по слухам обладал состоянием в три–четыре миллиарда долларов. Ещё недавно главой этой нефтяной империи был его отец, но на него напала мафия. Завязался бой, и охрана магната уже побеждала, развеяла, разметала всех бандитов, но тут налетел вертолёт и прошил из пулемёта машину Битчера–старшего. Несколько пуль по касательной попали в голову олигарха и повредили речевой аппарат и двигательный центр. Отец вскоре умер, завещав все капиталы и дела своему единственному сыну. Охрана с тех пор увеличена; в кавалькаде машин появилось два автомобиля со спаренными зенитными пулемётами для отражения налёта с воздуха.
Между деревьями и за кустами шиповника, точно духи, сновали чернокожие парни, но, завидев идущую к дому девушку, они прятались и наблюдали за ней из–за укрытий. Она же старалась на них не смотреть и хотела бы не думать об их хозяине, но ей было неприятно сознавать, что «Чёрно — Золотой король», как называла печать Элла, был уведомлен о её полёте на материк и загодя поспешил в Дом Волка, чтобы как бы невзначай встретить её и в очередной раз — в сотый или тысячный — заговорить о свадьбе, которая, в конце концов, должна же когда–нибудь состояться.
Элл сидел в плетёном кресле губернатора у крошечного озерца, на берегу которого «росла» беломраморная лилия. Из середины цветка бойко вылетал кристально чистый фонтанчик и, распадаясь на четыре струйки, падал на лепестки цветка, стекая в озеро. Это озерцо и лилия будто были и у того писательского дома. Губернатор приказал сделать точно такие же и у своего дома. И в любое время года, возвращаясь с работы, любил посидеть тут и подумать о своих делах, о жизни, которая складывалась у него хотя и удачно, но протекала неровно, и было в ней много забот, хлопот, а иногда и опасностей. Рядом с креслом стояла качалка, и Драгана, весело кивнув Эллу, села в неё.
— Это невежливо, сеньорита Дана, и я не однажды имел удовольствие делать вам на этот счёт замечание.
Элл ещё с детских времён называл Драгану, как и её семейные, Даной.
— Что невежливо? — спросила Драгана.
— Невежливо так прохладно приветствовать Господина своей жизни; я мог бы рассчитывать и на поцелуй… хотя бы в щёку.
