— А я ему отказала… Мне очень жаль.
— Ну что ты, милая, о чем же тут жалеть? Предоставь это маме. Утром я все для тебя улажу.
— Но, мама, я не хочу выходить за него замуж. Я сама не знала, пока он не заговорил. Вы же знаете, я всегда думала, что выйду за него. А тут, когда он объяснился… я просто не могла.
— Полно, девочка, не волнуйся. Ты ведь отлично знаешь, что мы с папой никогда не станем тебя неволить. В таком деле решать можешь только ты. Ведь речь идет о твоей жизни, а не о нашей, Урсула, о твоем счастье. Но я тебе все же советую выйти за Эдварда.
— Но я не хочу, мама… я не могу… я умру.
— Ну-ну, моя крошечка, успокойся. Ты же знаешь, мы с папой хотим одного — чтобы ты была счастлива. Никто не собирается мою девочку неволить… Папа утром повидается с Эдвардом и все уладит… Дорогая леди Энкоредж только сегодня говорила, какая ты будешь красавица в подвенечном платье.
— Но, мама…
— Ни слова больше, моя прелесть. Время позднее, а тебе надо завтра быть особенно авантажной для Эдварда.
Герцогиня тихонько прикрыла дверь и прошла к себе в спальню. Ее супруг уже переоделся в халат.
— Эндрю!
— Что такое, милая? Я читаю молитвы.
— Эдвард сделал Урсуле предложение.
— Ах, вот что.
— Неужели ты не рад?
— Я же тебе сказал, дорогая, я пытаюсь читать молитвы.
— Милые дети, они так счастливы, просто сердце радуется на них глядя.
Глава 9
На следующий день в начале второго Адам позвонил Нине.
— Нина, радость моя, ты не спишь?
— Я спала, но…
— Послушай, ты правда хочешь, чтобы я сегодня съездил к твоему папе?
— А разве мы решили, что тебе надо к нему съездить?
— Да.
— Зачем?
— Сказать, что у меня есть работа и теперь мы можем пожениться.
— Да, помню… конечно, съезди к нему, милый. Пожениться — это было бы хорошо.
— Но я вот что думаю… как же моя страничка?
— Какая страничка, милый?
— Для «Эксцесса»… ну, понимаешь, моя работа.
— Ах, да… а знаешь что, давай мы с Рыжиком ее напишем?
— Не скучно это тебе будет?
— Это будет божественно. Я в точности знаю, про что ты пишешь и как, и Рыжик, наверно, тоже теперь уже знает, бедняжка… Как он вчера наслаждался… Ну, я еще посплю… мне так нездоровится… До свидания, моя радость.
Адам позавтракал в ресторане. За соседним столиком сидели Агата Рансибл и Арчи Шверт. Она сказала, что завтра все едут на какие-то автомобильные гонки. Адам с Ниной тоже, наверно, поедут? Адам сказал, что да, поедут. Потом он отправился в Эйлсбери.
Напротив него в купе сидели две женщины — они тоже говорили о молодом поколении.
— …и очень это хорошее место для такого желторотого парнишки, я ему так и сказала, и отец говорил. «Тебе, говорю, радоваться надо, что получил такое хорошее место, сейчас, говорю, знаешь, как трудно место получить, не то что такое, а любое». Вот у моей соседки, миссис Хемингуэй, сын уже полтора года как в школу не ходит, сидит дома, бьет баклуши и заочно на инженера учится. «Место, говорю, очень хорошее, а чтобы работа интересная была — этого, говорю, не бывает. Со временем привыкнешь, только и всего, вот как отец привык, да еще будешь скучать в свободное время». Альфред-то мой, как поедет в отпуск, просто не знает, куда себя девать. Посмотрит на море, скажет: «Все-таки разнообразие» — и тут же начинает гадать, что у них там в конторе делается. Да, все это я Бобу выложила, а толку чуть. Заладил свое — хочу, мол, торговать автомобилями. Я ему говорю, торговать автомобилями — это для тех, у кого протекция есть, а ну как дело не пойдет, тебе-то на кого тогда надеяться? Так нет, подавай ему автомобили, да и то сказать, лучше бы ему не жить дома. С отцом они не ладят, и трудно это, когда двое мужчин в доме и обоим одновременно в ванную нужно, и понятно, что Бобу хочется самостоятельности, раз он теперь сам зарабатывает. Но как ему быть? На свое нынешнее жалованье ему одному не прожить, да если б и можно было, хорошего в этом мало, молод ведь, долго ли попасть в беду. Я его новых дружков не одобряю, толкутся у нас с утра до ночи, знаете, как у них принято. Он с ними знакомится в хоккейном клубе, где по субботам бывает. Зарабатывают они почти все больше, чем он, либо просто кажется, что у них свободных денег больше, а в такие молодые годы вредно с теми водиться, у кого денег больше. Начинают завидовать, обиженными себя считают. Мне одно время казалось, что Боб неравнодушен к Бетти Рейнелдс, знаете, дочка миссис Рейнелдс, очень они хорошие люди, и в теннис все с ней играл, и соседи заметили, как они дружат, а теперь он на нее и не смотрит, все со своими хоккейными дружками. Я ему как-то в субботу говорю, давай, мол, пригласим Бетти к чаю, а он мне: «Приглашай, если хочешь». Она и пришла, хорошенькая такая, прямо картинка, а он что выкинул? Ушел из дому и до самого ужина пропадал. Такого, само собой, ни одна девушка не стерпит, она теперь, можно сказать, обручилась с сыном миссис Андерсон, тем, что радиоприемниками торгует.
— А взять нашу Лилли. Вы знаете, как ей хотелось стать маникюршей. Отцу это не нравилось, он долгое время и слышать об этом не хотел. Говорил, что это только предлог, чтобы держаться за руки, но я ему сказала: «Если девочке этого хочется и если она может этим хорошо заработать, так надо родной дочери доверять, а не становиться ей поперек дороги». Я-то, понимаете, держусь современных взглядов. Я так ему и сказала: «Мы не в викторианское время живем». Ну и теперь у нее очень приятная работа. На Бонд-стрит, и отношение к ней хорошее, и никаких жалоб мы не слышим, только вот человек, с которым она там познакомилась… он ей в отцы годится… во всяком случае, уже в летах, но очень интересный — седые усики, такие аккуратненькие, настоящий джентльмен, и автомобиль у него «моррис-оксфорд». По воскресеньям он возит ее кататься, а иногда заходит за ней к концу работы и водит в кино и со мной и с мужем моим всегда так вежливо разговаривает, от такого человека, как он, чего же другого и ждать, а на днях он нам всем прислал билеты в театр. Обходительный такой, меня, поверите ли, называет «ма»… Надеюсь, что ничего дурного тут нет…
— Ну, а наш Боб…
В Беркемстеде они вышли, и в купе сел мужчина в светло-коричневом костюме, достал записную книжечку и вечную ручку и стал решать задачки, которые у него, судя по всему, никак не решались. «Может быть, он все отдал своей дочери?» — подумал Адам.
В Даутинг он поехал автобусом, который довез его до деревни с заправочными станциями. Оттуда пешком дошел до ворот парка. К его удивлению, ворота были открыты настежь, и, приближаясь к ним, он чуть не попал под огромную разболтанную машину, въехавшую в парк на большой скорости; на секунду перед ним мелькнули два злобных женских глаза, с презрением глянувшие на него из заднего окошечка. Еще больше удивило его объявление, повешенное на центральном столбе ворот: «Не входить, кроме как по делу». Пока он шел к дому, его с грохотом обогнали два грузовика. Потом появился какой-то человек с красным флажком.
— Эй, здесь прохода нет. Перед домом сейчас начнут, уже зарядили. Кругом ступайте, коли надо, мимо конюшен.
Лениво прикидывая, о каком оружии идет речь, Адам двинулся по указанной ему тропинке. Он ожидал услышать выстрелы, но до слуха его донеслись только отдаленные крики да еще как будто звуки струнного оркестра, и он заключил, что день для охоты выдался у полковника неудачный. Так или иначе, охотиться возле собственного дома, и притом под аккомпанемент струнного оркестра, — занятие странноватое, и Адам по привычке стал сочинять заметку для «Хроники»:
Полковник Блаунт, отец прелестной Нины Блаунт, упомянутой выше, теперь лишь изредка наезжает в Лондон. Зато он увлекается охотой в своем поместье в Бакингемшире. Его охотничьи угодья, едва ли не самые богатые дичью во всем графстве, расположены прямо перед домом, и ходит много забавных анекдотов о гостях, нежданно-негаданно оказавшихся на линии огня… Одно из чудачеств полковника Блаунта состоит в том, что он стреляет особенно метко под звуки скрипки и виолончели. (Сходной причудой известен мистер Рыжик Литлджон — тот может ловить рыбу только под звуки флажолета…)
Не прошел он и двухсот шагов в обход дома, как его опять остановили. На этот раз путь ему преградил человек в сутане, в необъятных епископских рукавах из белого батиста и алой мантии с капюшоном. Он курил сигару.
— Какого черта вы здесь околачиваетесь? — спросил епископ.
— Мне надо повидать полковника Блаунта.
— Нельзя. За него там как раз принялись.
— Боже мой! А что он такого сделал?
— Да ничего особенного, он просто один из веслеанцев — мы сегодня хотим покончить с толпой, благо погода держится.
Адам молчал, подавленный столь бесчеловечным фанатизмом.
— А вы-то к старичку по какому делу?
