герцога больше похожим на падшего ангела, чем на безжалостного правителя целого герцогства. Поэтому его дядя и регент Людовико Сфорца хочет заказать его портрет? Нет, вряд ли. По правде говоря, я вообще не стал бы ставить на бедного мальчика.
– Subitissimo[29], – сказал мне юный паж. – Его светлость хочет вас видеть прямо сейчас.
Я посмотрел на почти законченный летательный аппарат. Всего несколько дней оставалось над ним поработать! Как можно бросить прямо сейчас?
Мне не приходилось слышать, чтобы Людовико иль Моро тоже наслаждался изощренными пытками собственного изобретения, и все же только глупец посмеет ему перечить. Те недолгие несколько лет, что я живу в Милане, я только и делал, что пытался завоевать расположение его светлости и придворных. Я позолотил и расписал большой скульптурный полиптих в соборе Сан Франсиско Гранде, будучи не более чем винтиком в колесе команды скульпторов, мастеров по дереву и живописцев. Досадно, конечно, зато получил больше комиссионных. Я закончил два варианта «Мадонны в скалах», спроектировал несколько зданий, несколько гидравлических машин и даже новый станок для шелковых тканей.
Его светлость наконец принял мое предложение об огромной конной статуе, памятнике покойному отцу Людовико. Я уже нарисовал голову лошади и спроектировал металлическую арматуру, которая сформирует подготовительную модель. Мы начнем с глиняной модели, а я буду думать, как отлить эту огромную скульптуру в бронзе.
Говоря по правде, у меня здесь было достаточно времени и места, чтобы собрать некоторые изобретения из моих записных книжек. Дворы замка и давно заброшенный зал для аудиенций представляют собой идеальную фабрику для воплощения идей. Я даже переманил нескольких человек на работу в качестве помощников.
Но вот теперь паж говорит мне:
– Его светлость хочет портрет своей возлюбленной. Новой. Subitissimo.
Я заколебался. Новая дама?
У него была другая возлюбленная, незадолго до моего приезда в Милан, но, должно быть, она надоела его светлости, потому что ее нигде не видно. Только маленькая девочка, черноволосая красавица по имени Бьянка, осталась в герцогском замке как память об этом увлечении.
И вот новая дама. Возлюбленная, которая стоит того, чтобы написать ее портрет.
Передо мной наполовину собранный каркас одного из крыльев моей летающий машины, с которого лениво свисает оборванный кусок шелка. Я был на пороге того, чтобы все исправить! Мы могли увидеть, как человек взлетает над площадью Милана… Я подавляю вздох, паж на меня смотрит.
И что же, я должен прекратить работу над этим изобретением и отвлечься на написание портрета юной девушки в объятиях иль Моро?
Но моего мнения никто не спрашивает.
– Дай мне несколько минут, чтобы собрать материалы, – говорю я пажу. – Скажи его светлости, что я скоро буду.
21
Чечилия
Милан
Сентябрь 1490
– Живописец прибыл, синьорина. Я видел, как конюхи помогали ему спешиться у ворот.
Чечилия подняла глаза от томика стихов на латыни и посмотрела на Бернардо Беллинчионе, придворного поэта Милана, заглянувшего в библиотеку. Она сидела у окна, когда он пришел. Ее новый белый щенок, роскошный подарок Людовико, свернулся клубком у нее на коленях.
– Аристотель, – заметил он, указывая на открытые пергаментные страницы. – Хороший выбор.
Она кивнула.
– Останьтесь с нами, – и сжала его руку.
– Я бы с удовольствием, синьорина, если он это одобрит. Мастер да Винчи и я… мы давно знакомы. Мы из одних мест.
За эти недели Чечилия и придворный поэт провели много часов вместе в тиши библиотеки замка. Чечилию успокаивал его тосканский говор, так ей знакомый, особенно учитывая, что ее брат Фацио часто уезжал по дипломатическим делам, и она оставалась без компании. Женщины замка, будь то горничные или придворные дамы, были заняты исключительно тем, что осветляли волосы лошадиной мочой, сравнивали свои украшения на туфельках и обменивались сплетнями о ссорах и интрижках, а все это очень мало интересовало Чечилию. С Бернардо она могла часами говорить на интересные им обоим темы.
Бернардо был единственным, кто понимал, какую пользу она может принести двору, думала Чечилия, и понимал это, безусловно, в большей степени, чем его светлость. С той самой первой ночи, когда Людовико иль Моро лишил ее невинности, Чечилия неустанно работала над тем, чтобы добиться определенного положения при дворе. Она декламировала ему стихи, отрывки из античных философов, произведения Бернардо, еще не положенные на музыку. Иногда Людовико забирал ее из покоев, чтобы она могла спеть, прочесть стихи или очаровать его гостей рассказом или игрой на лютне. Но чаще он ограничивался тем, что похлопывал ее по лицу, как собачку, и уходил, оставляя в постели. Чечилия натягивала одеяло на обнаженное тело и пыталась избавиться от нарастающего в груди чувства пустоты.
Пока постель остывала и тепло от ее любовника рассеивалось в ночи, она лежала без сна, гадая, что было бы, если бы все обернулось по-другому. Что если бы она ушла в монастырь Маджоре и доказала свою ценность там, сохранив невинность? А если бы ее глупые братья не промотали ее приданное и у нее был бы муж, дети и земельные угодья?
Но теперь не было смысла зацикливаться на подобных мыслях.
Чечилия была уверена, что Людовико дорожит ею, пусть и не в том качестве, в котором она бы хотела. Он осыпал ее всевозможными подарками и роскошью, которую она только могла вообразить, от платьев до золотых украшений. Прекрасный жеребец, лучший от заводчика с Доломитовых Альп, ждал ее в конюшне. Виолина, послушный белый щенок – этот подарок Людовико вызвал у нее слезы радости, – свернулся теплым клубком у нее на коленях. Красота всего этого вызывала у Чечилии восторг. Дом в Сиене, где она провела детство, с щербатой посудой и залатанным нижним бельем, казался ей просто старой, давно услышанной сказкой.
А теперь еще и портрет. Людовико выписал художника, мастера да Винчи из Флоренции, чтобы запечатлеть свою фаворитку в красках.
Вообще, сидеть и позировать для живописца, хотя и было большой честью, казалось тем не менее скучнейшим времяпрепровождением. Но если Бернардо будет в библиотеке вместе с ней, она сможет, по крайней мере, не прерывать обучение и их увлекательные беседы.
Но мастер да Винчи оказался настолько далек от определения «скучный», насколько это вообще возможно. Он вошел в комнату в зеленом бархатном плаще, стянутом у горла застежкой, инкрустированной драгоценными камнями, в светло-зеленых чулках и искусно сделанных кожаных туфлях. Из-под обвисшей бархатной шляпы выбивались его темные волосы и густая борода. Камердинер и горничная шли позади художника, покачиваясь от тяжести его кожаных сумок.
Леонардо да Винчи и Бернардо поприветствовали друг друга поцелуем в
