Тот увернулся: — Меня одна из су-чек в Гудауте… Схватил её за руку.
— Отпусти! — Наташа, превозмогая боль, сощурила глаза: — Так что, это тебя, как мародёра?
— Это самый доходный бизнес… — не ответил прямо на вопрос Павел.
— Это… Это… — Наташа не могла найти слов. В висках стучало: «Вот такой — Лиану».
— Где Диана? — отпустил руку Павел.
— А зачем она тебе? — Её ждёт наследство… — Оставь его себе! — У моих родителей не меньше!
— Тоже награбили?!
— Слушай! Разве я виноват, что грузины потрошили абхазов, а абхазы — грузин? Я что, должен упустить своё?! Где дочь, спрашиваю?!
— На, выкуси! — прорвало Наташу.
У Павла перехватило дыхание: — Нет, у меня будет Диана! Она — моя! — И вдруг словно осёкся, согнулся от внутренней боли: — У меня не будет больше детей, — прошипел, — ты понять это можешь?
Наташа замерла. Попятилась. Побежала.
Павел выскочил из дверей супермаркета, но остановился, увидев, как Наташа прыгнула в машину, в которой сидели несколько мужчин.
Наташа ехала и не могла прийти в себя, а проезжая Гудауту, заглянула к матери и рассказала о своих предположениях.
То, что она узнала, обожгло калёным железом.
— В столовой Лиана — Павла… — сказала Неля Борисовна.
Подкатил 1998 год. Начались события в Гальском районе. В числе ополченцев, защищавших Абхазию, снова оказался Василий Забетович. Но на этот раз ему не повезло. Со своим взводом преследовал лазутчиков и попал под обстрел. Снарядом угодило в валун. Отскочил камень — и прямо в Василия.
Попал в каску. Каску согнуло. Василий, ещё не чувствуя боли, в шоковом состоянии пробежал метров пятьдесят и упал…. В госпитале провалялся неделю.
Казалось, всё прошло, но начала отниматься нога. И всё хуже, хуже.
Теперь у Дома правительства можно было встретить опирающегося на палку абхаза, который выходил из пятиэтажки напротив, обходил двор, подходил к забору, за которым зарастал травой палисадник, оттуда выходил на площадь, где когда-то штурмовал Дом правительства, и вспоминал бегущих на танках грузин, дым с верхних этажей, депутатов, загоняемых в автобус, подвалы с кувшинами вина в Шромах, встречу с Хасиком на Бзыби… А придя домой, опрокидывал стакан чачи и смазывал автомат, который стоял за холодильником. Не знал, пригодится он ему ещё или нет, но в том, что он должен находиться в боевом состоянии, у него сомнения не было.
9
Выпало Наташе стать бабушкой…
Диана после окончания колледжа вышла замуж и вскоре обрадовала Наташу внуком Сократом. Молодожёны в основном жили в деревне в Лыхнах, а к бабушке приезжали на выходные. Брат Наташи восстанавливал дороги в Ткварчал, его дети тоже оканчивали школу. А Неля Борисовна изредка уезжала из Гудауты то к сыну, то к дочери. Ничто не предвещало новых потрясений.
Когда Наташа по телевизору увидела ракеты, которые обстреливали Цхинвал, у неё сдавило грудь: снова грузины! Снова на дворе стоял август, но не 1992 года, а 2008-го.
Позвонила одной подруге, другой. Все в ужасе твердили одно: грузины попёрли на Южную Осетию.
Вместе с подружками принялись собирать продукты, вещи, которые намеревались направить в Цхинвал. Потом побежали в штаб — он находился напротив военного санатория. Думала: пригодятся.
Но там записывали в Осетию. Даже инвалиды стояли на запись, среди которых опирался на палочку Василий Забетович.
Наташе позвонила по сотовому телефону подружка:
— Ты где?
— Я вот, записываюсь, — ответила Наташа.
— В военкомат давай…
Наташа встретилась с подружкой у вокзала, и они побежали в военкомат.
Здесь собрались командиры, по спискам разносили добровольцев. Но молодых старались не брать. Подростки убивались, напрашивались, но им отказывали. Наташу поразило: старые девчонки пришли, а молодых — почти никого.
Командир бригады держался за голову: — У меня нет медсестёр! Они: — Вот мы… — Можно в Сухумскую. Можно в Эшерскую бригаду. Куда?
— Меня — в Эшерскую, — сказала Наташа. — Я же с ними всю войну прошла.
Записали. Но ни формы, ни медикаментов не дали. Наташу собирали соседи. Одна, когда узнала, лекарства купила, вторая — какие-то продукты, третья — разовую посуду.
Наташа смотрит: у неё нет брюк. Уже три года, как не носила. Поправилась, из брюк вылезла. А надо же одеваться. Где брюки брать? В секонд-хэнд.
Подружка потащила на рынок: — Я знаю, где можно купить! Купили брюки защитного цвета. Маечка у неё была, старые кроссовки тоже валялись дома. Надели, напялили на себя.
Только Наташа вышла на улицу — ей:
— Ты куда собралась?
— Да надо там подняться…
— А, надо! Значит, так плохо?
— Да не плохо… Но надо подняться.
А домашние не знали, что она собиралась. Мама — в Гудауте. Дочка — в деревне.
Мама звонила каждый час: — Наташ, ну как там твои дела? — Нормально.
— Ты смотри, не вздумай! — Да нет, мама, я же старая… Куда я пойду! Тем более что этой зимой перенесла операцию на позвоночнике. Ей запретили носить тяжёлое. Да и сердечко пошаливало.
10
В Нижних Эшерах, где находился сборный пункт, собралось человек восемьдесят. «В списках нас было где-то триста, — подумала Наташа. — Просто не всех взяли». Все одеты в своё. В форме только те, у кого она осталась с войны. Но все вооружены.
«Не то что в августе 92-го, с ножами!» — обрадовалась Наташа.
Парней — под сотню, а медсестёр — всего две. Потом ещё одна прибежала, бросила своего младенца. В восемь утра собрались, а в одиннадцать всех посадили в грузовики, и они поехали.
По дороге ещё девчонку подобрали. Стоит, плачет перед поворотом на Кодор.
— Пешком пойду, если оставите…
Мол, как это без неё! Наташа подумала: «Видимо, побывала в военкомате, а её не пускают». Но скоро выяснила, что в военкомате та не была, нигде никогда не участвовала. Зелёная совсем.
Наташа:
— А ты выдержишь? Ведь полненькая, кругленькая, а надо тяжести таскать.
Та как захлопала глазами.
— Наивная! Думала, там кино… — всплеснула руками Наташа.
Ехали, подростков отгоняли.
Те уговаривали: — Ну возьмите! Рвались. Кто-то на своих легковушках пытался пробиться, но там булыжники, не проедешь. Можно пробраться только на больших машинах.
Где ехали. Где останавливались. Где шли пешком. Машина обгоняет. Наташа говорит подобранной девчонке:
— Лезь, отдохни!
Она: — Нет. Я с тобой. Я с тобой. Я тебя не брошу.
Впереди Наташи, как колобок, катится, чем-то Лиану напоминает. Потом какой-то промежуток пути машины стояли, но можно было поехать.
Она и тут ехать отказалась:
— Я с тобой… Повезли на джипе. Бортовой джипчик: в кузове снаряжение, ребята на борту, человек восемь сидели, и медсёстры.
11
Долго ехали до 106-го поста, где увидели российских миротворцев. Не доезжая 107-го поста, всех выгрузили и пошли пешком. Только к вечеру добрались до 107-го поста. Это пост ООНовцев: палисадничек, цветочки, но ни души.
«ООНовцев как сдуло!» — удивилась Наташа.
Поразили мосты: как идеальные! «Грузины готовились капитально, — открывала всё новое Наташа. — Если бы они не с Осетии начали, а с Абхазии, пошли сверху… Конечно, их бы остановили, но всё было бы иначе».
На 107-м посту медсёстрам дали комнату. Они разложили спальники.
Только выпили чай, как говорят: «Вот сейчас будут бомбить…» Послышались разрывы. Началось под утро, но медсёстры ещё успели поспать. Выскочили, видят: огонёчки светятся, вертолёты один за другим, друг за дружкой следом. И «бах! бах!». Бомбили крепко… С девчонками сидел командир разведчиков.
— Пока не отбомбят, — показал линию на карте, — своих ребят не пущу.
Видимо, не только вертолёты бомбили.
Наутро бригаду Наташи и другую бригаду поделили. Всё чисто по-абхазски, неорганизованно. Любой, кто общался с ними, замечал их несобранность.
У них это в крови, природа располагает к расслаблению.
Прилетел вертолёт — один командир улетел. Другой командир улетел с другим.
Все остались и не знали, что делать. Это было часов в десять утра.
Наташа спрашивает: «Куда улетели?» Говорили: «Одну группу высаживают в одном месте, другую — в другом. А мы идём им навстречу».
И все одним скопом — разведчики, сапёры, стрелки, медсёстры — пошли по дороге. Шли километров двенадцать. Идут: с одной стороны скала, с другой — обрыв. Прошли какой-то мост. Перед мостом — укрепления. Перешли на перебежки, ведь не знают, что впереди… Говорят:
— Не кучковаться… Друг от друга — пять метров… Вдруг мина!
Проходили блиндажи. Окопы. Мешки навалом лежали, а сверху деревянные перекрытия. Чуть не через каждые сто метров.
А внизу, метрах в трёхстах, — землянки. Видимо, грузины пищу готовили, спали. И вверху пещеры: там тоже жили. И всё брошенное.
