Девушка достала из потайного кармашка платья маленькое зеркальце в черепашьей оправе и, глядя в него, поправила волосы. Ее манеры и рассуждения сильно попахивали кое-чем ему знакомым.
– Не пытайся меня зачаровать фокусами, – предупредил мужчина.
– Что? – Девушка приняла удивленный вид. – Чем же это? Зеркальцем? Да оно самое обычное. – Она рассмеялась: – И самые обычные женские фокусы…
– А я ведь знаю, кто ты…
– Да ну? – Незнакомка подняла брови.
– Ну да, – сообщил он. – Я убиваю тварей, которые убивают людей. А вот ты…
– Ага? – невозмутимо улыбаясь, спросила она.
– Сумеречные лисы – наемники эльфов, – тихо прошипел он. – Вы убиваете всех, без разбора.
– Совершенно не понимаю, о чем ты говоришь, – покачала она головой. – Сам ты никак живой?
– Ты убийца, – прошипел он, пытаясь подняться с постели. – Но за кем ты пришла сюда?
– А ты дурак, – вздохнула она, утомленная разговором. – И твой суп остыл…
– Стой! – крикнул он.
Но дерзкая незнакомка уже покинула комнату. И воспользовалась она не дверью, а окном.
Девушка примеряла платья: оранжевое или красное? Она распустила длинную косу и взбила черные кудри. Ее приемный отец Вирил Уом хоть и был порой занудлив, но для выступлений разрешал ей распускать волосы. В конце концов, они же артисты!
Своих родных родителей девушка не помнила. Малой крохой ее подбросили на ступени храма Единого. До десяти лет девочка росла в дисциплине и ограничениях, а затем проявился ее чудаковатый нрав. Строгие жрицы решили, что девочке не стать достойной служительницей их великого культа. Они не стали открыто выгонять ребенка, однако сделали все, чтобы она сама от них ушла.
Орфа сбежала по глупости и совсем бы пропала на грязных улицах, не проезжай в ту пору через их город красивая разноцветная повозка. Девочка прибилась к бродячим музыкантам, благо хозяин повозки обладал добрым нравом, и таков уж он был.
Единый не послал Уомам своих детей, но это никогда не было поводом для грусти. Бонита Уом любила повторять, что в мире и без того много детей, да мало настоящих родителей. Пятью годами ранее Уомы уже приютили двух мальчишек. Филе, как и Орфа, вырос в приюте. А Поле сбежал от пьяницы-отца и долгое время сплавлялся по реке.
Мальчики оказались способными к пению. Орфа же пела ужасно, зато танцевала так, что заглядишься. Она надевала звонкие браслеты на запястья и щиколотки, на пояс повязывала нарядный платок, а в волосы вкалывала цветы в зависимости от сезона.
В самый жаркий, четвертый месяц лета, – со́лий – это были лилии. Братья Филе и Поле принесли ей два цветка на выбор: красный и белый. И теперь у Орфы прямо глаза разбегались!
Девушка любовно провела тонкими пальцами по нежным лепесткам.
«И все же пусть будет красное платье», – решила она.
Смеркалось, и жизнь в деревне Пекела́до замерла. Опустели улицы, поутихли людские голоса и лай собак. Только на главной площади кипела работа. Возводились разноцветные палатки и лавки для торговли, сцена для выступления актеров и менестрелей. Обустраивались кострища для жарки мяса и освещения Праздника.
Глава деревни Ба́риг Дорш, бородатый мужчина весомых достоинств, внимательно следил за тем, как на площадь выкатили бочки с квасом, вином и пивом. Он отдавал последние приказы.
Не всем этой ночью придется петь да плясать в хороводах. В связи с нападениями нечисти и пропажами людей в соседних деревнях вдоль Пекеладо был выставлен караул. Ни одна тварь не должна была проскочить на Праздник. Но главное, ни одна влюбленная парочка, забыв навеселе об опасностях, не должна была прошмыгнуть на реку или, того хуже, – в лес.
Вот уж хватило им бед, когда два года назад из деревни исчезли три самые красивые девушки, и одна из них – младшая дочь Барига Дорша, Филия. Найти пропавших не удалось. Но не успела семья Дорша оплакать дитя, как невесть откуда навалились проблемы с лесами, болотами и нечистью. Случилась эта беда на один из великих солнечных Праздников, и с тех пор Бариг Дорш приказал возвести высокий частокол, поставить сторожевые башни, а по Праздникам удваивал караул.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Не то чтобы глава не верил в силу Единого; скорее он привык трезво оценивать происходящее и делать выводы. Не доверял он и жрецу, чьи проповеди и молитвы так и не смогли уберечь их дочерей от несчастья.
Жрец Дре́йчьис хотя и получал приличное жалованье, но в деревне особым уважением не пользовался. А по личному мнению Барига Дорша, он был слишком молод и хорош собой, чтобы чистосердечно исполнять свое дело и не заглядываться куда не следует; да к тому же имел страсть к выпивке.
Бариг еще раз внимательно пересчитал бочки – их должно было хватить на всю ночь.
Тем временем небо сделалось темно-синим, и на площадь стали стекаться первые гости. Женщины украсили волосы цветами, мужчины надели белые рубахи и подпоясались яркими кушаками. Веселые и нарядные крестьяне шутили и громко смеялись, предвкушая песни, пляски, хороводы и все прочее, что становилось дозволенным в праздничные ночи.
И вот в центр вышли эльфийские музыканты. Толпа затаила дыхание, ведь это были знаменитые менестрели Свободных дорог. Обычно эльфы выступали только в больших городах. Но поскольку в эту ночь они не успели добраться до столицы, то согласились снизойти и до деревенской публики.
Высокие светловолосые юноши в синих, расшитых цветами и листьями кафтанах ударили в бубны. К бубнам присоединилась гитара – не какая-то простая лютня, а излюбленный инструмент городских господ! Один из эльфов, стройный и голубоглазый, запел на родном языке. Его голос разлился по площади словно сладкий мед. На самых драматичных нотах песни ему вторили высокие переливы флейты.
Мужчины задумчиво чесали бороды: эльфьих слов они не понимали. Их жены тайком утирали слезы белыми платочками – коли песня сложена о любви, женщинам и слов понимать не нужно. Глава деревни Бариг Дорш важно посматривал по сторонам. Он был единственным, кто знал истинную цену знаменитого по всей стране эльфийского коллектива, и щедро эту цену выплатил. Уважил он и сомнительную просьбу менестрелей – эльфийские музыканты пожелали выступать первыми.
Чем дольше Орфа наслаждалась игрой менестрелей, тем сильнее ее одолевали страхи. Разве может она, танцовщица-самоучка, никогда не посещавшая даже школы, показаться на одной сцене с подобными мастерами? И не важно, что музыка оказывала на нее волшебное действие, делая неловкую и резкую в обычной жизни девчонку грациозной и плавной; перед каждым выходом на публику Орфу-Писклю одолевали сомнения.
Коротко вздохнув, танцовщица перевела взгляд на толпу. Народу собралось – просто тьма, и кого здесь только не было! Среди прочих Орфа приметила молодого темноволосого жреца. Его плащ с солнечным диском на спине сиял белизной на фоне аляповато разодетых крестьян.
Девушка не сомневалась в том, что жрецу Единого никогда не приглянулась бы какая-то Пискля вроде нее. Однако сегодня на сцене она будет другой. Орфа забудет саму себя и станет возлюбленной рыцаря, принцессой и прочими героинями, чьи прелести наверняка заслужили того, чтобы быть воспетыми на великих солнечных Праздниках.
Наконец менестрели Свободных дорог сыграли последние аккорды. Зрители одобрительно загудели и захлопали в ладоши. Эльфийские музыканты ответили на овации едва заметными кивками и покинули сцену. Следующими после них выступали Уомы.
Наигрывая на колесной лире, братья Филе и Поле затянули песню о пасту́шке. Вирил и Бонита Уом подыгрывали им на дудке и бубнах. Но то ли слушателям требовался отдых, то ли первая мелодия Уомов оказалась им не по душе, толпа как-то отхлынула от сцены. Публика распалась, переключив внимание на лотки с жареным мясом, сладостями и выпивкой. При виде этого сердце Орфы ушло в пятки, ведь ее выход был уже совсем скоро…
Танцовщица снова нашла в толпе приглянувшегося ей жреца и вдруг встретилась глазами с Джиа, стоявшей тут же неподалеку.
