Их дом всегда жил напряженной жизнью. Теперь у Шарлотты часто возникало ощущение, что она приходит в старый театр, в котором по притихшему зданию разносятся призрачные звуки невозвратного прошлого. Все переменилось, но в каком-то смысле было прежним. Ее отношения с матерью оставались сложными, как и раньше, может быть, даже еще больше осложнились из-за отсутствия прежнего буфера.
Шарлотта обнаружила мать на задней веранде. Она неподвижно сидела в кресле, глядя перед собой. Свитер висел на ней, как на вешалке – за последние несколько месяцев Моника Адамс похудела, по крайней мере, на четыре-пять килограммов и полностью утратила свою былую гордую и воинственную осанку. Теперь она производила впечатление женщины, раздавленной жизнью. Победитель проиграл свою главную битву – она потеряла мужа.
Остановившись на пороге, Шарлотта подумала, что мать намеренно мучает себя этим вечерним сидением в плетеном кресле на веранде. Ведь сколько Шарлотта себя помнила, родители каждый вечер после ужина проводили здесь какое-то время. Как-то одним летним вечером они засиделись на веранде до глубокой ночи, и до нее доносились оттуда их приглушенные голоса, сдавленные смешки, но… вдруг наступила тишина, и Шарлотта решила, что они целуются. Она ни разу в жизни не усомнилась в безумной любви родителей друг к другу.
Во многих отношениях они жили совершенно в ином мире, глубокой пропастью отделенном от мира их детей. У них была паства, о которой они заботились. Отец в качестве пастора, мать в роли жены пастора, всеми возможными способами поддерживая его и приход. Предполагалось, что дети при любой возможности будут тоже участвовать в этой работе, с честью и достоинством повсюду представляя свою семью. Дорин и Джейми легко вписывались в такой стереотип. Шарлотта оказалась единственным членом семьи, испортившим благостную картину семейной идиллии, которую ее мать пыталась создать с первой минуты своего замужества. Но мать сумела сделать вид, будто ничего не случилось, что Шарлотта ничего такого не совершала, что все это дурной сон, о котором лучше не вспоминать.
– Не стой над душой, Шарлотта, – неожиданно резко произнесла мать.
Шарлотта вздрогнула.
– Извини.
– Ты очень поздно пришла сегодня.
– У меня был сложный пациент.
– Ты говоришь, как твой отец. – Моника наконец повернулась лицом к дочери. – Но он, по крайней мере, всегда звонил и говорил, что задерживается, чтобы я не волновалась.
Шарлотта приняла укор без комментариев. Она вышла на веранду и села на стул рядом с матерью. Шарлотта рассчитывала на другую ситуацию для беседы, но ждать более удобного случая было бессмысленно.
– Я хочу попросить тебя об одной услуге, мама.
Брови Моники изогнулись от удивления.
– Меня?
– Да. Не знаю, слышала ли ты о девушке, которая вчера вечером попыталась совершить самоубийство, спрыгнув с пирса, но…
– Конечно, слышала, Шарлотта. Она беременна, и никому не известно, кто отец ее ребенка, хотя ходит множество разнообразных слухов по поводу нескольких не слишком верных мужей. Мне трижды звонили по этому поводу до обеда.
Шарлотта должна была предполагать, что разветвленная сеть друзей и знакомых матери уже сообщила ей обо всем. В Бухте Ангелов сплетни всегда цвели пышным цветом.
– Ну, и чего же ты хочешь от меня? – спросила Моника.
– Энни – так зовут девушку – всего восемнадцать лет. Ей некуда пойти, а завтра я должна выписать ее из больницы. – Шарлотта сделала глубокий вдох. – Я хочу привезти ее к нам.
Брови матери поползли еще выше.
– Ты хочешь, чтобы я приняла в свой дом эту девицу?
– Но ведь ты же и раньше помогала людям.
Мать нахмурилась и сжала губы.
– То время прошло, Шарлотта. Оно закончилось вместе со смертью твоего отца.
– Она в беде. У нее нет никого, кто может ей помочь. Мне просто на время нужна комната для нее. Всю ответственность за нее я принимаю на себя. Тебе ничего не придется делать.
– Ты принимаешь ответственность на себя? Это что-то новенькое.
Шарлотта почувствовала, что готова вот-вот взорваться, но понимала, что ссорой с матерью из-за оценки своего прошлого она ничего хорошего не добьется. После смерти отца она все больше и больше превращалась для матери в девочку для битья. И тем не менее Шарлотта надеялась, что со временем горе уляжется, мать немного успокоится, и они найдут адекватный способ общения, осознав, что у них обеих просто нет другого выхода.
– Это всего на несколько дней, – продолжала Шарлотта, не обратив внимания на замечание матери, – пока я не найду квартиры для Энни.
– Я ничем не могу тебе помочь.
– Можешь, просто не хочешь, – мрачно отозвалась Шарлотта.
– Нет, ты ошибаешься, не могу. – Моника взяла письмо с колен и протянула его Шарлотте.
– Что это? – спросила та, быстро просматривая его.
– Уведомление о выселении. Руководство церкви требует, чтобы я освободила дом в течение тридцати дней.
– Что? Это какое-то безумие! – воскликнула Шарлотта, потрясенная неожиданным известием.
– Никакого безумия, просто факт.
В письме, правда, сформулированном значительно более дипломатичным языком, в самом деле высказывалась просьба освободить собственность, принадлежащую церкви.
– Но ты же прожила в этом доме тридцать четыре года! – Шарлотта не могла скрыть своего потрясения. – Здесь твой дом.
– С формальной точки зрения, вовсе нет. Он принадлежит церкви. Дом, в котором я, по твоим словам, прожила тридцать четыре года, официально является домом для пастора Бухты Ангелов и для его семьи. Но пастор в нем больше не живет. – Голос Моники дрогнул. – Мне придется искать другой дом. Где-то еще. Я не могу представить где. – Она покачала головой, уставившись в темноту перед собой. – Было бы намного легче, если бы я умерла первой. Тогда все уладилось бы само собой.
Шарлотта даже не знала, как реагировать на слова матери. Ей никогда не удавалось по-настоящему искренне поговорить с ней, и мать ни разу не делилась с ней, Шарлоттой, своими сокровенными мыслями. Но одно она знала совершенно определенно: сама мысль о необходимости покинуть этот дом для Моники Адамс была невыносима. Вся ее сознательная жизнь прошла в его стенах.
– Наверное, существует какой-то способ добиться отмены их решения, – предположила Шарлотта.
– Нет никакого способа. Преподобный Мак-Коннелл, который совмещает службу у нас с приходом в Монтгомери, устал ездить туда и обратно каждую неделю, да и рассматривался он только в качестве временной замены. Новый пастор начинает службы с ближайшего воскресенья, а переехать сюда он должен в конце месяца. Создается впечатление, что его нашли внезапно, решили взять сюда и поселить в городской квартире, пока я не съеду.
