Неожиданно раздалось громкое шипение, откуда-то сверху на пол – прямо напротив барной стойки – упал длинный серебристый цилиндрик, как бешенный завертелся на одном месте, разбрасывая вокруг клубы светло-жёлтого, неприятно пахнущего дыма.
– На выход! Все – на выход! – что было мочи, прокричал по-русски Егор и рванулся к двери, прикрывая нос рукавов камзола.
– Раз, два, три, четыре! – невозмутимо пересчитал их здоровяк Скрудж, после чего захлопнул дверь, несколько раз повернул в замке массивный бронзовый ключ и посоветовал: – Всё, орлы, бегите к контрабандистской тропе. Туда и Датский Кок подойдёт. И это… Срочно убирайтесь из Плимута – подобру-поздорову! И больше никогда не возвращайтесь сюда…
Глава восьмая
История любви двух корабельных коков
На контрабандистскую тропу они выскочили почти одновременно с Лаудрупом, только с разных сторон.
– Всё, дела закончены… Отдыхаем, господа, три-четыре минуты, потом бежим к морю и срочно выплываем, – тяжело выдохнул датчанин, в руках которого покачивался масляный светильник под стеклянным колпаком. – Скоро вановцы – во главе с самим Чарльзом Ваном – вырвутся из трактира и устремятся за нами в погоню… Их здесь много. Ещё шесть-семь десятков, если не больше, разбросаны по местным публичным домам и прочим злачным заведениям. Главное, что карта Магелланова пролива у меня… Что у нас с ранеными?
В неярком свете фонаря выяснилось, что ранены все, кроме самого Лаудрупа, который не принимал непосредственного участия в схватке (не считая двух противников, сброшенных им с лестницы), и, похоже, по этому поводу немного комплексовал.
У Егора было проколото шпагой правое плечом, но несильно, кость, к счастью, не была задета. Фролка Иванов неуклюже прихрамывал – маховый удар длинным ножом крайне неприятно располосовал его левое бедро, да и из разбитого носа, к которому крепко приложился вражеский бронзовый кастет, весело капала кровавая юшка. А у Солева на затылке значимо надувалась здоровенная шишка – от удара тяжёлым дубовым табуретом. Бедный Илья слегка пошатывался, наконец, не выдержав, отошёл на несколько шагов в сторону, неловко опустился на колени и, громко борясь со спазмами, полностью очистил желудок от неказистой трактирной пищи.
Но больше всех – как и всегда – досталось Ухову: чей-то острый и злой клинок безжалостно отсёк ему левое ухо, кровь струилась по Ванькиному плечу и груди маленьким, но достаточно бойким ручейком.
– Ну, надо же случиться такому! – искренне возмущался Иван, зажимая рану куском белой ткани, оторванной от собственной рубахи. – Теперь придётся менять фамилию. Был, понимаешь, Ухов, теперь стал – Безухов…
Недовольно поморщившись, Егор скомандовал:
– Даю десять минут на перевязку ран! Иначе – по дороге – можно и кровью истечь… Сбросили, братцы, камзолы, рвём нательные рубахи на бинты! Людвиг помогай и не спорь! Потом камзолы не забудьте прихватить с собой, чтобы не оставлять лишних следов.
Эта задержка чуть не оказалась роковой. Когда они уже подбегали к пролому в крепостной стене, сзади послышались далёкие звуки азартной погони – людские неясные вопли и крики, глухой собачий лай, угрожающе прогремел пистолетный выстрел.
– Всем следовать к берегу! – строго велел Егор. – А я приведу взрывчатку в действие. Да, помогите там нашему старенькому генералу выбраться из чрева плакучей ивы. Его же ручные гранаты пусть останутся в дупле…
Он бежал в колонне замыкающим, держа в левой руке масляный светильник, достигнув пролома, остановился, в неровном свете фонаря разглядел две ручные гранаты, заранее закреплённые в камнях расторопным Уховым. Егор поставил светильник на землю, опустился на колени, зажал фитиль, пропитанный специальным раствором на основе белого фосфора, между пальцами одной руки, рукавом камзола другой резко провёл по фитилю, на кончике которого тут же вспыхнул крохотный огонёк. Он торопливо проделал те же манипуляции с фитилем второй гранаты, убедившись, что оба язычка пламени горят ровно и уверенно, отшвырнул уже бесполезный фонарь далеко в сторону, поднялся на ноги и торопливо шагнул в проход, ведущий к спасительному морю.
Только Егор, обежав высокий и жаркий костёр, залёг рядом с Лаудрупом в кустах боярышника и вытащил из-за пояса двуствольный пистолет, как со сторон крепостной стены два раза – с секундным интервалом – сильно громыхнуло. Древняя ива беспомощно наклонилась в сторону, её нижние ветки тут же вспыхнули, огонь начал быстро перемещаться вверх, постепенно превращая дерево в огромный пылающий шар…
В свете яркого зарева было хорошо видно, как над крепостной стеной Плимута повисло облако густой и вязкой пылевой взвеси.
– Всем гребцам – немедленно лечь на дно шлюпок! – обернувшись в сторону морского берега, громко прокричал Егор.
Каменная пыль начала медленно оседать, стало понятно, что гранатные взрывы – вместо того, чтобы надёжно завалить провал в стене – наоборот, его значительно расширили. Вот, на обломках дикого камня и коричнево-красного кирпича показались тёмные фигуры преследователей.
– Огонь! – громовым голосом скомандовал Ерик Шлиппенбах.
Дружно загремели пистолетные и ружейные выстрелы, а ещё через несколько секунд взорвались и две ручные гранаты, оставленные генералом в дупле горящёй ивы, после чего огонь поднялся уже до самых небес, расползаясь во все стороны… Егор, мгновенно закрыв глаза, уткнулся лицом в прибрежный песок и накрыл голову руками…
«Не успел ты, братец! Придётся, очевидно, на время забыть о ресницах и бровях!», – насмешливо хохотнул зловредный внутренний голос, но тут же и утешил: – «Ладно, не переживай, у тебя-то ещё – ни усов, ни бороды. А каково сейчас Людвигу Лаудрупу – с его пиратскими усами? А длиннобородому генералу Шлиппенбаху?
– В лодки всем, так вас растак! – громко проорал Егор, мастерски чередую английские и русские фразы, – Срочно отплываем, к порченой маме!
Через десять минут они уже отошли от английского берега на добрый километр.
– Да, хорошо горит! – грустно усмехнулся Лаудруп, задумчиво поглядывая на север и беспрестанно ощупывая подушечками пальцев остатки некогда шикарных и пышных усов. – После всего случившегося, пожалуй, нам не следует появляться в Плимуте. По крайней мере, в ближайшие пятнадцать-двадцать лет …
Когда шлюпки – с зажженными на носах масляными фонарями, как это и полагалось по ночному времени – проплывали мимо английского фрегата, стоявшего ближе других судов к берегу, с борта корабля начальственный голос обеспокоено поинтересовался:
– Эй, шведы! Что происходит на берегу? Что за взрывы были слышны? Что там так весело пылает?
– Это две группы контрабандистов устроили небольшую войну! – покладисто доложил Егор. – Из ружей палят, ручными гранатами швыряются друг в друга. Ужас, что творится!
– Спасибо за информацию! – вежливо поблагодарил начальственный английский голос, и тут же разразился целым потоком указаний и грубой брани: – Эй, боцман, сучий сын, старый лентяй! Дуй немедленно в боцманскую дудку, мол: – «Все наверх»! Снимаемся с якорей!». Подойдём поближе к этому пожару, пальнём пару раз из пушек – для острастки…
Около «Короля» шлюпки сблизились.
– Значится так, господа! – объявил Егор. – Сейчас расплываемся, то есть, расходимся, если говорить по-морскому, по своим кораблям, усердно и быстро зализываем раны. Ухов-Безухов, поднимешься со мной на борт «Короля»! Там найдётся, кому профессионально перевязать твой кровоточащий обрубок… Отставить смешки! Как только засереет, тут же снимаемся с якорей и уходим, благо и лёгкий восточный ветерок имеется в наличии. Курс? Адмирал Лаудруп, озвучьте наш курс!
– Идём на юго-запад по Бискайскому заливу! – объявил датчанин. – Держим курс на испанский северный мыс Финистерре, первая остановка – в порту городка Ла-Корунья. Там загрузим дополнительные продовольственные припасы, пополним запасы свежей воды и вина.
Санька и Гертруда, естественно, не спали. Тут же, прямо на палубе, не тратя времени на глупые ахи и охи, они умело обработали и перевязали раны Егора и Ухова.
– Ничего, Ванюша! – утешала добрая Сашенция. – Парик оденешь попышнее, девчонки и не заметят ничего…
– А, если, снять придётся тот парик? – продолжал печалиться Ванька.
– Так ты его снимай только в полной темноте, когда дело дойдёт – до настоящего дела, – прыснув, посоветовала смешливая Герда.
А ещё через пять минут от её громкого и неудержимого хохота проснулись и, недовольно крича на всю бухту, разлетелись в разные стороны многочисленные бело-серые чайки, дремавшие на воде под левым подветренным бортом «Короля». Это Гертруда, наконец-таки, хорошенько – в неярком свете масляного фонаря – разглядела лицо своего любимого и ненаглядного мужа: безбровое, почти без ресниц, с жалкой кучкой обгоревшей серой шерсти под носом – вместо некогда длинных и ухоженных усов.
