Гроувер показал свою бляху кассиру, сидевшему в будке у въезда на платную дорогу, и вновь поднял стекло.
— Так что же это было? — спросил Флинн.
— Дерьмо, — процедил Гроувер. — Вы и ваши женщины.
— Я и мои женщины?
— Копа учат, инспектор, — сержант подчеркнул звание Флинна, — в любой ситуации сохранять хладнокровие, не поддаваться эмоциям.
— Как приятно это слышать.
— В тот день, когда мы вместе приехали к дому Флемингов, вы не могли оторвать от нее глаз.
— Все так. Женщина она интересная.
— Вы смотрели на нее круглыми глазами, — заявил Гроувер. — Она ослепила вас!
— Ослепила? Круглые глаза? Гроувер, а не податься ли тебе в поэты?
— Вам захотелось трахнуть ее. Прямо там. И не отпирайтесь.
— Не буду отпираться. Хоть и не знаю, от чего.
— Господи, розовый мотоцикл! Жена федерального судьи, сама преподает в колледже, консультирует бостонскую полицию… и ездит на розовом мотоцикле. О, боже!
— Да, розовый мотоцикл покорил мое сердце, — признал Флинн.
— Вы не слышали ни одного ее слова. А ведь она созналась в совершении преступления, Френк! Но вы ее не слышали.
— Нет. Я не слышал ее признания.
— Посудите сами, Френк. Судья был старше ее на двадцать два года. Ей — тридцать один. Ему — пятьдесят три.
— Помнится, она что-то говорила по этому поводу.
— Она заезжает за мужем на работу, везет в ресторан у залива, где они обедают с большим количеством спиртного. Потом она отвозит его в аэропорт. Это существенно. Сразу ясно, что она пила гораздо меньше, чем он. То есть старикан здорово набрался.
— Понятно.
Гроувер припарковал «Форд» у тротуара напротив входа в терминал «Зефир эйруэйз» и выключил двигатель.
— А здесь, в аэропорту, она реализует свой замысел, приводит старикана к автомату, где он страхует свою жизнь на полмиллиона долларов. Притворяется, что не знает о страховом максимуме в сто двадцать пять тысяч. Это часть ее плана. Потом она может заявить, что с автоматом они просто играли, никакого злого умысла не было.
— Естественно.
К ним уже направлялся патрульный в блестящем дождевике.
— Она дожидается, пока чемодан судьи отправят на борт самолета. И сама говорит, что вещи собирала она, а судья в чемодан даже не заглянул.
Патрульный с силой забарабанил кулаком по стеклу со стороны Флинна.
Флинн даже не взглянул в его сторону.
— Потом она говорит, что поехала домой, легла спать и даже не знала, что этот чертов самолет взорвался сразу после взлета.
— Я по-прежнему не вижу никаких новых улик.
Патрульный все барабанил по стеклу, рискуя его разбить.
Флинн медленно опустил стекло, посмотрел на копа.
— Что вам угодно?
— Убирайте отсюда машину! Здесь стоянка запрещена! Живо!
— Нет, — ответил Флинн и поднял стекло. — Из сказанного тобой, Гроувер, я все равно не понимаю, почему ты решил арестовать миссис Флеминг.
— Все знают, что сын судьи — азартный игрок.
— Все?
— Все.
Патрульный уже барабанил кулаком по крыше автомобиля.
— Уж не обижайтесь, инспектор, — продолжил Гроувер с явным намерением обидеть, — но вы не коп.
Патрульный барабанил по крыше все сильнее.
Флинн чуть опустил стекло.
— Прекратите, — и опять поднял стекло.
— Возможно, этот парень, Чарлз Флеминг-младший, опять залез в долги.
— Я подозреваю, что так оно и есть.
— И это вам ни о чем не говорит?
— Нет. У нас нет доказательств того, что Чики был в аэропорту. Второе, получателем страховки указан не Чики. Его мачеха. — Флинн открыл дверцу, начал выбираться из кабины. — Не думаю, что ты знаешь больше моего, Гроувер.
— Я не знаю. Но вы слепы.
— Это возможно.
Патрульный уже стоял перед капотом, записывал номерной знак.
— Подумайте о тридцатиоднолетней девахе на розовом мотоцикле и пятидесятитрехлетнем дряхлом муже.
— Я думал.
Он уже выбрался на тротуар.
— Вы же не будете говорить мне, что эта дамочка смотрела только на своего мужа.
— Может, и нет.
Патрульный с силой вдавил квитанцию в грудь Флинна.
— Это самый большой штраф, какой ты платил в своей жизни, приятель.
Флинн не стал мешать квитанции падать на мокрый асфальт.
— А теперь живо убирайте отсюда машину!
— Отвали, — коротко бросил Флинн.
— Инспектор, вы по-прежнему не видите главного. — Гроувер вылез на мостовую, и теперь они говорили через мокрую крышу автомобиля.
— Инспектор? — переспросил патрульный.
— Миссис Флеминг тридцать один год, а ее приемному сыну — двадцать шесть.
— Ага! — вырвалось у Флинна.
Патрульный начал обходить «Форд» спереди, держа курс на Гроувера.
— Инспектор? — повторил он.
— Ага! — Флинн смотрел на Гроувера. — Так вот, значит, о чем ты думаешь?
— Именно об этом.
— Это инспектор Флинн? — спросил патрульный.
— Отвали, — рыкнул Гроувер.
Сержант Ричард Т. Уилен забрался в кабину, захлопнул дверцу, застыл.
— Г-м-м! — Флинн взглянул на патрульного: — Вот, значит, о чем он думает.
Флинн шагнул к бордюрному камню, открыл дверцу, наклонился, всунулся в кабину.
Гроувер смотрел прямо перед собой, сложив руки на груди.
— Ты считаешь, что Сасси убила судью, потому что влюблена в Чики?
— Да.
— Господи! Если бы в ФБР могли оценить безупречность логики, на которой строятся твои умозаключения, они никогда не стали бы жаловаться мне на тебя.
Флинн подцепил квитанцию носком ботинка, двинул ее в сторону патрульного.
— Вы мусорите.
Глава 24
Пола Киркмана Флинн нашел в коридоре отдела пассажирского обслуживания «Зефир эйруэйз». Даже в конце рабочего дня Киркман выглядел свеженьким, чистеньким, отглаженным.
— Привет.
— Привет, инспектор.
— Я не уверен в том, что мне нужно…
— А кто из нас, смертных, может со всей определенностью сказать, что ему нужно? Пройдемте в мой кабинет, — предложил Киркман.
Флюоресцентные лампы на потолке пульсировали.
На столе Киркмана лежала большая цветная схема пассажирских салонов «Боинга-707».
С какими-то надписями, стрелками, направленными к креслам.
Киркман сел за стол.
— А это что?
— Провел кое-какие исследования, — Киркман развернул схему к Флинну. — Подумал, вдруг кому-то понадобится. Я отметил, где сидели некоторые из пассажиров.
— Не все?
— Не все могут зарезервировать определенное место. Только пассажиры первого класса. А пассажиры экономического, если они только специально не просят посадить их в то или иное кресло, просто делятся на две группы: курящие и некурящие.
— Понятно, — кивнул Флинн. — И я вижу, что вы учились в хорошей школе — ваш почерк разобрать невозможно.
Киркман обошел стол, встал рядом с Флинном. Пробежался пальцем по первому ряду кресел.
— Видите? Маккарти, Хоун, Кэйрн, едва выговорил, Норрис, Голдман, Уилкокс.
— Ясно. А где, к примеру, сидел Дэрил Коновер?
— Здесь. Кресло пятнадцать-D.
— Откуда взялся пятнадцатый ряд? В первом салоне их всего двенадцать.
— Все ряды пассажирских кресел в самолетах «Зефир эйруэйз» нумеруются двузначными числами. По приказу главного дизайнера компании или какого-то другого гения. Это как-то связано с формой пластинок, которыми он украшает ручки кресел. Неразберихи от этого только прибавляется. Пассажиры, входя в салон, проходят мимо своего места, а потом возвращаются назад, мешая остальным. Первый ряд в салоне первого класса обозначен как десятый.
— То есть в первом классе находятся ряды с десятого по двадцать первый включительно?
— Двадцать второй, — поправил его Киркман. — Тринадцатого ряда нет.
— Ага, — кивнул Флинн. — Плохая примета.
— В этом рейсе все ряды оказались одинаково неудачными.
— А где сидел Липер?
— В конце салона. Вместе с менеджером. Ряд двадцать второй, места С и D. Разумеется, мы не знаем, кто из них двоих сидел на каком кресле.
— А судья Флеминг?
— С другой стороны прохода. Впереди. Четырнадцатый ряд, место А.
— То есть на самом деле он сидел на тринадцатом ряду, не так ли?
— Полагаю, что да. Или на четвертом.
— А трое мужчин, путешествующих вместе? — спросил Флинн. — Карсон, Бартлетт и Эбботт?
— Они занимали вот эти три кресла, — ответил Киркман. — Ряд семнадцать, А, В и, через проход, С.
Все еще в шляпе, в расстегнутом пальто, Флинн вскинул голову, всмотрелся в лицо Киркмана.
— В чем дело, инспектор? У вас такое лицо, словно вы муху проглотили.
Флинн ответил после долгой паузы, не сводя глаз с Киркмана.
— А вы у нас аккуратист.
— Благодарю. На моей работе без этого нельзя.
— Все время имеете дело с пассажирами, — покивал Флинн. — Как я понимаю, стараетесь изо всех сил, поддерживая имидж «Зефир эйруэйз».
