13. Так, на 70-м году жизни, после долгих и многих трудов, упокоился этот доблестнейший человек. При каких консулах он скончался — неясно. Например, Аттик в своих Анналах сообщает, что он умер в консульство М. Клавдия Марцелла и Кв. Фабия Лабеона, Полибий говорит о Л. Эмилии Павле и Гн. Бебии Тамфиле, а Сульпиций Блитон называет П. Корнелия Цетега и М. Бебия Тамфила[259]. Добавим, что этот великий муж, обремененный великими военными предприятиями, не жалел времени на ученые занятия, ибо после него осталось несколько сочинений на греческом языке, в том числе книга к родосцам о деяниях Гн. Манлия Вольсона в Азии[260].
Многие историки описывали его войны, но среди них есть два автора, Силен и Сосил Лакедемонянин, которые сопровождали его в походах и жили вместе с ним, пока это угодно было судьбе. Тот же Сосил служил Ганнибалу и как учитель греческой словесности.
Но пора уже мне кончить эту книгу и поведать о подвигах римских полководцев, чтобы читатель, сравнив деяния иноземных и своих вождей, легче решил, кому отдать предпочтение.
Из Книги О Римских историках
XXIV. М. Порций Катон
1. М. Катон родился в муниципии Тускуле[261]. Юношей, не начавшим еще добиваться должностей, он подвизался в Сабинской области, где у него было именьице, доставшееся ему от отца. Позже, по совету Л. Валерия Флакка, будущего своего товарища по консульству и цензуре, о чем любит упоминать цензорий М. Перпенна, он перебрался в Рим и начал посещать Форум. Первое солдатское жалованье он получил в 17 лет[262]. В консульство Кв. Фабия и М. Клавдия он служил военным трибуном в Сицилии, а по возвращении оттуда присоединился к войску Г. Клавдия Нерона и весьма отличился в сражении при Сене, где погиб Гасдрубал, брат Ганнибала[263]. Будучи квестором, он попал под начало консула П. Африканского, но не ужился с ним вопреки служебному долгу: так он ссорился с ним потом всю жизнь[264]. Плебейским эдилом он был избран вместе с Г. Гельвием, а когда стал претором, то получил в управление провинцию Сардинию, откуда еще раньше, во время своей квестуры, вывез на обратном пути из Африки поэта Энния[265]. Заслугу эту я ценю не менее любого самого пышного сардинского триумфа.
2. Исполняя консулат в паре с Л. Валерием Флакком, он получил по жребию провинцию Ближнюю Испанию и вывез оттуда триумф[266]. Когда он задержался там дольше срока, П. Сципион Африканский, консул во второй раз, чьим квестором Катон был во время первого консульства, пожелал удалить его из провинции и самому занять его место. Но хотя Сципион и первенствовал в государстве, провести свое решение в сенате он не смог, ибо тогда Республика управлялась законом, а не влиянием. Обидевшись по этому случаю на сенат, Сципион после окончания консульства остался в городе как частное лицо, а Катон, избранный цензором все с тем же Флакком, сурово использовал свои полномочия. Так, он наложил взыскания на многих знатных лиц и внес в свой эдикт многие новые постановления, обуздывавшие роскошь, которая начала уже проникать в общество. Прожив около 80 лет, с юности до последних дней он непрестанно наживал себе врагов, защищая интересы государства[267]. Многие нападали на него, но доброе имя его от этого нисколько не пострадало, напротив — на всем протяжении его жизни слава его добродетели возрастала.
3. Во всяком деле он проявлял исключительное рвение, так что был и умелым земледельцем, и опытным правоведом, и великим полководцем, и отменным оратором, и усерднейшим писателем. Страсть к чтению проявилась у него в позднем возрасте, однако он настолько преуспел в занятиях, что трудно было бы сыскать какие-нибудь события из греческой или италийской истории, которые бы он не знал. С молодых лет он сочинял речи, в старости начал писать исторический труд, насчитывающий семь книг. Первая содержит деяния римских царей. Вторая и третья рассказывают о происхождении всех италийских городов, и от этого, по-видимому, все книги называются «Началами». В четвертой говорится о 1-ой Пунической войне, в пятой — о 2-ой, но все их события изложены в общих чертах. Таким же образом пересказал он и остальные войны до претуры Сервия Гальбы, который ограбил лузитан[268], — не называя участвовавших в них полководцев и отмечая сражения без имен. В тех же книгах представил он все примечательные или казавшиеся таковыми события, имевшие место в Италии и обеих Испаниях[269]. Произведение это обнаруживает много усердия и добросовестности, но мало искусства. О жизни и нравах Катона я подробно рассказал в отдельной, посвященной ему книге, написанной по просьбе Т. Помпония Аттика. К этому сочинению и отсылаю поклонников Катона.
XXV. Т. Помпоний Аттик
1. Т. Помпоний Аттик происходил из древнейшего римского рода и навсегда сохранил за собой всадническое звание, унаследованное от предков[270]. Отец у него был любящий, по тем временам богатый и чрезвычайно приверженный к науке. Увлекаясь книгами, он сам обучил сына тем предметам, которые полагается знать ребенку. А мальчик, помимо природной сообразительности, обладал необыкновенно красивым голосом и приятною речью, так что не только быстро воспринимал то, чему его учили, но и великолепно говорил сам. Поэтому еще в детстве он был знаменит среди сверстников и так блистал среди них, что благородные однокашники не могли снести этого равнодушно. Так, прилежанием своим подхлестывал он других товарищей, в числе которых были Л. Торкват, Г. Марий-сын и М. Цицерон[271]. Общаясь с ним, они настолько подпали под его обаяние, что впоследствии никто и никогда не был им дороже его.
2. Отец его умер рано, а сам юноша, будучи родственником П. Сульпиция, убитого в должности народного трибуна, подвергся опасности из-за этого родства; дело в том, что Аниция, двоюродная сестра Помпония, была замужем за Сервием, братом Сульпиция. И вот после убийства Сульпиция, глядя на государство, потрясенное мятежом Цинны, и понимая, что при гражданском раздоре, когда одни сочувствовали сулланцам, а другие — циннанцам, невозможно ему в его звании жить, не ссорясь с той или другой партией, он решил, что настало подходящее время предаться любимым занятиям, и уехал в Афины[272]. Несмотря на это, он помог по мере сил молодому Марию, объявленному вне закона, снабдив его деньгами при бегстве[273]. А чтобы отъезд за рубеж не нанес вреда семейному имуществу, переправил туда же значительную часть своего состояния. Здесь он вел такой образ жизни, что заслужил горячую любовь всех афинян. Дело заключалось не только в обаянии, присущем ему с юных лет, но и в том, что он с помощью своего достатка облегчал недостатки их казны. Когда у государства возникала необходимость сделать заем с ростом, но невозможно было найти приемлемых условий, он всегда предлагал свои услуги, причем так, что, с одной стороны, не требовал с них чрезмерных процентов, с другой — не терпел, чтобы выплату задерживали дольше оговоренного срока. Оба эти условия оборачивались для афинян во благо, ибо отказ от поблажек не давал их долгу застареть, а постоянный процент — увеличиться. К этой услуге присовокупил он еще одно благодеяние, оделив всех граждан хлебом, так что на каждого человека пришлось по 6 модиев пшеницы (такая мера сыпучих тел называется в Афинах медимном)[274].
3. Держался он, по общему мнению, с низшими — по-товарищески, с высшими — на равных. Поэтому афиняне воздавали ему всевозможные почести и горячо желали предоставить ему гражданские права, но он не захотел воспользоваться этой милостью. Некоторые объясняют его отказ тем, что принятие чужих прав влечет за собой потерю римского гражданства. Проживая в Афинах, он запретил воздвигать статуи в свою честь, а когда покинул их — не мог воспрепятствовать этому. Тогда афиняне поставили несколько статуй ему в Мидии[275] в самых священных местах города, почитая его как исполнителя и вдохновителя всех своих государственных мероприятий. Итак, даром судьбы было то обстоятельство, что родился он в могущественнейшем городе, средоточии мировой власти, что там были и отечество его, и дом; мудрость же его проявилась в том, что, переселившись в самое древнее, человеколюбивое и просвещенное государство на свете, он стал там всеобщим любимцем.
4. Сулла, возвращаясь из Азии, заехал в Афины[276] и в течение всего пребывания там держал при себе Помпония, очаровавшись изящными манерами и ученостью молодого человека. По-гречески он говорил как прирожденный афинянин, а латинская речь его звучала столь приятно, словно он пользовался природным, а не выработанным благозвучием. Так же безукоризненно читал он латинские и греческие стихи. Из-за этих достоинств Сулла не расставался с ним и хотел увезти его с собою. В ответ на настойчивые уговоры Помпоний ответил: «Не зови меня в поход против тех, из-за кого я покинул Италию, дабы не поднять на тебя оружие». И Сулла, похвалив юношу за чувство долга, отъезжая, приказал отнести к нему все свои подарки, полученные в Афинах. Много лет провел он в этом городе, заботясь о своем имуществе так, как это пристало рачительному главе дома, и посвящая свободное время или ученым занятиям, или государственным делам афинян. При этом он не ленился оказывать услуги друзьям в Риме, приезжал на их выборы и не оставлял их при более серьезных обстоятельствах. Например, он оказал несравненную поддержку Цицерону во всех его испытаниях, а когда тот бежал из отечества, подарил ему 250 тыс. сестерциев[277]. По водворении на родине покоя он возвратился в Рим — думаю, что было это в консульство Л. Котты и Л. Торквата[278]. Все Афины вышли на его проводы, и горькие слезы граждан свидетельствовали о том, как они будут тосковать по нему.
