18. Кроме того, он рьяно подражал нравам предков и был любителем старины, которую он тщательно изучил и описал в книге, посвященной порядку магистратур. Нет такого закона, или мирного договора, или войны, или славного подвига римского народа, которые бы не отмечались здесь в свой срок. В конце книги он поместил семейные родословия, требующие большого труда и позволяющие нам познакомиться с происхождением знаменитых мужей. Та же тема разработана им отдельно в других книгах, где по просьбе М. Брута перечислены все члены семейства Юниев от его начала до последних лет и отмечено по порядку, кто от кого родился, когда и какие магистратуры занимал. Точно так же по желанию Клавдия Марцелла представлена в них родословная Марцеллов, а по просьбе Корнелия Сципиона и Фабия Максима — генеалогия Фабиев и Эмилиев. Нет чтения более приятного для тех, кто увлекается изучением великих людей. Занимался он немного и поэзией — пожалуй, лишь для того, чтобы вкусить прелести стихотворства. Так, например, он воспевал в стихах граждан, превзошедших всех прочих римлян величием своих подвигов или высокими званиями, излагая под изображением каждого все их деяния и должности в 4–5 строках[297]. И еще у него есть одна книга о консульстве Цицерона, написанная по-гречески.
19. Рассказ мой, доведенный до этого места, был обнародован при жизни Аттика. А теперь, пережив его по воле рока, продолжу повествование дальше[298] и наглядными примерами постараюсь, по мере сил, убедить читателей, что именно нрав человека, как было замечено выше, определяет его судьбу. Так, например, мой герой, удовлетворявшийся званием всадника, в котором он родился, сделался родственником императора, сына Божественного, дружбу которого он приобрел еще до этого ничем иным, как своим утонченным образом жизни, завоевавшим ему ранее симпатии других столпов государства — не менее достойных, но менее удачливых, чем Цезарь. Ведь последнему выпало на долю такое счастье, словно судьба вручила ему все, отнятое сначала у других, одарив его тем, чего до сих пор не мог добиться ни один римский гражданин. Итак, у Аттика родилась внучка от Агриппы, за которого он выдал свою дочь-девицу. Этого едва годовалого ребенка Цезарь обручил с Тиб. Клавдием Нероном, сыном Друзиллы, своим пасынком. Такого рода союз упрочил их дружбу и сделал ее более тесной[299].
20. Впрочем, и до этой помолвки Цезарь, находясь вне Рима и отправляя письма кому-нибудь из близких, никогда не оставлял без весточки Аттика, сообщая ему о своих занятиях, о прочитанных интересных книгах, о том, где и сколько времени он пробудет; мало того, даже когда он был в городе, но из-за нескончаемых дел не мог наслаждаться обществом Аттика столько, сколько ему хотелось, ни один день не проходил впустую без того, чтобы он не написал ему, то задавая какой-либо вопрос из истории, то ставя перед ним какую-нибудь поэтическую задачу и тут же шутливо выманивая его обстоятельные ответы. Благодаря этой переписке Цезарь по совету Аттика распорядился восстановить храм Юпитера Феретрийского на Капитолии, основанный Ромулом, который вследствие ветхости и запустения медленно разрушался под дырявой крышей. Не менее усердно снабжал Аттика письмами при разлуке и М. Антоний, постоянно славший ему вести о своих делах и заботах из самых отдаленных стран. Оценить это обстоятельство по заслугам может лишь тот, кто способен понять, сколько ума требуется для того, чтобы поддерживать добрые отношения с людьми, разделенными на самом высоком поприще не просто соперничеством, но той ожесточенной распрей, которая неизбежно должна была возникнуть между Цезарем и Антонием, поскольку, каждый из них стремился первенствовать не только в Риме, но и во всем мире[300].
21. Так прожил он 77 лет до глубокой старости, увеличивая не только достоинство свое, но также дружеские связи и благосостояние, ибо многие оставляли ему наследство по одной единственной причине — ради его благородства. А здоровье его было настолько превосходно, что в течение 30 лет ему вовсе не приходилось лечиться. Вдруг обнаружилась болезнь, на которую сначала ни он сам, ни врачи не обратили внимания. Последние сочли, что у него запор, против которого имелись простые и действенные средства. Три месяца Аттик прожил без особых неприятностей, не считая тех, что происходили от лечения. Но внезапно болезнь со всей силой устремилась в низ живота, так что под конец в паху выступили гнойные язвы. Еще прежде, чем это случилось, Аттик, чувствуя, что боль с каждым днем усиливается и жар возрастает, приказал вызвать к себе зятя Агриппу и вместе с ним — Л. Корнелия Бальба и Секста Педуцея[301]. Когда они пришли, он, приподнявшись на локте, сказал: «Нечего много говорить о том, сколь усердно и основательно заботился я ныне о моем здоровье — вы сами тому свидетели. Усилия эти, надеюсь, доказали, что я перепробовал все возможные способы излечения и теперь мне остается придумать собственное средство. Не хочу скрыть от вас, что не намерен более кормить свою болезнь. Ведь пищею, принятой в эти дни, я продлевал жизнь, усиливая страдания без надежды на спасение. Итак, прошу вас, во-первых, одобрить мое решение, во-вторых — не пытаться понапрасну отговорить меня от него».
22. Все это он произнес таким спокойным голосом и с таким безмятежным видом, словно не из жизни уходил, а переезжал из дома в дом. Когда же Агриппа, плача и целуя его, стал просить и умолять чтобы он не торопил добровольно того, на что обрекает нас природа, но поберегся ради себя самого и своих близких в надежде переждать беду и на сей раз, то Аттик превозмог мольбы зятя упорным молчанием. И вот после двухдневного воздержания от пищи лихорадка вдруг спала, и больному стало легче. Тем не менее, от решения своего он не отступился и на пятый день после того, как принял его, скончался. Произошло это накануне апрельских календ, в консульство Гн. Домиция и Г. Сосия[302]. Погребальные носилки вынесли из дома, как он велел, — без всякой похоронной пышности; сопровождали их все почтенные люди при большом стечении простого народа. Похоронен он при Аппиевой дороге, у пятого милевого столба, в гробнице дяди его Кв. Цецилия[303].
Исторические очерки к группам биографий
Афины в V в. до н. э. К жизнеописаниям Мильтиада, Фемистокла, Аристида, Кимона, Алкивиада и Фрасибула
Книга Непота открывается жизнеописаниями знаменитых афинян, живших в самое славное столетие греческой истории. На их веку сильнейшими государствами Эллады считались Афины и Спарта, в устройстве которых воплощались две противоположные политические системы греческого мира: демократия — власть народа, и олигархия — господство немногих. Как видные граждане Афин герои Непота были активными участниками истории становления афинской демократии, современниками ее расцвета. Как полководцы они возглавляли сражения двух великих войн V столетия: старшее поколение (Мильтиад, Фемистокл, Аристид, Кимон) участвовало в пятидесятилетней борьбе с персами (500–449 гг.), младшее (Алкивиад, Фрасибул) — в отчаянной схватке со Спартой, продолжавшейся, в соответствии древними пророчества, трижды девять лет (431–404 гг.). Почти все афинские военачальники V в. были не только военными командирами, но и государственными мужами, лидерами политических группировок; военная или гражданская специализация вождей народа была в те времена не в моде. Поэтому, ставя перед собой цель ввести неподготовленного читателя в курс дела, представляя ему фигуры непотовых героев на фоне их исторического времени и места, мы должны, во-первых, познакомить его с общим ходом военных событий той эпохи, во-вторых, обрисовать Афинское государство V в. до н. э. в двух его главных ипостасях: как блистательную, неповторимую афинскую демократию, руководимую вождями-аристократами, и как великую Афинскую морскую Державу, претендовавшую на роль гегемона (владыки) Эллады. Начнем наш очерк, как говорили древние, «от яйца».
Аттика — гористая область Средней Греции, треугольником врезающаяся в Эгейское море. Словно предчувствуя, что страна эта достанется знаменитым на весь свет мастерам-демиургам, природа снабдила ее недра немалыми сокровищами: хребет Пентеликон славился великолепным мрамором, Колиадский мыс — замечательной гончарной глиной, Лаврийская гора — богатыми залежами серебра. Аттический крестьянин, также не обделенный дарами родной земли, собирал мед со склонов Гиметта и сеял ячмень в священной Элевсинской долине, где сама богиня Деметра научила людей хоронить в земле плодоносное зерно; главное же богатство земледельца заключалось в оливе — древе богини Афины, щедро плодоносившем на каменистой почве Аттики.
Население Аттической земли сложилось в эпоху ранней бронзы. Некогда греки из племени ионийцев смешались здесь с пеласгами — древнейшими обитателями Эллады, родоначальниками земледелия, градостроительства и мореходства. Переселение ионийцев, первого потока греческих племен, происходило в столь незапамятные времена (на рубеже III–II тыс. до н. э.), что впоследствии они считали себя исконными обитателями Аттики, производя свой корень от рожденного землей змееногого царя Кекропа, основателя двенадцати аттических городов. Согласно преданию, при этом царе происходил спор между Афиной и Посейдоном за обладание страной; богиня, признанная покровительницей кекропова града, подарила своему народу священную оливу, родоначальницу оливковых садов Аттики.
