Послевоенные фотографии архива Жукова — это в первую очередь встречи с множеством разных людей. Встречи с генералом Эйзенхауэром и фельдмаршалом Монтгомери, с Покрышкиным и Кожедубом, с земляками из калужской деревни, с генералом Свободой.
Мы видим Жукова в объятиях Калинина, вручившего маршалу третью Звезду Героя. Видим парад Победы. И тут же снимки каких-то военных учений, наблюдательный пункт, история новых видов оружия. И потом маленький, но любопытный снимок, сделанный на Урале.
Два человека на фотографии: Жуков и бородатый старец, писатель Павел Бажов. Была ли это случайная мимолетная встреча, а может быть, двух знаменитых людей что-то соединяло: Жуков долгое время после войны работал и жил на Урале…
В особом конверте — снимки с пометкой «охота, рыбалка». Жуков любил природу, говорил: «Это во мне с детства». Даты на снимках, где мы его видим в лодке или идущим по снегу с ружьем, означают трудные для него времена.
Слушая подаренную ему пластинку с голосами птиц Подмосковья, он, помню, сказал: «Вода и лес меня успокаивают. Заставляют думать: все в жизни неизбежно войдет в справедливое русло».
Дневников Георгий Константинович не вел.
Но сохранились разрозненные записки — заготовки в книгу воспоминаний, либо итог размышлений. В этих записях я прочел строчки, в которых он сам для себя подводил итог жизни.
«Мои дети и внуки могут смело смотреть людям в глаза, сознавая, что я всегда и во всем старался быть достойным коммунистом».
И последние снимки последних лет. В преклонном возрасте не любят сниматься. Но я знаю, как много людей хотели встретиться с Жуковым «хотя бы на пять минут». Иногда он уступал просьбам и, одолевая болезнь, выходил из угловой комнаты лесного дома в гостиную.
Как правило, среди гостей всегда находился кто-нибудь с фотокамерой. Жуков вздыхал, но покорялся… На этих последних снимках он очень спокоен, по-стариковски мягок. Но все же и тут мы чувствуем прежний характер, характер человека неукротимой воли, редкого мужества, огромной душевной силы, характер человека-победителя.
Если не ошибаюсь, последним Георгия Константиновича снимал корреспондент «Правды» Евгений Халдей. Он принес с собой снимки 45-го года: горящий Берлин, подписание акта победы в Карлсхорсте. Жуков разглядывал снимки очень взволнованно. Таким он и остался на последней из своих фотографий. Он смотрит задумчиво, чуть мимо большого листа бумаги, на котором солдаты, стоящие у рейхстага, стреляют в воздух из автоматов…
* * *
Лучший из множества снимков я выбрал без колебаний. Вот он на этой странице.
Жукову пятьдесят лет. Прекрасное лицо человека в расцвете сил и в момент высшей славы. Есть портреты маршала в мундире со своими наградами. Хорошие портреты.
Но мы выбрали этот. В нем нет парадности. В нем больше, чем на любой другой фотографии, виден характер человека, прошедшего славный путь от крестьянской избы до Народного Маршала.
Снимок этот сделан в апреле 1946 года, возможно, как раз в те дни, когда Жуков вернулся в Москву из Германии на пост главнокомандующего сухопутными войсками армии.
К сожалению, нам неизвестен фотограф, запечатлевший образ дорогого нам человека. Но, может быть, он откликнется? Хотелось бы знать, как, при каких обстоятельствах сделана фотография, которую, кстати, сам Жуков тоже считал удачной.
Фото из архива В. Пескова. 2 декабря 1976 г.
Ужин у трубочиста
Несколько дней я жил в Лейпциге. Приобрел там много друзей. И среди них одного трубочиста…
Приметы Лейпцига на виду. Тут бывают всемирные ярмарки. Тут давно и умело печатают книги, производят машины, электронную технику, тончайшие измерительные приборы и много всего другого. Турист, попадающий в Лейпциг, непременно увидит самый большой в Европе вокзал, собор с органом, у которого сиживал Бах, домик Шиллера и огромный дворец, где судили Димитрова. Все это можно увидеть за день. Но есть одна примечательность, мимо которой в Лейпциге все проходят.
Фасады домов тут подернуты копотью. Но это не след старины и не пожары тому виною, хотя Лейпциг изрядно поклеван бомбами и, конечно, горел. Копоть оседает тут ежедневно из труб, из обычных труб над домами. Город не избалован газом и водяным отоплением. Множество старых домов согреваются тут печами.
И, как я обнаружил, печи есть не только в квартирах, но и нередко в каждой из комнат. В результате над черепичными крышами вперемешку с антеннами телевизоров — целое войско труб. А топят углем. Оттого и копоть. И запах.
И надобность в давней, когда-то распространенной повсюду профессии.
Можно было подумать: снимают приключенческий фильм. Двое людей в цилиндрах и в черной одежде с ловкостью акробатов перемещались на крыше пятиэтажного дома.
— Не упадут?..
Не упали. Держась за крестик антенны, совершают какое-то таинство у трубы. Увидев зевак снизу, помахали руками — и к новой трубе…
Снимок сделан уже внизу, когда мы знакомились и когда толпа любопытных разглядывала любимцев. Их все тут знали. С улыбкой к ним подходили притронуться к черной одежде — на счастье. А один гражданин Лейпцига лет четырех от роду категорически заявил державшей за руку матери: «Хочу в трубочисты!»
Двое испачканных сажей людей вполне серьезно понимали свою обязанность «приносить счастье». Балагурили. Ставили на ладошках у малышей метки из сажи, подмигивали парням и девушкам, с пониманием относились к просьбам сняться рядышком с трубочистом.
Рассмотрите их хорошенько. Сцена из оперетты? Они и сами сказали бы: очень похоже!
Один из героев (Рудольф Кюнь) в меру серьезен, из другого — брызжет веселье. Один — обермастер. (У трубочистов это все равно, что генерал у военных или гроссмейстер у шахматистов.) Другой (Хайнц Башке) — трубочист рядовой. По возрасту Башке давно уже надо быть мастером. Но, полагаю, из пристрастия особым образом согреваться после хождения по крышам, а также по нежеланию делать большую карьеру в рядовых трубочистах он, как видно, всегда и останется. И эта перспектива, я догадался, вполне устраивает веселого, доброго человека.
Инструмент трубочиста несложен, но колоритен: цепь, на цепи тяжелый металлический шар, а выше — стальная круглая щетка. Все вместе на длинном шнуре опускается вниз по трубе. Есть еще необходимые для работы щеточки и скребки. Но главное, без чего трубочист на работу не выезжает, это, конечно, цилиндр.
О цилиндре особо. А сейчас с веселым Башке нам придется расстаться. Как раз в момент, когда я делал вот этот снимок, из окошка четвертого этажа кто-то его окликнул. И он со всеми раскланялся.
Обермастер тоже тронул рукою цилиндр. И мы отправились к нему ужинать.
* * *
Большая квартира с изразцовыми печками и образцовым порядком. Здороваюсь с женой трубочиста, наблюдаю: куда же тут может ступить весь черный хозяин дома? Однако все предусмотрено: на кресло в прихожей фрау Кюнь привычно бросает кусок прозрачного пластика. Муж сел, откинул в сторону руку и покрутил двумя пальцами: сигарету!
Пока трубочист с наслаждением дымил, фрау Кюнь повела гостя показать чистоту и порядок, в каких полагается жить трубочисту.
Во время этой экскурсии я узнал: Рудольфу Кюню шестьдесят лет. На днях отмечали его юбилей. Друзья-трубочисты, а также владельцы труб и печей чествовали мастера примерно так же, как чествуют оперного певца. Одна из комнат заставлена всякого рода подарками, адресами в малиновых переплетах и корзинами неувядших цветов.
— Вы принимайтесь за чай, а я пойду переоденусь, — сказал трубочист…
Явился он минут через двадцать уже не трубочистом, а обыкновенным человеком — рубашка, галстук, нарядный костюм! Я даже слегка испугался: не исчезло ли вместе с перчатками и цилиндром все интересное в человеке?.. Нет, по-прежнему предо мной сидел обермастер и веселый находчивый человек. «Без трубочиста цивилизация задохнется», — сказал он значительно. И я вздохнул с облегчением: цилиндра не было, все остальное осталось.
В серьезной части беседы я узнал: Лейпциг у трубочистов поделен на сорок округов. В каждом округе семь тысяч труб. И чтобы в каждой из них была надлежащая тяга и не горела бы сажа, шестьдесят шесть мужчин каждое утро надевают цилиндры и начинают хождение по крышам.
— А сколько всего трубочистов в стране? — осведомился я, полагая, что этот вопрос останется без ответа.
— 1805 трубочистов, — сказал обермастер…
В одном из маленьких городков ГДР я сделал занятную запись: «Улица колбасников, улица кузнецов, улица мессершмидтов (точильщиков), улицы извозчиков, медников, шорников, трубочистов». Это средневековый след цехового товарищества. Сегодня, пожалуй, лишь трубочисты сохранили свой цех. Есть у них герб (Кюнь показал мне его на тарелках, на кружках, скатертях, на печных изразцах и медных значках). Остался у них покровитель — святой Флориан («Без него никак невозможно: хождение по крыше — дело опасное»). И самое главное, сохранилось у трубочистов товарищество: помогать, выручать, поддерживать честь трубочиста (девиз на гербе: «Один за всех, все за одного»).
