Я прилетел в Красноводск, когда вертолет уже в семнадцатый раз загружался подкормкой…
Никогда раньше я не видел такого количества птиц. Высыпьте на тарелку горсть мака, и вы представите плотность уток и черных лысух на льду в полыньях. Летящий невысоко вертолет птицы встречают по-разному. Одна стая, затмевая пространство мерцанием крыльев, подымается с полыньи. Ее можно считать вне опасности. В другой полынье мы видим только волнение — птицы ослаблены, для взлета сил не хватает.
Директор заповедника Владислав Иванович Васильев опытным глазом определяет, где сыпать подкормку. Сигнал пилотам и нам, стоящим на привязи у открытой двери, — и на кромку льда у воды опрокидываются мешки с ячменем и обломками хлеба.
Размер залива 40 на 60 километров. Обследуем это пространство, не оставляя без внимания ни единого уголка. По скоплению хищников определяем, где бедствие особенно драматично. Птицы взлететь не могут, и орланы, как пастухи, расположившись на белых торосах, пируют тут без затраты усилий на ловлю добычи.
Повсюду у полыньи птичьи перья и пятна крови.
В одном месте встречаем стаю лысух, вмерзшую в лед. Снизившись до предела, видим: две сотни птиц еще живы, но ни одна не может двинуться с места.
Улетая, мы видим: лебеди движутся к корму.
Стая лысух, вмерзшая в лед.
В дальнем углу залива сосредоточились лебеди. Их тысяч десять. Вертолета они боятся.
Из полыньи взлетают легко. Со льда же птицам подняться трудно. Они подпускают довольно близко и прямо почти под нами, скользя, разбегаются, чтобы взлететь…
Последний рейс делаем — убедиться, что бедствие позади. Подкормка помогла птицам продержаться пять-шесть критических дней, до момента, когда ветры взломали и сдвинули лед.
Теперь уже не редкие полыньи, а большие разводья сверкают спасительной зеленью.
Прощальный разговор директора заповедника и пилотов, улетавших к нефтяникам, был таким:
— Не придется ли возвращаться?
— Летите. Если что — дадим знать. Февраль тоже бывает морозным.
Фото автора. 6 февраля 1977 г.
Зрачок объектива
(Окно в природу)
Сниматься любят не все. Что касается животных, то перед камерой иногда происходят удивительные явления. Вот, например, фотографии. С ашхабадским оператором Володей Ахметовым снимали мы кобру. Змее стало жарко. Покачиваясь, она высматривала, где бы укрыться от солнца. И нашла-таки спасительную прохладу — поползла к объективу, окруженному блендой. Не сделала нападающий бросок, а осторожно просунула голову, как она это делает и в природе, заползая в прохладную норку.
Дельфин Персей в батумском бассейне долго позировал оператору Яше Посельскому. Выныривая, дельфин рассчитывал получить рыбку.
Но рыбки не было, перед носом торчал объектив кинокамеры. Дельфин решил попробовать эту штуку на вкус, и Яша едва-едва удержался на месте.
На третьем снимке — момент получения оператором Леонидом Мирзоевым серьезного выговора от фламинго. Довольно долго мы с Леонидом суетились вокруг долговязой, нескладной, но все-таки очень красивой птицы.
И это ей в конце концов надоело — она клюнула мой объектив, а потом вот так «отчитала» и Леонида.
Любопытно, что глаз объектива животные принимают, видимо, за живой глаз. И понимая, что это — наиболее уязвимое место любого противника, сюда и метят удар. Профессор Гржимек рассказал случай с оператором Алланом Рутом, сопровождавшим его в экспедиции по Танзании.
Объектом их съемки оказалась «плюющая кобра». Обороняясь, эта змея не кусает, а мечет, иногда метра на три, порцию яда, причем целится точно в глаз. В заблуждение кобру может ввести, например, блестящая пуговица. На этот раз удар нацелен был в зрачок объектива.
Все эти случаи скорее смешны, чем опасны.
Но бывают, конечно, моменты и очень серьезного риска. Юрий Ледин на съемках фильма «Белый медведь» вдруг «спиною почувствовал» какую-то опасность. Повернул голову — огромный зверь в трех шагах от него…
У меня на Кавказе был случай — бурый медведь, раздраженный щелчком фотокамеры, бросился в нападение. Спасло меня только самообладание — не побежал. (Бегущего зверь обычно преследует.) А в случае с лосем, напротив, бегством только и спасся. Дело было во время гона. Лось подпустил близко. Потеряв бдительность, я сделал не меньше полсотни снимков и, видно, очень надоел лосю. Он уже догонял, но я резко, под прямым углом, повернул в сторону, за деревья, а тяжелый зверь по инерции промелькнул мимо. Отдышавшись, я вспомнил сибирский случай: раненый лось бросился на охотника. Удар передних копыт был таким сильным, что рукавицы за поясом вылезли на спине.
Юрия Ледина этим летом раздраженный котик-секач угостил ударом зубов в ступню.
Оператор с неделю в палатке, как он сказал, «зализывал раны».
В заповедниках Африки звери привыкли к автомобилям и к жужжанию камер. «Концом хвоста гепарда тут можно смахивать пыль с объектива», — пишет один турист. Но бывает и тут: звери переходят в атаку. Профессор Гржимек рассказывал: на его глазах слон растоптал и даже «втер в землю» брошенный в бегстве киноаппарат. В кратере Нгоро-Нгоро на нашу машину бросился носорог…
В истории киносъемок жертвы если бывали, то главным образом со стороны животных — операторов страховали люди с оружием. Сейчас в заповедниках появляться с оружием запрещается: снимая — соблюдай осторожность.
И ничего страшного не бывает, если правило соблюдать. Но вот и трагический случай.
Из парка в Руанде надо было изъять слонов, совершавших набеги на плантации местных крестьян. Старых животных пришлось отстрелять, а молодых решили перебросить на вертолетах в другое место. Операцию поручили снять американке Маргарет Лайн. Это была ее последняя съемка…
Но бывает, животные привязываются к человеку с кино- и фотокамерой. Грач-инвалид, живший на одном деревенском дворе, радостно бежал навстречу, как только видел меня. Он уже знал: я принес сухари, чтобы понаблюдать, как грач их размочит в стоящем у крыльца тазике, прежде чем начать есть.
А оператор Воробьев Юрий рассказал, как к нему привязались двадцать молодых пеликанов. Он снимал их с момента появления из яиц.
Когда вся колония молодых пеликанов выросла, сотни птиц, увидев людей, взмывали в небо, а эти двадцать всегда оставались, доверчиво плыли навстречу и даже садились в лодку.
Вообще же появляться в природе с камерой надо теперь осторожно — очень много нас стало, снимающих. Беды животным мы вроде бы не приносим, но есть у зоологов выражение: «фактор беспокойства». Беспокойство бывает особо губительным в пору появления малышей.
Взгляд объектива, говоря словами язычников, становится «дурным глазом». И во многих местах против этого взгляда начинают бороться.
В Дании, например, запрещается съемка птиц на гнезде.
Фото В. Пескова и из архива автора.
13 февраля 1977 г.
Лебеди и орлан
(Окно в природу)
Это, конечно, было большим везением — увидеть охоту крупной и редкой птицы.
Даже просто увидеть сейчас орлана — удача немалая. В ФРГ, например, осталось одно (!) гнездо этой птицы. Пишут: натуралисты посменно дежурят, оберегая гнездо от любопытных, от беспокойства фотографов и от всяких случайностей.
На строгий учет взята каждая пара орланов в Швеции и Финляндии. Каждое лето проводят перепись птиц в Латвии и Эстонии.
Орлан-белохвост расселен широко. Но даже в глухих, укромных, спокойных для жизни местах гнездо от гнезда — не ближе двадцати километров.
На таежной речке в Сибири я видел однажды: орлан от нечаянной встречи с людьми уронил в воду щуку. Мы попытались найти гнездо белохвоста, но не нашли. Запомнилось синее летнее небо и темный силуэт ходившей кругами птицы.
А этой зимой я увидел сразу не менее сотни орланов. Большими группами, как какие-нибудь вороны, орланы сидели на белых торосах льда, пастухами кружились над стаями уток.
С азиатских пространств орланы слетаются к Каспию вслед за зимующей птицей. И вновь исчезают в пространствах, как только птицу весною потянет на север. Зимовка в каспийских заливах обычно бывает сытной. Этот же год особый: холода и бескормица сильно ослабили птиц. И хищники тут пировали.
Из вертолета мы много раз наблюдали, как орланы охотятся. Подлетая к стае уток или лысух, орлан вдруг резко снижался. Тысячи крыльев рябили в полынье воду. Но любопытно, если птицы все до единой взлетали, орлан спокойно сворачивал в сторону. Как видно, добычей считалось лишь то, что ослабло, что по закону подлежит выбраковке.
