Вера мысленно обозвала себя снобствующей кокеткой.
Ужин в ресторане прошел против ее ожиданий приятно и спокойно. Говорили о русском балете и пирамидах майя, о политике и национальной кухне. В истории двух стран обнаружили забавное совпадение: и в России, и в Мексике революции произошли в 1917-м. С тех пор и там, и там власть держала одна партия. Мексиканцы поругали свой капитализм, а русские — социализм. Латиноамериканцы хорошо танцевали, по очереди приглашали Веру и элегантно, чутко прислушиваясь к незнакомому музыкальному ритму, вели в танце. Игорь и Павел Евгеньевич не танцевали. Будто дарили Веру гостям. Игорь привез Веру домой уже за полночь.
— Провожу тебя до двери, — сказал ей, останавливая машину.
— Не стоит, — возразила она, — у нас в подъезде тихо.
— Не скажи. Ведь именно у вас Юра навернулся. Хочу быть спокоен. Кроме того, не совать же тебе деньги на улице.
— Я думала, ты уже позабыл о них, — нахмурилась Вера. — Можно было в машине отдать. И на “ты” мы не переходили.
У дверей квартиры Игорь продолжил наступление:
— Ты не нальешь мне стакан воды? Осетринка была солоновата.
Вера никогда не оказывалась поздно ночью в пустой квартире с посторонним мужчиной. И правильно делала. Как только они вошли в кухню, Игорь притянул ее к себе, одной рукой обнял за талию, другую положил на шею, не давая Вере вывернуться, и впился в ее губы.
Это была его обычная манера обращения с женщинами: сначала развеселить потешными историями, а потом провести решительный штурм. Восемь из десяти сдавались после вялого сопротивления. Игорь был убежден, что так же действовал бы любой мужик. Но многие боятся оплеух. Глупости. Стыдно получить пощечину от мужика, а от бабы — мелочь.
Вера ему пощечину не закатила. Ее замешательство длилось всего секунду — она уперлась руками в его грудь и резко отвернулась, а на ее лице было написано такое отвращение, что, если бы ее сейчас стошнило, Игорь не удивился бы. Вера молча вырывалась, одной рукой отталкивала его, а другой вытирая губы и брезгливо отплевываясь.
Лучше бы она его обругала, послала к чертовой бабушке, расплакалась, наконец. Но эта брезгливость была хуже любой истерики: ему продемонстрировали, что он грязный вонючий выродок, который забыл свое место. Игорь опустил руки.
Вера ничего не демонстрировала, она действовала рефлекторно, так же, как если бы в рот ей вместе с молоком попала муха. Она отошла в сторону и все терла и терла губы: проводила по ним, смотрела на кончики пальцев и снова вытирала.
— Раньше не понимал, почему мужики баб боятся, — прошипел Игорь зло, — теперь понял.
— Что? — Вера растерянно посмотрела на него и с трудом заставила себя перестать оттирать губы.
— Я тебя убить готов!
“Действительно готов, — подумала Вера, глядя на его перекошенное от ярости лицо. — Но почему? Кажется, это я должна желать ему провалиться на месте”.
— Игорь, я на вас не обижаюсь, — сказала она.
— Не обижаешься? — Он задохнулся от возмущения. — За то, что я со свиным рылом да в калашный ряд полез? Ты, понимаешь, жена дипломата, а я мразь подзаборная.
— Дочь и внучка.
— Что?
— Не только жена, но еще дочь и внучка дипломатов. И это не имеет, никакого значения. Очевидно, мое согласие сопровождать вашу делегацию было вами неправильно истолковано. Каким-то образом я дала вам повод считать, что я жду развития наших отношений. Прошу прощения, если вызвала у вас необоснованные надежды. Они не соответствуют действительности.
— Не за то извиняешься. — Игорь немного успокоился.
— Я благодарна вам, — продолжала механически твердить Вера, — за то, что вы избавляли меня от необходимости ездить к Самойловым на метро. Но, право, считала, что ваша любезность в большей степени адресована семье ваших друзей, а не мне лично.
— Вера, за что ты меня с дерьмом смешиваешь? Что я мерзкого сделал? Поцеловать тебя хотел. Это преступление?
— Я хочу, чтобы вы сейчас же ушли.
— Уйду. Насиловать тебя не буду, совершенно расхотелось. Такие женщины, как ты, множат стройные ряды импотентов.
Игорь никогда не оставлял без ответа ни удар в глаз, ни словесное оскорбление. Но что можно сделать этой мраморной скульптуре, застывшей у окна?
Он вдруг вспомнил случайно подслушанные много лет назад слова директрисы школы. Игоря тогда вызвали в ее кабинет, чтобы отчитать за веселую проделку: подложил в портфель девчонке, которая ему нравилась, живого мышонка. Визг стоял оглушительной силы — через три этажа слышно было. Получив порцию наставлений, он замешкался в тамбуре между двумя дверями и услышал, как директриса говорила классной руководительнице: “Трагедия Самойлова всегда будет в том, что ему окажутся недоступны девушки, наиболее привлекающие его внимание. А те, кому он будет нравиться, оставят его равнодушным”.
Чушь собачья! Скоро любая девушка рада будет ему на шею броситься, Игорь усмехнулся — он не собирается изобретать велосипед: покупать женское внимание придумали задолго до него. Вот и Вера наверняка не откажется от денег.
— За мной должок, — он достал бумажник, — твоя заработная плата. За моральный ущерб я прибавлю.
Он достал две бумажки по сто долларов, положил их на стол и вышел.
Вера рухнула на стул и разрыдалась. Она скомкала деньги и швырнула их в угол.
— Бессовестный, бессовестный, — всхлипывала она. — Грязно, унизительно — за что?
Она плакала, потому что чувствовала — “за что” существует. Случившаяся безобразная сцена — естественный финал ее греховных мыслей, чаяний, поступков. И не важно, что мысли были до конца не продуманы, чаяния не осуществлены, а поступки не совершены, — она вступила на стезю греха. Святые отшельники не совершали плохих поступков, но они истязали свою плоть даже не за греховные мысли, а за зачатки этих мыслей. Она, конечно, не святая и, поддаваясь искушению, больше думала не о муже, а о докторе Колесове. Она наказана за свою гордыню: полагала, что чувство ее к Сергею незыблемо и беречь его не нужно. Ее наказала рука другого человека — и в этом знак Божий и предостережение.
Вера долго стояла под душем, обдумывая свою жизнь и свое поведение. Быстрые струйки воды бежали по распущенным волосам, по спине, собирались в два маленьких ручейка и стекали с груди. Если бы можно было смыть с себя глупые мысли и мечты, очиститься от пустого, бессмысленного существования!
Она завернулась в толстый махровый халат, прошлепала на кухню. Нашла скомканные купюры и разгладила их. Хватит ли этих денег на коляску Кирюше и стиральную машину? Завтра надо встать пораньше, добираться в Крылатское опять придется на метро.
