Глава 12
Бывшую жену Кости звали Зульфия. Жгучая брюнетка татарских кровей, она с первого взгляда ослепляла восточной красотой. Зульфия была не смазливенькой, симпатичной, привлекательной, а именно красивой — вызывающе контрастной на фоне других девушек. Большие, черные, без зрачков глаза, опушенные густыми, длинными ресницами, широкие, красиво изогнутые брови, крупный нос, всегда подведенные яркой помадой пухлые губы — все было большое, но пропорционально большое, словно преувеличенно красивое. Зуля была одного роста — почти метр девяносто — с Костей, но двигалась грациозно и плавно. Костя влюбился в нее как в инопланетянку, вернее, как в человека из будущего — большого и неправдоподобно красивого. Они вместе учились в аспирантуре и решили пожениться через месяц после знакомства.
Положенные до свадьбы три месяца — срок, который в ЗАГСе отводился на обдумывание принятого решения, — оказались для Кости периодом постепенного угасания его чувства. Он был влюблен в Зулю, как ушиблен, один месяц, а потом будто оправился от удара или протрезвел после обильных возлияний. Каждый день приносил лишь новые разочарования и развенчивания кумира. Профиль Зули уже казался Косте весьма далеким от женственности профилем волевого римского полководца, яркая косметика подчеркивала не только достоинства, но и недостатки лица — неправильно вырезанные ноздри, пористую кожу, подчас неаккуратно выщипанные усики, клыкастые зубы. Исчезало чувство восхищения, а вместо него нарастало ощущение обмана и имитации. “Имитация” — это слово очень точно подходило к Зуле. Шуба кроликовая, но обязательно под норковую, джинсы из Конотопа, но с фирменной наклейкой, духи псевдофранцузские, туфли псевдоитальянские, костюм псевдоанглийский, диссертация псевдонаучная, а мысли псевдооригинальные. Зуля с восторгом рассказывала Косте о приобретении фальшивок, однажды даже предложила купить имитацию книжной полки со словарями Брокгауза, и Даля. Он оторопел от подобной пошлости. А Зуля как акт особого доверия выворачивала перед ним изнанку своих ухищрений, ждала высокой оценки. Обидеть ее разговорами о хорошем вкусе было все равно, что обидеть ребенка, доверившего тебе свою тайну.
За две недели до бракосочетания он уже твердо знал, что совершает ошибку. Но они оказались в капкане, из которого он, Костя, мог вырваться безболезненно, а Зуля — с большими потерями. Для ее многочисленных родственников сшитое подвенечное платье, закупленные продукты, разосланные приглашения не могли отмениться без позора и в одночасье. Никто, в том числе и Зуля, пребывавшая в радостном возбуждении и хлопотах, не подозревал, что творится в Костиной душе. Он вдруг оказался пленником парадокса: жениться на девушке без любви — благородно, бросить перед свадьбой — подло. Несколько несчастливых лет, а потом развод — для доброго имени женщины лучше, чем слава покинутой невесты. Но почему, рассуждал Костя, его брак обязательно будет несчастливым? Просто он несколько раньше вступает в ту стадию, к которой многие мужья приходят через год, три, десять лет брака. У него интересная научная работа и врачебная практика, супружеские обязанности в постели с Зулей не вызывают у него отвращения — что еще надо? Стерпится — слюбится.
Не стерпелось и не слюбилось. Зуля приходила домой в два часа дня, он — в десять вечера. Она рассказывала — он не слушал. Она советовалась — он предлагал поступить, как ей больше нравится. Она планировала их жизнь — он был вечно занят для реализации этих планов. Она готовила ужин — он проглатывал, не замечая того, что лежит в тарелке. Она просила купить хлеб — он забывал. Она читала бульварные газеты, он — зарубежные научные журналы. Она хотела нежности — у него ее не было.
На Костю обрушивался водопад упреков: ты меня не замечаешь, ты ко мне невнимателен, ты не вынес мусорное ведро, ты не заметил мою новую прическу, ты не поздравил мою сестру с днем рождения, ты работаешь в выходные, ты приходишь поздно, ты мало зарабатываешь, ты не интересуешься моими делами, ты не сказал, не сделал, не сходил, не купил, не включил, не выключил, не вздохнул, не выдохнул. Костя понимал, что виноват перед женой, но, кроме мирного сосуществования, ничего дать ей не мог. Он научился слушать Зулю, не слушая. Поток ее слов не тормозил ход его собственных мыслей. Но когда начались истерики со слезами, с битьем посуды и швырянием пепельниц в лицо, отмалчиваться стало невозможно. Он предложил разъехаться, наспех собрал вещи и отбыл к родителям.
Костя занимался окончательным оформлением диссертации, проходил предзащиту. Ситуация складывалась таким образом, что его могли провалить, а могли вместо кандидатской засчитать докторскую. В суматохе и волнениях он не заметил отсутствия Зули в своей жизни. И когда однажды ему понадобилось заехать к ней за какой-то брошюрой, пережил настоящий шок.
Он подходил к подъезду одновременно с высокой, смутно знакомой женщиной, придержал дверь, они вместе вошли в лифт.
— Ты напрасно изображаешь спартанское хладнокровие, — сказала она.
Это была Зуля! Чудовищно! Родная жена показалась ему “смутно знакомой”! От стыда и раскаяния Костя, был готов бухнуться перед ней на колени. Он обнял Зулю и крепко прижал к себе. Лифт остановился, но он не отпускал ее.
— Мы с тобой несчастные люди, — пробормотал Костя.
— Пойдем домой, — хихикнула Зуля.
Его поведение и слова она восприняла как манифест о капитуляции. Капитуляцию следовало подсластить милостью победителя. Милостями одаривали в постели. Костя не смог отказать. Ловушка снова захлопнулась. И он вдруг понял, что это может повториться второй, третий, десятый раз — продолжаться всю жизнь. Его равнодушие, ее истерики — и клацанье капкана.
Нет, уж лучше предстать подлой скотиной. Только подлая скотина может сказать женщине, с которой только что переспал, что он ее не любит. Залить в себя стакан коньяку и долго говорить. Как под наркозом — ни слова потом не мог вспомнить.
Зуля подала на развод, они разошлись.
Теперь в его жизни появилась Вера. “В его жизни появилась” — Костя стал думать любовными штампами. Вот еще — “он никогда не испытывал ничего подобного”. Самое забавное — все правда. Хотя его чувство к Вере было корыстным. Разговаривая с ней, Костя нравился сам себе — становился умнее, остроумнее, поражался вдруг выплескивавшимся из него оригинальным мыслям, каламбурам, красивым оборотам речи. Вспоминая ее лицо, волосы, жесты в одиночестве, он неожиданно придумывал интересный ход, нестандартное решение, связанные с профессиональными проблемами. Она вдохновляла его.
