от острова. Паруса ставить не стали, ветер ещё ночью совершенно утих, и вода стала гладкой как зеркало. До Саратова дошли на вёслах. В Затоне нас дожидались дворовые воеводы. Они настреляли дичи и даже завалили большого кабана, чтобы зеваки не судачили, странно мол, воевода на охоту ездил, а зверя и птицы не добыл.
Мы с воеводой поскакали обратно в город. С Матвеем Ласточкиным договорились встретиться вечером в харчевне «Карась».
Артельщики отвезли бочки со стерлядью на саратовскую пристань, откуда перетащили в рыбный амбар. Затем направились в харчевню, располагавшуюся за Царицынскими воротами. Харчевня была низка и приземиста, сложена из толстых брёвен. Маленькие окна затянуты бычьими пузырями, а из открытой двери тянуло запахом свежесваренных щей.
Подальше харчевни, за воротами, стояли ногайские юрты, а в степи паслись табуны лошадей, которые кочевники пригоняли на продажу. Это был татарский рынок. Здесь же пестрели разноцветными шелками шатры бухарских купцов.
Я пришёл в харчевню в назначенное время. Внутри её было темно. Солдаты, поставленные в караул у ворот, хлебали из глиняных плошек щи, пили квас. Артельщики Матвея Ласточкина сидели на лавках за длинным столом. На столе стояло богатое угощение, а в центре громоздились водочные штофы.
Когда накрывали стол, Матвей шепнул солдатской вдовушке заправлявшей в харчевне:
— Водочки, Афанасьевна, ставь побольше. Сделай так, чтобы мои артельщики неделю пили не просыхая. Воевода заплатит за всё, что они съедят и выпьют, и ещё сверх того.
Афанасьевна понимающе подмигнула:
— Будь спокоен, Матвей Иванович, обурдючу твоих парней как положено.
Иринка подвинулась, освобождая мне место рядом с собой. Артельщики тут же поставили мне чарку, но я наотрез отказался пить, обидев всех работников Матвея Ласточкина. Андрейка, у которого наше с девушкой соседство вызвало приступ ярости, взвился.
— Ишь важный какой сыскался. Пить с нами брезгует. Ты что, барин какой?
— Може и барин, — буркнул я. — Я, между прочим, потомственный дворянин.
— А потомственную рожу тебе не попортить?
Я весь вспыхнул, подавляя желание броситься на обидчика. Знал, коли брошусь, Андрейка мне так вставит, мало не покажется. Боец из меня был неважнецкий, с таким медведем никак не сладить. Андрейка понимал это и поэтому подначивал на драку.
— Умолкни, Андрейка, — велел Матвей Ласточкин. — Ежели ничего путного сказать не можешь, лучше пасть не раскрывай.
Андрейка сразу притих.
Посидев за столом ещё часок, поев и выпив две чарки водки, Матвей Ласточин поднялся и сказал:
— Мне ребята надо с нашим гостем кое-какие дела сделать. А вы отдыхайте. Ешьте, пейте, сколько душе угодно. Я за всё плачу. Артемий, Иринка, идёмте.
Андрейка зло скрипнул зубами. Лицо его раскраснелось от хмельного питья, глаза угрюмо смотрели то на меня, то на девушку.
Мы вышли из трактира и направились обратно к пристаням. По дороге Матвей Ласточкин сказал мне:
— Вижу, Артемий, ты малый толковый, коли не врёшь, как Филину прикладом по бестолковке съездил. Но думаю, не врёшь. Филина ты очень точно описал, а если ты с ним встретился и жив после этого остался, значит, и впрямь говоришь правду. И с кинжалом в рукаве хорошо придумал.
Однако, чтобы сойти среди разбойников за своего, умной головы недостаточно. Если хочешь жить в волчьей стае, мало выть по-волчьи, надо стать волком. Думать как волк, биться как волк зубами и когтями, убивать как волк.
У нас, до прихода сплавного каравана, самое большее неделя, за которую я должен превратить тебя в заправского татя…
Тут позади нас раздалось жалобное мяуканье, и из высокой травы возле одного из заборов появился грязный, отощавший котёнок. Он скакал на трёх лапках, четвёртую, больную прижимал к себе.
Иринка сразу бросилась к нему.
— Бедненький, ему больно, он плачет! — воскликнула она, осторожно беря его на руки. — Нужно взять его с собой.
— Мы не можем подбирать всех бродячих кошек, — недовольно буркнул Матвей Ласточкин. — Она с детства такая, чуть какую несчастную животину увидит, сразу тащит домой.
— Но тятенька, он же погибнет, если мы ему не поможем. Пожалуйста, можно я его оставлю?
— На острове много рыбьих голов и потрохов. Так что в еде ему недостатка не будет, — поддержал я девушку. — Сказано в писании, не построй храм, а накорми голодного.
Иринка посмотрела на меня с искренней благодарностью.
— Ладно, — сдался Матвей Ласточкин. — Так и быть. Забирайте его. Только учтите, нянчиться с ним будете сами.
— Хорошо, — просияла Иринка. — Я буду ему мамой кошкой, а ты Артемька папой кошаком.
Всю дорогу до острова мы отбирали друг у друга котёнка, чтобы погладить его или почесать за ушком, и боюсь, совсем замучили беднягу.
— Как мы его назовём, — спросила девушка.
— А это он или она?
— Дай я посмотрю.
Котёнок перекочевал в руки Иринке.
— Это она.
— Тогда пусть будет Машка или Катька.
Котёнок свернулся калачиком на руках у девушки.
— Она такая махонькая, прямо как горошина.
— Тогда давай назовём её Горошиной.
Иринка захихикала.
— Какое смешное имя.
Итак, с общего согласия котёнка окрестили Горошиной.
Запах рыбы Горошина учуяла не успели мы пристать к берегу. Она заорала благим голосом, и, когда её опустили на песок, резво поковыляла к вонючей куче рыбных отходов.
В этот вечер Горошина обожралась так, что не смогла дойти до приготовленной ей подстилки и заснула прямо рядом со своим сокровищем. Мы с Иринкой осторожно перевязали ей лапку.
На следующий день Матвей Ласточкин поднял меня спозаранку и мы вышли на песчаный берег, где сушились сети.
— Имать твоего приятеля «писаря» придётся нам вдвоём. Привлекать к этому делу гарнизонных солдат мы не можем. Как уже говорил воевода, среди них наверняка имеются пособники Галани. Воеводские же гайдуки народ конечно бравый, но деликатности в них никакой. Поднимут шум, прославят на весь Саратов, и вместо того чтобы повязать человека, убьют или покалечат.
Я колченогий, от меня тоже толку не много. Так что основное бремя ляжет на тебя. Мы с Иринкой будем на подхвате.
— Не сладить мне, Матвей Иванович, с матёрым татем, — забеспокоился я.
— Сладишь, коли научу тебя правильному мордобою. Набить морду ближнему может любой, у кого мало-мальски работает соображалка, даже если ближний шести саженей ростом, а тебя боженька не наделил богатырским сложением. Ты вот вчера в драку с Андрейкой не полез, забоялся, что не одолеть тебе его.
Я весь покраснел, устыдившись своей трусости, но мой наставник, не обратив на это внимание, продолжил:
— Ну, так ты прав. Чего зря с чёртом ссориться, если не знаешь, как ему хвост прищемить. Сначала научись, а затем ссорься.
Ты, Артемий, главное дурь из головы выкинь и запомни правило — никогда
