* * *
К тому времени, как Милочка дочистила картошку, руки у нее так похолодели, что едва держали нож.
Ни уговаривать, ни ругать себя не имело больше никакого смысла. Ангелус отсутствовал почти полтора часа. Радио сказало, что начальственный визит на Храмовую гору протекает как намечено, что на мусульманском кладбище у Львиных ворот наблюдается некоторое скопление враждебных местных элементов, но силы безопасности полностью владеют ситуацией и надеются избежать эксцессов.
Милочка выключила печку, скинула башмаки Ангелуса. Как глупо, что она, не поверив прогнозу погоды, пришла сюда вчера в легких туфлях, но ничего не поделаешь, башмаки слишком велики, — и выбежала на тающий снег.
* * *
Ангелус стоял и смотрел, как щенок ест. Ему и самому хотелось есть, он нагнулся и выбрал кусок хлеба почище и посуше, потом отошел немного, снял с парапета полосу ноздреватого снега, скатал его в плотное яблоко и с наслаждением набил рот хлебом и снегом. Как хорошо! Шампанские пузырьки радости покалывали разгоряченное тело острым холодком. Расслабившиеся мускулы блаженно гудели.
Но где это он? Как он сюда попал? Ангелус повел вокруг неузнающим взглядом.
Вокруг него была то ли сказка, то ли театральная декорация. Справа крепостная стена, в ней ворота... Заснеженное ущелье с радостным шумом воды, а левее — пологий склон горы, покрытый бело-зеленым ковром, там и сям уставленный ярко раскрашенными церковными зданиями... Взгляд его заскользил выше, выше и сам безошибочно отыскал наверху маленький домик, едва видный среди испятнанной снегом зелени.
Мой домик, с радостным изумлением подумал Ангелус. И сразу все стало на свои места. Иерусалим, Гефсимания, а рядом Старый город, ворота Святого Стефана, они же Львиные... А слева Масличная гора, и на горе его домик, а в домике его ждет Милочка.
Милочка! Она ведь его ждет! И это вот как раз хлеб, который он должен был ей принести! Сколько же времени прошло? Часы он забыл надеть, но, кажется, порядочно. Милочка сердится, а если он не принесет хлеба, рассердится еще сильнее.
Ангелус улыбнулся. Милочкин гнев смешил его и трогал, а еще больше его трогало горькое раскаяние, которое неизменно наступало вслед за вспышкой. Иногда он и вовсе не понимал, почему она сердится и на что обижается, от чего у нее внезапно меняется настроение, но это не раздражало его, а умиляло. А иногда и восхищало, ибо сам он на такие острые эмоции был не способен. Огорчали его лишь Милочкины страхи. Сам-то он боялся только одного — что он, прохладный и пресный европеец, закованный в броню условностей и приличий, скоро наскучит этому пылкому, непосредственному, переменчивому и перепутанному существу, словно сошедшему со страниц русского классического романа.
Вот и сейчас Милочка, наверно, уже начала тревожиться. Она тревожится о нем! Радостное возбуждение, не покидавшее его с самого утра и достигшее, казалось, апогея минуту назад, усилилось до такой степени, что Ангелус не выдержал, подпрыгнул и повисел немного в воздухе, не касаясь ногами земли. Но тут же опомнился — вдали по дороге шли люди. На свете есть милый сердцу человек, который тревожится, как бы с ним чего-нибудь не случилось! Не бойся, Милочка, ничего со мной не случится и случиться не может. Теперь у меня есть все и даже больше, чем у других, теперь я все могу, теперь я так счастлив, что ничто меня не тронет и не огорчит.
Вот разве что твоя ругань, ухмыльнулся про себя Ангелус, когда я явлюсь домой без хлеба. А впрочем, вот же близко ворота, а за воротами — лавка.
— Ну а ты небось наелся и не пойдешь теперь? — спросил он щенка.
Щенок тем временем, хватая куски, отбегал на все меньшее расстояние. Последний кусок он взял уже без жадности, подержал в пасти и выронил к ногам Ангелуса. Ангелус нагнулся и почесал между длинными вислыми ушами, щенок задергал кожей и поднял щетину на загривке, но не отошел.
— А то пойдем? Грех замаливать? — Ангелус подтолкнул щенка под тощий зад в сторону ворот.
Щенок низко нагнул голову и уперся всеми четырьмя лапами. Ангелус толкнул сильнее, щенок проехался немного по скользкому тротуару и сел.
— Ну, если так, извини, — сказал Ангелус, — больше никак не могу, — и зашагал к воротам. Может быть, щенок сам побежит за ним. Но когда он обернулся, щенок сидел на прежнем месте и смотрел на него отчаянными глазами.
— Ах ты упрямая скотинка, — пробормотал Ангелус, быстро вернулся и схватил щенка на руки. Тот не сопротивлялся, а снова сунул голову Ангелусу под мышку и затих.
* * *
У ворот русского монастыря знакомый араб-сторож со смехом сказал Милочке, что да, Ангелус был, веселый такой, хлеба ему дали, и он ушел, давно уже.
Милочка побежала дальше. Значит, гуляет где-нибудь, на снег любуется, решила она с замирающим сердцем. Ноги у нее промокли сразу, но она этого не чувствовала. Ох, как я его сейчас изничтожу, твердила она себе. Как я его сейчас... Я там сижу с ума схожу, а он гуляет себе, веселый такой... Ну я ему сейчас... Милочка явственно увидела, как покаянно зажмурятся обожаемые голубые глаза, а твердый рот чуть сожмется, удерживая улыбку, — конечно же, она знала, что он посмеивается над ее гневом, и сердилась еще больше, и любила его еще больше — нет, решила она внезапно, не буду я его ругать, не буду упрекать, а обниму, прижмусь, уведу его в наш тихий, теплый, неприступный домик, только бы найти его, найти его поскорее.
Милочка добежала до моста через Кедрон, и тут ей пришло в голову: может, он встретил знакомых, живущих вот здесь, при греческой церкви, и они затащили его к себе? Она готова была уже сбежать по ступенькам, ведущим в нижние этажи, в жилые квартиры, когда заметила на другой стороне немолодого мужчину в темном старомодном плаще, с большой полуседой бородой, задумчиво стоявшего у парапета. Милочка бросилась к нему:
— Простите, вы тут давно стоите?
Мужчина был явно не араб, но не походил и на туриста, и Милочка заговорила с ним на иврите.
— Я... да... стою... — невпопад ответил мужчина, но тут же перевел на Милочку рассеянный взгляд и повторил более внятно: — Да, я здесь... стою... некоторое время.
— Вы случайно не заметили, не проходил тут молодой человек, высокий такой блондин в синей куртке? С буханкой хлеба в руках?
Мужчина внезапно оживился:
— Ах, так это была его буханка! Какая неловкость! Я ее нечаянно сбросил прямо в снег и даже не поднял...
— Значит, вы его видели? Когда? Куда он пошел? — лихорадочно допытывалась Милочка.
— Вот это, видимо, остатки от нее, — продолжал человек, указывая на кучку раскисших хлебных корок. — При нем собачка была, она, наверное, пое... — Человек вдруг задохнулся и прошептал еле слышно: — Вы его знаете? Кто он? Откуда он?
— Я вас очень прошу, — Милочка напрягла все силы, чтобы говорить медленно и убедительно, чтобы ее слова дошли до этого, видимо, безумного прохожего, — пожалуйста, скажите мне, когда вы его видели и куда, в какую сторону он пошел?
Человек не отвечал, только дышал прерывисто и ищущим взглядом смотрел на Милочку.
— Налево? Во-он туда? — Милочка, как ребенку, показала ему на дорожку, ведущую вверх, на гору. — Или туда? — Она махнула в сторону греческой церкви. — Или, может быть, туда? — И она вытянула руку по направлению к Львиным воротам.
Человек все молчал, и Милочка подумала с отчаянием, что никого он не видел, что все это фантазии — еще и собачку какую-то приплел, — но тут рассеянный взгляд человека сосредоточился, и он проговорил отчетливо и разумно:
— Да, высокий молодой человек в ярко-синей куртке. Мне тоже необходимо его найти. К сожалению, я не видел, куда он направился отсюда. Это было уже давно, больше часа назад, и, когда я уходил, он был здесь. — Человек похлопал по парапету. — Значит, вы его знаете?
Больше часа назад! Господи, где же он? Милочка только досадливо махнула рукой и рванулась было дальше, но человек мягко удержал ее за локоть:
— Может быть, вы знаете, куда и зачем он шел? И так мы сможем его найти?
Мы! Сил нет, сейчас привяжется!
— Да за хлебом же, за этим самым хлебом! — нетерпеливо крикнула Милочка. — И зачем только вы его сбросили! И, — Милочка недоуменно посмотрела на человека, — как, откуда сбросили? Что он вообще здесь делал, ему совсем не по пути!
— Он... — человек настойчиво смотрел Милочке прямо в глаза и снова начал задыхаться, — он... он здесь...
