Из всех этих случаев и практик только опыт Амелии Блумер дошел до потомков, и даже само слово bloomer до сих пор используется во французском языке. Изобретение, приписываемое Блумер, будет вдохновлять карикатуристов по всей Европе. Высмеивание — важная глава в истории брюк, как мы увидим в следующей главе. Эти сатирические рисунки позволяют сравнить мужественных женщин из разных стран. Видно, например, что француженки старались делать более мужественной верхнюю часть тела, в то время как американки — нижнюю{250}. Значит ли это, что брюки остаются важнейшим табу для француженок?
Социалистка и феминистка Жанна Деруан (1805–1894), отправившаяся в изгнание в Лондон после государственного переворота 2 декабря 1851 года, была первой, кто политически поддержал инициативу, выдвинутую американками. В 1852 году в первом издании «Альманаха женщин» она рассказывает о рождении «общества бесстрашных американок», которое пытается инициировать реформу костюма в Великобритании, и свидетельствует об одной встрече, на которой 33-летняя госпожа Декстер взяла слово, будучи одетой в соответствии с предлагаемыми реформой правилами (госпожа Декстер — это не кто иной, как Амелия Блумер, Декстер — фамилия ее мужа).
[Черный] костюм состоит из некоей куртки, или облегающего пиджака, похожего на то, что сегодня называют карако <женская кофта>, с прямыми рукавами, открытой на груди и открывающей жилет на пуговицах; затем идет короткая юбка, доходящая до колен; далее штаны — очень широкие в коленях и закрепленные на лодыжках резинкой, раздувающиеся над маленькими венгерскими ботинками. Прическа имеет нечто среднее между женской и мужской ШЛЯПОЙ{251}.
По ее словам, это особенно полезное изобретение для Англии, где «адская мода на корсеты» дошла до абсурдной крайности. В качестве аргумента она использует различия в вестиментарных традициях разных народов:
Греческие женщины сегодня носят брюки, а итальянки — короткие юбки <…>. Женщины Грузии, Черкесии и Индии, половина женщин мира никогда не видели ничего кроме штанов <…>. В Америке задаются вопросом — по какому праву только мужчины носят брюки. В Китае мужчины носят платья, а женщины — штаны…
Побывав в 1834 году в Египте, Сюзанна Вуалькен демистифицирует западные представления об одалиске:
Вся эта интерьерная элегантность, эти широкие красные кашемировые штаны, эти покрывала или поясные цепочки, эти туфли с острыми загнутыми носами, украшенные жемчужинами, предназначенные для того, чтобы завоевать любовь и предпочтение хозяина, никогда не заметны на улице. Иностранец видит этих женщин лишь закутанными в объемное бесформенное платье, в чадре, скрывающей лицо, и обернутыми в большой шелковый платок — рабару. Запечатанные таким образом, они представляют собой странную и фантастическую композицию, которая, уверяю тебя, имеет мало отношения к идее одалиски{252}.
Барро, который тоже отправился в Египет, отмечает, что «арабы» говорят, что сенсимонисты приехали «освободить женщин»{253}. Начиная с XVIII века (первый перевод «Тысячи и одной ночи» был сделан в 1704 году Антуаном Галланом) восточный гарем не дает покоя западному воображению. Но чтобы получить надежные опровержения этого образа, придется дождаться 1920-х годов, когда появился рассказ Лейлы Ханум об османском королевском гареме{254}. В нем рассказывается об устаревшем явлении, таком же устаревшем, как и шаровары — широкие штаны, сделанные из той же ткани, что и юбка, и видные только в самом низу, на уровне ступней, и в разрезе юбки. Они исчезнут в начале XX века, и на смену им придет нижняя юбка. Место устаревших трехслойных юбок займет однослойная, которая крепится к телу с помощью ремня. Европейскую моду в Константинополь привезут европейские модистки. Особо можно отметить женщин-музыкантов, играющих в гареме на фанфарах, которые носили мужскую униформу из гранатового бархата с золотыми галунами. Таким образом, блумеры — широкие брюки — отсылают нас больше к воображению западного человека, чем к реалиям восточной жизни.
В 1852 году француженка — редактор Almanach des femmes с энтузиазмом приветствует феминистскую инициативу американских женщин, сочетающих в себе «здравый смысл, необходимость и саму мораль», сумевших «порвать с традицией божественных прелестей, на которую опирался тиран моды, чтобы закрепить свои самые невероятные безумия»:
Ваша реформа своевременна, она полезна и дает все основания думать, что она будет принята. Как и в случае с любой важной вещью, поначалу двигаться мы будем робко, постепенно, но в результате добьемся своего. Немного смелости со стороны женщин, больше независимости в их положении; возможность вести активный образ жизни, путешествовать… все связано с этим вопросом, все будет благоприятствовать вашей работе.
Тот факт, что это предложение пришло из Америки и сформулировано в виде политического высказывания, вполне устраивает Жанну Деруан:
Рожденные на земле свободы, сумевшие развить в себе моральные и интеллектуальные способности, наши женщины-реформаторы, глядя на женщин всех стран, под действием обстоятельств и чувства справедливости участвующих в практической жизни за пределами дома, решили, что одежда женщин в том виде, в котором она существует, обречена, будучи препоной для прогресса, на скорейшие глубокие изменения. На этот раз они обращаются не к моде, определяя это изменение; не на женские прелести они ссылаются. Но, двигаясь в сторону нового порядка, они взывают ни больше ни меньше как к свободным народам, к самой конституции любого человеческого существа и к праву передвигаться, которое дает эта конституция каждому из своих членов, без различия пола. Наши женщины-реформаторы восстают для того, чтобы восстановить естественные прерогативы женщины, чьи права были ущемлены нашими глупыми обычаями.
Еще вчера бывшие чем-то утопичным, брюки становятся реальностью. Как замечает немецкая подруга Жанны Деруан, о них уже говорит пресса, а несколько дам начинают их носить. «Вот как здравый смысл немцев снова опережает галантный дух французов», — комментирует это сообщение Almanach des femmes. Действительно, антифеминизм галлов служит брюкам сомнительной рекламой.
Глава V. Синие чулки, везувианки и мужеподобные женщины
Со времен Античности женщина, переодетая мужчиной, служила прообразом перевернутого мира, который так ценили юмористы. Чем больше общество отстраняло женщин от общественной сферы, от образования и политической власти, тем больше умы доминирующего пола терзал страх реванша. Инверсия ролей — это антифеминистский фантазм{255}. XIX век подтверждает этот тезис, производя на свет множество карикатур, порой весьма глубокомысленных, а также новостей и научно-политических статей на эту тему. В этом процессе участвуют самые известные художники, например Домье, Эдуар де Бомон, Шам или Альбер Робида. Их мишенью становится «свободная женщина», которая обязательно изображается мужественной и в соответствии с духом времени: женщина-писатель, синий чулок, разведенка, участница клубов 1848 года, «соусоциалистка»[38], женщина на баррикадах. Вершиной воображаемых образов стала полностью придуманная «везувианка», но в самом этом мужском соображении, к которому примешиваются идеология, фантазии, страхи, влечение и отвращение, следует видеть важную часть генезиса женских брюк. Из юмористических серий с участием мужественной женщины можно выделить три основные темы: она хочет власти и получает ее; она вооружена и проявляет жестокость; она страшна и отпугивает любовь. Варианты и популярность этих тем определяются политическим контекстом: революция 1848 года, Коммуна, подъем феминизма во времена Третьей республики.
Истоки: споры о кюлотах…
«Носить кюлоты» — это старое французское выражение, означающее «иметь власть», особенно в домашней среде. В принципе, обычно их носит мужчина, но в конечном итоге это народное выражение, которое не теряет актуальности, начинают чаще применять к женщинам.
Тема спора о кюлотах весьма избита. Первые свидетельства о них мы встречаем в средневековой скульптуре, в современную же эпоху этих изображений стало множество. Все эти образы имеют женоненавистнический подтекст и демонстрируют немыслимое, которого следует избежать: женщина побеждает мужчину. Можно даже пойти еще дальше — к комическому театру Аристофана, который в «Лисистрате» изобразил «сексуальную забастовку» женщин и захват ими Акрополя; эту пьесу часто неправильно понимают и прочитывают наивно как искаженное отражение реальности{256}. На самом деле это выражение страха перед всеобщим восстанием женщин против мужской власти на несколько веков опередило организацию коллективного движения, выступающего в защиту равенства полов, а не за половую инверсию доминирования…
