Алена воскликнула что-то по-русски. Виктория наклонилась ко мне.
— В Академии Святого Владимира?
— Вы слышали о том, что произошло? — Удивилась я.
— Все слышали, — ответила Каролина. — Значит, это и есть твоя школа? Ты была там той ночью?
Я кивнула.
— Неудивительно, что у тебя так много знаков молнии, — восхищенно сказала Виктория.
— И Дмитрий сейчас там? — Спросила Алена. — Мы не знаем, куда его перевели в последний раз.
— Ну да… — Язык, казалось, распух и еле ворочался, мешая даже дышать. — Я была в школе в ночь нападения, — повторила я. — И Дмитрий тоже. Он был одним из тех, кто руководил сражением… и так бился… так храбро… и…
Мои слова сошли на нет, но к этому моменту все уже поняли суть. Алена тяжело задышала и снова забормотала по-русски; я разобрала лишь слово «Бог». Каролина словно окаменела, но Виктория наклонилась ко мне. Ее глаза, ужасно похожие на глаза брата, смотрели на меня так пристально, так пристально, как смотрел бы он, если бы хотел услышать от меня правду, какой бы страшной она ни была.
— Что произошло? — Требовательно спросила она. — Что случилось с Дмитрием?
Я отвела взгляд от их лиц, и на дальней стене гостиной заметила этажерку, заполненную старыми книгами в кожаных обложках, с золотыми буквами, вытисненными на корешках. Дмитрий как-то упоминал о них.
«Моя мать собирала старые приключенческие романы, — говорил он. — Обложки были такие красивые, и я обожал их. Иногда она давала мне почитать эти книги, только осторожно».
Мысль о молодом Дмитрии, сидящем перед этой этажеркой и бережно переворачивающем страницы — и, да, он мог быть очень бережен, — почти заставила меня забыть, зачем я здесь. Может, именно отсюда его любовь к вестернам?
Да, я отвлеклась и утратила весь свой запал. Я не могла сказать им правду. Эмоции и воспоминания захлестнули меня, сколько я ни старалась думать о чем угодно, только не о сражении.
Потом я снова взглянула на Еву, и что-то в сверхъестественно понимающем выражении ее лица непостижимым образом подхлестнуло меня. Я посмотрела на остальных.
— Он бился исключительно храбро, а после сражения возглавил отряд по спасению людей, которых захватили стригои. Он и там действовал потрясающе, только… потом… он…
Я снова замолчала, чувствуя, как по щекам бегут слезы. В сознании прокручивалась та ужасная сцена в пещере, когда Дмитрий был так близок к свободе, но в последнее мгновение один из стригоев одолел его. Отогнав эти мысли, я сделала глубокий вдох. Я должна довести дело до конца. Я в долгу перед этой семьей.
И смягчить удар было невозможно.
— Один из стригоев… одолел Дмитрия.
Каролина уткнулась лицом в плечо матери, Алена не скрывала слез. Виктория не плакала, но ее лицо сохраняло неестественное спокойствие. Она изо всех сил старалась сдерживать эмоции — прямо как Дмитрий. И не сводила с меня пристального взгляда, желая знать правду.
— Дмитрий мертв, — сказала она наконец.
Это прозвучало как утверждение, не как вопрос, но она хотела, чтобы я подтвердила ее предположение. На мгновение у меня мелькнула мысль ухватиться за эту подсказку, сказать им, что да, Дмитрий мертв. Так им сказали бы в Академии, так им сказали бы стражи. И так было бы легче для них… но я почему-то не могла солгать им, пусть даже в порядке утешения. Дмитрий всегда предпочитал правду, и его семья тоже.
— Нет, — сказала я, и на одно краткое мгновение все лица озарила надежда — пока я не заговорила снова. — Дмитрий стал стригоем.
ВОСЕМЬ
Все отреагировали по-разному. Некоторые плакали, некоторые замерли в полном ошеломлении. А Ева и Виктория никак не проявляли своих чувств — в точности, как это сделал бы Дмитрий. Их поведение так напоминало его, что огорчило меня даже больше, чем слезы. Сильнее всего переживала беременная Соня, вернувшаяся незадолго до того, как я открыла им правду. Рыдая, она бросилась в свою комнату и закрылась там.
Все это, однако, продолжалось недолго, поскольку Ева и Алена вскоре развили бурную деятельность. Они быстро заговорили по-русски, явно замышляя что-то. Были сделаны несколько телефонных звонков, и Викторию отослали с поручением. До меня, казалось, никому не было дела, поэтому я просто слонялась по дому, стараясь ни во что не вмешиваться.
В какой-то момент я обнаружила, что стою перед замеченной ранее этажеркой, поглаживая руками книги в кожаных переплетах. Заголовки были русские, но это не имело значения. Прикасаясь к ним и представляя, как Дмитрий держал их в руках и читал, я чувствовала себя ближе к нему.
— Ищешь легкое чтиво?
Сидни остановилась рядом со мной. Она не присутствовала при нашем разговоре, но уже слышала новости.
— Куда уж легче, учитывая, что я не знаю языка, — ответила я и кивнула в сторону остальных. — Что там?
— Они собираются помянуть Дмитрия, — ответила Сидни. — Заупокойная служба.
— Но он же не умер…
— Ш-ш-ш… — Она резко оборвала меня и оглянулась на остальных. — Не говори этого.
— Но это правда, — прошептала я.
Она покачала головой.
— Не для них. Здесь… в этих краях… не существует понятия промежуточного состояния. Ты либо живой, либо мертвый. Они ни за что не признают его одним из… этих. — Она не смогла сдержать раздражения в своем голосе. — Во всех отношениях он для них мертв. Они оплачут его и будут жить дальше. И тебе следует поступить так же.
Меня не обидела ее резкая и откровенная позиция, потому что я понимала, что она не хочет обидеть меня. Просто так она это понимала.
Проблема в том, что для меня это «промежуточное состояние» было совершенно реально и просто «жить дальше» я не могла. Пока, по крайней мере.
Последовала пауза.
— Роза… — снова заговорила Сидни, стараясь не встречаться со мной взглядом. — Мне очень жаль.
— В смысле, жаль Дмитрия?
— Я понятия не имела. Я вела себя с тобой не лучшим образом. В смысле, не буду притворяться, что сейчас чувствую к вам симпатию, ведь вы, что ни говори, не люди. Но у вас есть чувства, вы любите и страдаете. И пока мы добирались сюда, ты таила все эти ужасные новости в себе, а я не сделала ничего, чтобы облегчить твою боль. Вот о чем я сожалею. И сожалею, что думала о тебе плохо.
Сначала я посчитала, что под этим «плохо» она разумеет, что и меня относила к злым созданиям, но потом поняла. Все это время она думала, что я собираюсь стать «кровавой шлюхой», а теперь верила, будто моей целью было сообщить новости семье Дмитрия. Я не стала поправлять ее.
— Спасибо, но ты ведь не знала. И, честно, будь я на твоем месте… Я, скорее всего, вела бы себя так же.
