И слово прозвучало. Раздался шепот резкий, как крик:
– Лгунья!
В дальнем конце трапезного зала раздался рев.
Нет.
Не в зале.
Он донесся из верхнего коридора.
Серильда широко распахнула глаза. Оказывается, падая, она ударилась плечом об одно из окон, по стеклу разбежались тонкие трещины.
Ее запястья были в крови, но друда от нее отцепилась. Теперь тварь стояла в стороне, согнув колени и подняв крылья – готовилась взлететь. И снова заверещала, так пронзительно, что Серильда зажала уши руками.
Друда подпрыгнула, но не успела оторваться от земли – один из канделябров зашатался и стал падать. Не сам, нет – его толкнули. Он упал на друду, на мгновение прижав ее к полу.
Тварь взвыла, с трудом выползла из-под тяжелого подсвечника. Она хромала, но взлетела без труда.
По коридору пронесся ураганный порыв ледяного ветра, швырнул волосы Серильде в лицо и с такой силой ударил друду об одну из дверей, что люстры над головой задрожали. Зашипев от боли, тварь рухнула.
Серильда вскочила на ноги и бросилась бежать. Она слышала, как за ее спиной что-то упало. Что-то разбилось. Еще одна дверь захлопнулась с такой силой, что факелы на стенах задрожали.
Промчавшись мимо витражей, с которых боги внимательно смотрели на нее, она, задыхаясь, сбежала вниз по лестнице. Попыталась понять, где она, но перед глазами все плыло, мысли путались. Залы были незнакомыми, как в лабиринте, все вокруг выглядело не так, как прошлой ночью.
От очередного вопля волоски на шее Серильды встали дыбом. Задыхаясь, она прислонилась к колонне. На этот раз голос звучал довольно близко, но понять, откуда он доносится, было невозможно. Да Серильда и не была уверена, что хочет это выяснять. Но, похоже, кому-то нужна была помощь. Возможно даже, кто-то умирал.
Она ждала, пытаясь что-нибудь расслышать, хотя почти все звуки заглушались ее прерывистым дыханием и грохотом сердца.
Крик не повторился.
На дрожащих ногах Серильда направилась туда, где, как ей казалось, должен был находиться парадный зал. За следующим поворотом она обнаружила, что стоит перед распахнутыми двустворчатыми дверями, а за ними – огромный незнакомый зал, заброшенный и обветшалый, как и весь замок. Та немногая мебель, что в нем еще оставалась, была разбита, ее обломки валялись на полу. Пол был усыпан сухими листьями плюща, обломками камня и ветками, которые притащили какие-то животные, пытавшиеся устроить себе логово в этом заброшенном месте.
В дальнем конце Серильда увидела возвышение, а на нем два богато украшенных кресла. Нет, не кресла, – два трона, позолоченных, обитых ярко-синей тканью. Их, в отличие от всего замка, разложение не коснулось. Их охраняла такая мощная магия, о которой Серильда даже представления не имела. Казалось, правители замка могут вернуться в любой момент. Но остальная часть замка разрушалась медленно и неуклонно, как того требовали природа и сама смерть.
Да, это было место смерти. Чувства не обманывали – запах гнили, вкус пепла на языке. Несчастья и страдания цеплялись за стены невидимой паутиной, легкими пылинками парили в воздухе…
На полпути к тронному залу Серильда услышала тихий, хлюпающий звук.
Она остановилась, прислушалась.
Сделав еще шаг, услышала это снова и почувствовала, что подошва ее ботинка липнет к каменным плитам. Посмотрела вниз – за ней тянулись кровавые следы из коридора, откуда она только что вышла. По краям тронного зала теперь плескалась темная жидкость, выливалась в коридор.
У Серильды свело живот.
Она медленно попятилась, потом повернулась и опрометью бросилась бежать к большим двойным дверям напротив тронов. Как только она переступила порог, двери за ней захлопнулись.
Серильда не остановилась. Она бежала из одной ветхой гостиной в другую, пока вдруг место не показалось ей знакомым – огромный камин, резные двери.
Она нашла парадный зал.
Вскрикнув от радости дрожащим голосом, она бросилась к дверям и распахнула их. Двор был залит неярким светом и выглядел немногим лучше замка. Статуи гончих у подножия лестницы позеленели и были изъедены ржавчиной. Одна из стен конюшни обрушилась, ее соломенная крыша была вся в дырах. Двор зарос ежевикой и колючим чертополохом. В южном углу выросла большая калина, ее корни пробивались между булыжниками, голые зимние ветви, будто пальцы скелета, тянулись к серому небу. Ягоды, которые не успели склевать птицы, падали на камни, оставляя кровавые брызги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но ворота были открыты. Подъемный мост опущен.
От облегчения Серильда чуть не расплакалась.
С озера дул пронизывающий ветер, пытаясь сорвать с нее плащ и запутать волосы, но она бежала. Бежала изо всех сил. Сзади все еще доносились крики, вопли, жуткая какофония смерти.
Вот она на подъемном мосту – под ногами загрохотали бревна. Впереди ее ждал узкий, источенный временем каменный мост, соединявший замок с внешним миром. Камни потрескались, некоторые раскололись. Часть перил обрушилась в воду. Проехать здесь на карете было бы непросто, но Серильда сумела пройти по шаткой, самой узкой центральной части моста. Она бежала, пока не поняла, что слышит только свист ветра в ушах, да собственное тяжелое дыхание.
Она перешла на шаг, ухватилась за столб, на котором еще вчера горел факел, а сегодня остался только сырой, изъеденный камень. Прислонившись к столбу, она долго пыталась отдышаться.
А потом, не сразу, но все же осмелилась оглянуться.
В тумане над ней возвышался замок, такой же жуткий и внушительный, как и прошлой ночью. Но сейчас он больше не был величественной крепостью Эрлкинга, Ольхового Короля.
От замка Адальхейд остались одни руины.
Глава 15
Прошлой ночью, когда Серильда проезжала через маленький городок, он показался ей тихим и печальным, как будто все жители спрятались за дверями и ставнями, в страхе перед теми, кто мог промчаться по их улицам, залитым светом Голодной Луны.
Но сейчас, перейдя мост, Серильда увидела, что теперь, когда кончилась ночь – или прошло целое столетие… кто знает, сколько она спала? – в город вернулась жизнь. Он больше не казался унылым, полузаброшенным, прячущимся в тени огромного замка. При дневном свете все здесь выглядело очень мило. Вдоль берега стояли высокие светло-зеленые и золотисто-оранжевые фахверковые дома, отделанные темным деревом. Яркое утреннее солнце освещало заснеженные крыши и палисадники, в которых Серильда заметила снеговиков. У причалов тянулись ряды рыбачьих лодок, а у дороги, которая бежала вдоль галечного пляжа, выстроились палатки под соломенными крышами – рынок.
Именно здесь, услышав звуки веселой суеты, Серильда особенно ярко осознала, как все переменилось. В городке снова появились люди и зажили, как ни в чем не бывало, будто и не проносилась здесь ночью Дикая Охота. Будто замок на озере, в двух шагах от их домов, не был полон чудовищ и призраков.
Картина, открывшаяся Серильде, когда она добрела до конца моста, была живой, шумной и совершенно обыденной. Люди, одетые в теплые плащи и шапки, бродили среди палаток, рассматривая шкуры животных и ткани, корзины с репой и кульки засахаренных орехов, деревянные башмаки и металлическую утварь. Лохматые мулы тащили телеги, груженные яблоками и капустой, свиньями и гусями, куры с кудахтаньем свободно расхаживали по улицам. В конце одного из причалов собрались дети. Усевшись в кружок, они во что-то играли с ярко раскрашенными камешками.
Серильду охватило облегчение, когда она их увидела. Всех их. Пусть незнакомые, это были обычные люди – и они были живыми. Она так боялась, что город, как и замок, затерялся во времени и, пока она спала, превратился в призрак. Боялась, что он будет населен одними призраками, как и развалины, из которых она только что выбралась.
Но городок не лежал в руинах и, судя по всему, привидений в нем не было. На первый взгляд это место показалось Серильде довольно благополучным и даже процветающим. Не было видно домов, которые отчаянно нуждались в ремонте. Крыши были покрыты хорошей соломой или аккуратно выложены черепицей, ворота выглядели крепкими и прочными, солнечный свет отражался в оконных стеклах. Настоящее стекло! В ее родном Мерхенфельде стеклянных окон не было ни у кого, даже у винодела, владевшего самым большим наделом земли. Если в домах вообще и были окна, то очень узкие – летом их держали открытыми в любую непогоду, а на зиму заколачивали досками.
