Я подскочил к жене, обхватил ее и вывел на свежий воздух, поскольку понимал, что сейчас обморок неизбежен. Едва усадив ее на скамью, я бросился обратно.
Наш служитель сидел, прислонившись к деревянной колонне и оглушая помещение надсадным стоном, одновременно стараясь хоть как-то сдержать носовым платком струившуюся по лицу кровь.
А на лице Хэтчисона сидела та самая кошка, с довольным выражением слизывавшая — как тогда с котенка — кровь с пустых глазниц нашего мертвого спутника.
Думаю, никто не посчитает меня жестоким за то, что, схватив один из стоявших у стены мечей, я рубанул им по этой чертовой ведьме, отчего тело ее надвое разлетелось в разные стороны.
Перевод О. КоняевойАртур Порджес
БАРАБАНЩИК
Артур Порджес всегда считался автором детективных произведений, и, как это и бывает довольно часто в подобных случаях, его произведения, относящиеся к другим жанрам, оказались во многом забыты или обойдены вниманием критиков и читающей публики. Между тем он не только является творцом детектива, расследующего хитросплетения криминального замысла, сидя в инвалидном кресле, но также опубликовал ряд рассказов сугубо мистического, сверхъестественного и «ужасного» толка, обычно отличающихся четкой проработанностью сюжетной линии. Возможно, в этом сказывается его строгий научный подход к подготовке своих произведений, и немудрено — ведь автор долгое время являлся преподавателем математики в университете.
Содержание его снов резко и неожиданно изменилось. Очаровательная девушка, которую он преследовал по залитому лучами солнца саду, бесследно исчезла. Он искал ее всюду и, так и не найдя, впал в отчаяние, поскольку лишь во сне мог наслаждаться обществом молоденьких стройных девушек. Он уже собирался было выследить одну из ее призрачных сестер, когда впервые заметил, что небо сильно потемнело. Перед глазами поплыла странная, почти неуловимая для взгляда дымка, которая стала медленно, но неумолимо опускаться на окружавший его игривый и беззаботный мир. Солнце превратилось в едва различимое, маслянисто-багровое пятно, в мгновение ока придав веселому ландшафту непривычный и даже зловещий оттенок.
В последнее время подобные перемены происходили с ним все чаще. Безмятежная и счастливая в ярком свечении Земли Снов, к нему приходила его давно забытая юность, и он забавлялся, наслаждаясь притоком божественных сил и ничем не сдерживаемой свободы, что было достижимо теперь, увы, лишь в сновидениях. Однако постепенно — сначала лишь изредка, а в последнее время все чаще — в этом упоительном, пьянящем плавании в ночи стали происходить внезапные перемены настроения, превращавшие его переживания в сплошную пытку.
Вот и сейчас его со всех сторон окружали порожденные сном миниатюрные, а то и просто крохотные создания, разбегавшиеся в разные стороны подобно муравьям в струе ядовитого аэрозоля; уносясь на своих бесшумных ножках, они оглушали пространство сливавшимися воедино воплями страха, хором призывая спасителя: «Барабанщик! Барабанщик!»
Барабанщик! Он в очередной раз вспомнил его, а вспомнив, опять испугался. До него с отчетливой и безрадостной ясностью наконец дошло, что теперь он сам стал объектом преследования, оказался низверженным со своего величественного пьедестала, делавшего его повелителем царства снов, в бездонную пропасть выматывающего душу страха. Вместо того, чтобы своенравно управлять окружавшими его со всех сторон крохотными существами, он сам куда-то мчался, едва ли не летел, скрываясь от неведомого ему преследователя, который не был простой смертью, но именно от своей загадочной сущности становился еще более страшным и кошмарным.
Как и в прошлые разы, он куда-то бежал, выматываясь до такой степени, что все его тело превращалось в единый комок полыхающей, агонизирующей плоти; ему приходилось, задыхаясь и захлебываясь рыданиями, укрываться от таинственного врага, устремляясь к спасительному покрову родного дома. В самое последнее мгновение он каким-то чудом успевал заскочить в него, захлопнуть за собой дверь и… проснуться. Он лежал, насквозь промокший от липкого, холодного пота, с дико бьющимся сердцем, но уже бодрствуя — о, как радовался он этому пробуждению! — и чувствуя себя в безопасном окружении собственной постели.
Некоторое время он продолжал находиться в состоянии полной неопределенности, расходуя драгоценные секунды на то, чтобы разобраться, что же за существо гналось за ним. Оглушенный и одновременно изумленный отравленными воспоминаниями, он оглядывался вокруг себя, боясь устремить взор прямо перед собой и вместе с тем холодея при одной лишь мысли о том, что ему и в самом деле удастся разглядеть то, что доселе было столь тщательно от него сокрыто.
Там, на дальнем краю подернутой дымкой, воображаемой территории, таилось громадное красное существо, волосатое и зловеще-неуклюжее, с яростной одержимостью пытавшееся сокрушить его порожденное сном жалкое убежище. Громадные передние лапы диковинного зверя были устремлены ввысь, а все тело раскачивалось из стороны в сторону, пока оно преследовало свою жертву.
Словно погруженный в клейкую массу собственного страха, он видел, как сужается окружавшая его зона безопасности.
Какой-то шанс на спасение у него, однако, все же сохранялся. Ему надо было спрятаться. Вон за тем деревом — откуда оно появилось? — с толстым стволом. Он проворно юркнул за него и, задыхаясь, обнял его спасительную, покрытую шершавой корой древесную плоть. На какое-то мгновение он почувствовал себя в безопасности, но тут же заметил, что кора начала терять свою былую жесткость, становясь все более гладкой и прохладной. Дерево стало чуть поблескивать, преображаясь у него на глазах, а потом сделалось почти прозрачным, будто отлитым из слегка дымчатого стекла. И теперь Барабанщик отчетливо видел его…
Согбенная, напряженная фигура чудовища выпрямлялась во весь рост, лапы триумфально взметались ввысь — спящий тоже словно сбрасывал с себя охватившее его мимолетное оцепенение и судорожно извивался, всей душой желая в такие мгновения взмыть ввысь.
И в тот же миг у него за спиной вновь раздавался хриплый рев. Гонка продолжалась…
На какие-то секунды возможная лишь во сне легкость движений вселила в него надежду на спасение. Он с размаха бросился вперед, уверенно перелетал над канавами, заборами, стволами деревьев и реками, без малейшего усилия проносился над испещренными препятствиями холмами, склоны которых вздымались перед ним почти вертикальной стеной. Его ноги отыскивали спасительную тропу в непостижимом хитросплетении колючего кустарника, и он гигантскими прыжками преодолевал уходящие в небо барьеры, возникавшие буквально из ничего и преграждавшие ему путь. Никто не мог бы сравниться с ним по легкости и гибкости движений, он был готов потягаться с самим солнцем, плавно скользившим по небу, отталкивая летящими ногами весь мир; в такие мгновения он был подобен самому богу Меркурию…
Но вскоре омерзительные хрипы Барабанщика вновь стали доноситься до его ушей, а нежные зыбучие пески, заполонившие Землю Снов, все сильнее замедляли его отчаянный бег. Каждый шаг теперь давался ценой громадного напряжения сердечной мышцы, пока он пересекал поросшие мокрой травой луга, опустевшие улицы, захламленные комнаты, по которым никогда не ступала нога человека, длинные-длинные коридоры, за изгибами которых притаились застывшие в готовности к прыжку кошмарные чудовища.
Он продолжал борьбу, подстегиваемый страхом неминуемой гибели, пересекал громадный подвал — черный и промозглый, осклизлый пол которого загромождали проржавевшие части невообразимых механизмов.
И постоянно ощущал непосредственно у себя за спиной глухой топот косолапого Барабанщика, преследовавшего его с неумолимой настойчивостью.
Спящий внезапно принял решение — совсем простое, но ранее почему-то ускользавшее от его внимания. Там, впереди, прямо у него по курсу, находилась отвесная скала, с которой он сможет броситься вниз и нырнуть в воду, оставив своего преследователя с носом.
Задыхаясь, он принялся карабкаться по каменистому склону, со все большим трудом извлекая ноги из сырой, вязкой грязи. Добравшись до вершины, он издал торжествующий крик, символизируя этим вызов, который он бросал Барабанщику, и в следующее мгновение с ликованием в сердце кинулся в бездну, в глубине которой меж стенами узкого ущелья бесновался пенящийся матово-черный поток.
Несколько часов длился этот тошнотворно убыстряющийся полет, пронзительный свист в ушах попросту сводил его с ума, но наконец дикая река взметнулась ему навстречу и приняла его в свое чрево. Наконец-то он понял, что это свершилось. Он словно свалился в тесную и все более сужавшуюся расщелину между страницами своей любимой и давно забытой книги — «Сказки братьев Гримм» — и весь напрягся, ожидая встречи с обжигающим пламенем ледяной воды.
